В.Ю. Антонов

Воздержание от творчества

Почему творчество - это всегда хорошо? Для вкусившего от пирога осуществления, отпившего из источника реализации Нового творчество становится единственной страстью, подчиняющей себе все остальное и даже саму жизнь. Невнимание к требующей стабильности жизни и любви, претендующей на вечность, оправдывается высокой оценкой и переоценкой творчества. Как алкоголик, ищущий оправдание своей пагубной привычке, от которой он не в силах отказаться, человек, называющий себя творцом, оправдывает свою привычку получать наслаждение от творчества. Даже отрыжку от переедания творчеством и тяжелое похмелье, которое неизбежно наступает после творческого просветления, становится доказательством его самоценности и заставляет говорить о нем, как о сложнейшем виде человеческой деятельности и тяжком труде. Даже творческая импотенция - так называемые творческие кризисы - говорят как будто о благородной тяжести творчества, о героизме и жертвенности человека-творца, которому кажется, что он приобщается к чему-то высшему и за это несет тяжкую расплату. Так чьим голосом говорит творец и что есть творчество?

Одно дело говорить о творческой способности человека, другое - о творчестве как таковом. В первом случае требуется выход к теоретико-познавательным вопросам. В другом - неизбежна онтологизация феноменальных проявлений творчества. В зависимости от того, признаем ли мы полноту наших знаний или их недостаточность в "исходной точке" творческого процесса, а также завершенность или незавершенность Бытия, в котором есть место творчеству, меняются представления о творчестве.

Исходное предположение таково: полнота знания и завершенность Бытия сделали бы человеческое творчество невозможным. В самом деле, наивно полагать, что процесс накопления знания предшествует творческому процессу, поскольку со времен Канта познание уже не может рассматриваться как пассивное отражение объективной действительности: познание само синтезирует или конструирует свой предмет, мы способны знать только то, что сами создаем. Следовательно, познание - неотъемлемая составляющая творческого процесса. Познание, как говорит Эрнст Блох, "несет не шлейф позади мирового духа, а факел впереди. : Такова познанная истина изменяемых вещей, которая может содействовать прорыву сущностной истины". Мы не можем также предположить, что все в мире уже завершено, хотя бы принимая во внимание накипь истории на теле Бытия и неустойчивое положение человека в его индивидуальном существовании. "Произведение не служит отдушиной для болезни духа, - пишет Альбер Камю, - напротив, оно один из признаков этой болезни, накладывающей свой отпечаток на все мышление человека. Но оно впервые выводит дух вовне и помещает его перед другими людьми - не для того, чтобы повергнуть их в растерянность, а чтобы точно указать тот безысходный путь, по которому все мы движемся. В ходе рассуждений об абсурде творчество следует за безразличием и открытиями". Творчество "отмечает точку", "где рассуждение останавливается".

Таким образом, к проблеме оснований творчества существуют, по крайней мере, два подхода:

1) Творчество основывается на недостаточности наших знаний. Здесь предполагается, что человеку необходимо прояснить свое положение в мире, а значит, создать или воссоздать мир.

2) Творчество основывается на недостаточности наличных условий Бытия в самом порядке вещей: мы не смогли бы ничего создать, не смогли бы сделать ни шага по направлению к Новому, если бы само Бытие не предусматривало процесс создания Нового. И если творчество имеет место в Бытии, следовательно, Бытие предстает как Незавершенное Бытие. Мы движемся согласно неизведанному приказу. "Мир как таковой находится в лаборатории своей Еще-Не-Решенности", - неоднократно повторяет Эрнст Блох. "Весь мир находится в пути, маршрут которого еще нигде не определен". И на этом пути останавливается на пороге и смотрит нашими глазами за пределы себя. Он видит страну, где еще никто не бывал. Данное предположение приводит к онтологизации творческого процесса и его пониманию как "прорыва" незавершенного Бытия в его завершенность.

Прежде всего, следует отметить, что, при всем различии подходов, недостаточность является чем-то общим: будь то недостаточность познавательная или онтологическая. Поэтому недостаточность или Не-Имение следовало бы считать важнейшим условием творчества, его побудительным мотивом. "Я" всегда не имеет нечто, и это принуждает его к обретению. Хотя не всякое обретение является творческим: некоторые вещи я могу просто купить в магазине, для этого необходимо простое наличие вещи и денег. В этом случае творчеством становится выбор наличного. Если творчество есть обретение не всякого готового, то по-настоящему творчески я могу обрести только не-существующие. Это не-существующие должно быть, по крайней мере, не-существующим-для-меня: ведь я могу творчески обрести нечто и для этого достаточным будет не создание чего-то Нового, но открытие чего-то для-меня-нового. Например, я могу открыть для себя нечто, о чем было известно до меня. В момент интуитивного прозрения, сопутствующего творческому акту, и испытывая характерное ощущение новизны, я не могу знать, было ли это до меня. Это переводит проблему в психологический план, в котором бесконечно повторяется школьное определение: творчество есть "деятельность человека по созданию новых материальных и духовных ценностей" (признаны эти ценности в качестве таковых другими или не признаны).

В субективистско-психологическом толковании творчества на первое место встает участие, задействованность моего "Я" в процессе порождении для-меня-нового. При этом достигнутая цель перестает играть решающую роль в творчестве и на передний план выдвигается творческий акт в своей чистой актуальности. Творческий акт можно рассматривать как помещение "Я" в пространство возможного. При этом "элементом" творчества является простая идея, обеспеченная ясностью интуиции. Не идея того, что уже есть, а идея того, что хочет быть. Такая идея должна быть истинной и истина предстает в ощущении своей согласованности. Творческая идея должна отвечать принципу непротиворечивости Нового Ставшему, достигнутому через соотнесение состояния человека и еще-не-существующего-для-меня объекта. Творчество становится действием-в-мире с участием моего "Я". И в этом смысле творческим становится почти любое впервые совершаемое индивидуальное действие.

Но не всякое действие-в-мире является творческим. Можно предположить, что отсутствие творчества проистекает из ощущения полноты моего собственного бытия. Пусть в мире ничего не завершено, но "у меня есть все", понятое как "мне больше ничего не надо": "В этом мире больше ничего не исполнится, как бы он ни соблазнял меня разнообразием своих возможностей". Это - альтернатива творческому Не-Имению, онтологической недостаточности человеческого творчества. Если онтологическая недостаточность принуждает к творчеству, творческим актам в их бесконечной череде, то сколько нужно усилий для того, чтобы противостоять этому принуждению? Сколько нужно усилий, чтобы просто молчать? В условиях онтологической незавершенности свободны ли мы не творить? Возможно ли воздержание от творчества? Если человеческое творчество существует от неполноты человеческого бытия, имеющей своим коррелятом онтологическую незавершенность, то возможно ли иное творчество?

Творить - легко, трудно - не творить, т.е. воздерживаться от творчества. Еще труднее обрести полноту самого себя, приобрести чувство онтологической уверенности вне творчества в условиях онтологической недостаточности. И творить от полноты самого себя.

"Творческий акт всегда есть освобождение и преодоление", - пишет Н.А. Бердяев. "Творчество по существу есть выход, исход, победа". Если творчество, согласно Бердяеву, есть "путь освобождения духа человеческого из плена у необходимости", освобождение от "реакции на "мир"", понятому как "порождение греха", то истинное творчество начинается с преодоления онтологической необходимости творчества, укорененной в самом Бытии, т.е. с преодоления мира, принуждающего к творчеству.

Итак, можно предположить два вида творчества: 1) творчество от Не-Имения и 2) творчество от Полноты. Первый вид связан с неполнотой незавершенного Бытия. Второй - с полнотой завершенного Бытия. Полноту Бытия традиционно выражает идея Бога. Следовательно, второй вид творчества, согласно христианским воззрениям, доступен только Богу. Наше подобие Богу должно, тем самым, выразиться в переходе ко второму виду творчества. Первый вид творчества, пользуясь словами Бердяева, есть "утеря себя через утверждение себя в необходимости "мира"". Второй - обретение себя через утверждение себя в свободе Бога. Тогда как в глубинах возможного Бытия, кипении его незавершенности, не обязательно должны преобладать тенденции к воссоединению такого Бытия с Бытием Бога, мы не можем быть уверены в том, что в любом творческом акте в нас не прорывается дьявольская сила, направленная на еще большее удаление мира от Бога. Эта неуверенность делает обоснованным отказ от первого вида творчества и обретение свободы от такого творчества.

Первый шаг к свободе на пути противопоставления себя миру - понимание вынужденности творчества, осознание нашего "рабства у мира", такого мира, необходимость которого принуждает к творчеству, в благости которого нет уверенности. Второй шаг - воля к не участию в принуждении к творчеству, воля к молчанию, исихия. Мы окончательно будем свободны, когда творчество станет по-настоящему свободным от собственного принуждения и будет вершиться по нашему собственному произволу. Для этого, прежде всего, следует преодолеть изначальную неполноту самого себя, выйти за пределы "Я", точнее, за пределы его неполноты.

И ничто не даст нам самих себя, если не Любовь. Я люблю Тебя и мне больше ничего не нужно. Я выведен из неполноты и недостаточности мира, из его принуждающего воздействия. В том мире, где действует принуждение к творчеству, нет места Любви: в нем властвует Выбор, и принуждение к Выбору создает иллюзию творчества и любви. Рабство у этого мира и его тенденций обрекает людей на одиночество и потерю собственного "Я", давая взамен иллюзии ценности такого способа существования, собственного величия и т.д. Тот, кто пытается их любить, должен любить не их самих, но их "благородные" стремления. Несчастны любящие "гениев".

Любя, я помещаю себя в другой мир, за пределами этого. Там творцы - не эгоистичные мизантропы, прикрывающиеся маской человеколюбия, силящиеся не любя никого возлюбить все человечество, одержимые творчеством, не рабы идей, не видящие ничего кроме идей, которыми они подчинены. Там люди видят друг друга, и ничто не заслонит их взора. Там нет "объектов" с их многообразием, нет "вещей" с их неуемным желанием быть, а значит стать чем-то для меня и подчинить меня себе. Там нет целей и средств для их достижения. Там есть "Ты" и "Я". Там люди обретают себя самих, порождая друг друга, единственных, свободных и полных в своем бытии "Я-Ты".

И тогда творчество уже не будет являться "признаком болезни духа", и любовь не станет "невротической потребностью в любви", понятой как "выбор", т.е. перебор сексуальных партнеров. Тогда "истина" не предстанет в своей бесконечной удаленности. Истинное произведение, которое есть Любовь, а Любовь есть Истина и Свобода, выводит мой дух вовне к "Ты" и если и помещает его перед другими людьми, то уже для того, чтобы точно указать тот единственный выход. Подлинное творчество реализуется за онтологической недостаточностью индивидуального существа, за преодолением страха как субъективного проявления этой недостаточности, за лихорадочными потугами творить, за безразличием и остановкой рассуждения, пониманием того, что все это не твое, за обретением полноты Бытия в Любви к Тебе. Мир от этого не станет менее абсурдным, менее враждебным и более совершенным, но я не живу в этом мире. Я противостою ему собственной полнотой, и я не позволю, чтобы его незавершенность внедряла в меня свои щупальца и отдавала приказ искать Новое. Пусть этот мир марширует отдельно от меня. Я не дам ему моих глаз, чтобы он смотрел ими за свои пределы. Мои глаза видят Тебя. Пусть он сам обретает свои глаза. Если он порожденье Бога, то ему это удастся. И если он от Бога, если ему все же удастся заглянуть за свои пределы, то пусть видит Нас и движется к Нам.