В.Ю. Антонов
Культура и цивилизация:
уставшая сексуальность и нереализованная любовь
Конечно, Герберт Маркузе наделал много шума своими разоблачениями цивилизации. Цивилизация подавляет естественные потребности человека, прежде всего сексуальные. Человек в условиях цивилизации существует в непримиримом конфликте между своим природным содержанием, инстинктами, с одной стороны, и формой своего общественного существования - с другой. Согласно Фрейду, беспрепятственное удовлетворение фундаментальных инстинктов - влечения к жизни и влечения к смерти - несовместимо с цивилизационной формой существования. Поэтому цивилизация подавляет эти инстинкты и переводит их энергию на общественно полезные нужды путем сублимации. Так, полагают психоаналитики, возникает ориентация человека на внешний мир и обращение к совести. Нагрузка подавления инстинктов в обществе распределяется неравномерно: существуют привилегированные группы, члены которых удовлетворяют свои инстинкты более беспрепятственно, чем другие группы. Привилегированные группы - группы, близкие к власти, а сама власть означает возможность одной группы запрещать другим людям удовлетворять сексуальные инстинкты. Короче, цивилизация питается энергией, отнятой у Эроса посредством десексуализации и сублимации [1].
"Ничего подобного не происходит", - оспаривает теорию сублимации Мишель©Фуко. Властные структуры общества, наоборот, стимулируют сексуальность, а заявления о подавленной сексуальности также входят в арсенал управления народом через контроль за сексуальностью. "Вопрос, который я хотел бы задать, - пишет Фуко, - это вопрос не о том, почему мы подавлены, но о том, почему мы с такой страстью и злобой : говорим, что мы подавлены", ":почему мы так сильно казним себя сегодня из-за того, что когда-то сделали его [секс] грехом". Власть насаждает сексуальность путем введения секса в "критический дискурс, обращенный к подавлению", использует "гипотезу подавления сексуальности" в "технике власти". О сексе "нужно говорить как о вещи, : которой следует управлять, включить ее в приносящие пользу системы, направить к всеобщему благу, приводить к оптимальному функционированию. Секс - это не то, о чем только судят, но то, чем руководят" [2].
Так что же, цивилизация культивирует сексуальность? Если культивирует, то до какой степени? Не является ли сама цивилизация плодом сексуального пресыщения? Возможно, цивилизация культивирует особые формы сексуальности - регламентированные сексуальные отношения. Избыточные, но регламентированные как бы сужением фокуса сексуальности в одну точку. Возможно, цивилизация стремится показать идущим по указанной ей дороге, что в конце ее нет ничего достойного внимания, как бы говоря при этом: "Хотите секса? Вот вам секс. Испейте всю чашу его и возвращайтесь в мое лоно". Возможно, таков смысл вакхических праздников, оргий, института проституции и т.д. Никакого запрета, а значит, человеческая сексуальность должна быть удовлетворена и притом избыточно, вплоть до пресыщения и отвращения. И эта от-вращенная психическая энергия обращается на созидание устойчивых, в своей мертвенности, цивилизационных структур.
Возможно ли, что цивилизацию сотворил не ограниченный в удовлетворении сексуального инстинкта человек, а человек, пресыщенный сексом? Вместе с вопросом: "кто пресыщен, а кто ограничен в сексе?", ответ на который казалось бы очевиден, возникает вопрос: "кто творит цивилизацию?". Пресыщенный аристократ или ограниченный в сексе ремесленник, или крестьянин? Вряд ли аристократ, стоящий у власти, государственный деятель, от влияния которого зависит непосредственное управление и решение вопросов, склонен ограничивать себя в сексе. Вспомним Цезарей, Людовиков, Петров и Екатерин и т.д. Но распущенность нравов отмечалась и в среде трудового люда, который по-своему творит цивилизацию. Даже религиозные деятели по возможности превращали свои культы в сексуальные действия, а в тех религиях, которые запрещали людям проявлять свою сексуальность, последняя уходит в тень, изгоняется из сферы "высокой духовности" и уходит в быт. Новеллы Возрождения (Боккаччо, Мазуччо, Маргарита Наваррская) вскрывают именно такую, неофициальную сторону жизни простых людей и священнослужителей. Так что количественная сторона проявления сексуальности людьми различного социального уровня не зависит от социального положения этих людей: "праведников", как и "грешников", хватало во всех социальных прослойках. Насаждаемая и регламентированная властными структурами общества сексуальность все же зависит от индивидуальных человеческих качеств, а индивидуальная сексуальность может приспособиться к различным социальным условиям. Мало того, возможно, индивидуальная сексуальность и порождает эти различные социальные условия, которые ограничивают сексуальность того или иного типа. И тогда социум - это индивидуальная сексуальность, уставшая от самой себя и выпавшая в осадок цивилизации. Каждый, кто только захочет, может поднимать с ее дна безликие нерастворимые останки, приумножая их собственными разочарованиями и крушением надежд. И вот в психоанализе человек предстает в виде неудовлетворенного сексотика. Только невротическая реакция на подлинно человеческие потребности образуется не от "Великого Запрета" на сексуальность со стороны репрессивной цивилизации, а от нескончаемой демонстрации ее сексуально отжившего дна с одновременным Запретом на Любовь.
Психоанализ вошел в само тело современной цивилизации. В своей критической функции он давно работает на нее, насаждая предрассудки в широких слоях населения. Уяснив основные постулаты психоанализа, простой человек может думать, что запасы сексуальной энергии человека просто не ограничены. Как будто она истекает от полноты своей наподобие эманации божественного. Если предоставить ей канал, то она будет беспрерывно бить фонтаном. Если человеку предоставить возможность беспрепятственно удовлетворять свой половой инстинкт, то он больше либо ничего не захочет, либо не сможет делать. И если требуется заставить человека что-либо делать, то рецепт прост: нужно поставить плотину на пути его фонтанирующего либидо. При этом существует необходимость умеренных, но регулярных сексуальных отправлений. Конечно, все это нагромождение предрассудков должно быть отвергнуто.
Если все же полагать, что цивилизация и секс как-то связаны (а это само по себе не является очевидным), то цивилизация возникает не от сублимации сексуальной энергии и ее регуляции, а от пресыщения сексуального чувства при недостатке Любви. Исходным пунктом в обосновании такого положения является раскрытие сексуальности женщины. Женская сексуальность, по всей видимости, - уже человеческое и социогенное явление. Достаточно вспомнить, что ни одна самка животных не способна испытывать оргазм. Если в живой природе самец испытывает более сильное половое влечение, чем самка (согласно теории полового отбора), то самки человеческие в результате культурной эволюции становятся просто сексуально ненасытными ("женщина - сама сексуальность", - указывал О.©Вейнингер). Жизнь женщины - это прежде всего ее чувственная, сексуальная жизнь. Для женщины не существует физиологических ограничений в отправлениях ее сексуальности. Она не расходует физическую энергию, а приобретает. Возможно, женщина всякий раз хочет сказать "да", но мужское "нет" говорит о том, что ей нужно всякий раз приноравливаться к этому отказу и говорить "нет", как будто этим выражая "свою" сексуальность. И ей приходится лгать: говорить "нет", подразумевая "да". Естественно, что мужчина, физиологически ограниченный в сексуальных отправлениях, вынужден создавать себе сферу регламентированного секса или сферу, свободную от него. В таком виде цивилизация предстает не как порождение гиперсексуальности подростка, но как порождение уставшего от секса мужчины. Ему нужно придумать себе задачи, решать проблемы, настаивать на их важности и необходимости их решения. Отсюда и вся искусственность и надуманность проблем цивилизации, запросов и нужд человека цивилизации. Если при порождении цивилизации игнорируется сексуальная сторона жизни, то это означает, что цивилизация имеет еще нераспознанный неполовой источник. Причем не имеет значения, что сексуальность затем внедряется в тело цивилизации. Прошедшая через все цивилизационные структуры, "на выходе" это уже не та исходная потребность человека, а нечто преображенное до неузнаваемости.
Можно предположить, что любовь первоначально является ограничителем необузданной сексуальности. Ведь любовь ограничивает проявления сексуальности только одним человеком - Единственным, - что приводит к идее моногамного брака. Ясно, что с одним человеком меньше возможностей количественно безгранично проявить сексуальность, чем со многими. Согласно этой хромой диалектике, происходит переход от количественной стороны "дела" к качественной. В этом смысле любовь как бы является качественной стороной сексуальности. Но "изобретенная" любовь, поместив человека в новое, культурное измерение, не является на самом деле чем-то искусственным. Она находит свое онтологическое подкрепление как переход от бытия-для-себя к бытию-для-другого. Теперь уже отправления сексуальности не являются чем-то решающим.
Пока еще не различались "Культура" и "Цивилизация". Попробуем ввести их различение по параметру "сексуальность".
Будем полагать, что при возросшей сексуализации женщины, человек (мужчина) выходит из царства животных, уставший от животного секса, но имеющий Нечто, условно скажем, подлинно-человеческое-желание-иного. Выйдя, он попадает в Ничто, которое требует занять новую онтологическую позицию в подвижном Бытии для обретения своего Что. Для закрепления на этих новых позициях коллективный человек облекает свои содержания Нечто во Что. Этим Что, с одной стороны, становится Цивилизация как сфера ограниченного, преображенного и выпавшего в осадок секса. С другой стороны, остается подлинно-человеческое-желание-иного. Поиск этого Иного есть Культура.
Исходная сексуальность терпит диссоциацию, но Культура и Цивилизация предстают в единстве их обоих как полюсы этого интерсубъективного (но не онтологического) Единства. Культура ограничивает и вместе с тем качественно расширяет подлинно-человеческую-потребность "изобретением" любви-для-всех. Этот полюс еще не определен. Стало быть, Культура есть подвижный полюс Единства сверхживотного существования. "Изобретение" любви не является чем-то случившимся, она "изобретается" всякий раз и по-новому, но для Каждого существует единственно правильное ее "изобретение" - Любовь. В этом проявляется индивидуализирующий смысл истинной Любви. Воплощенная в Истине Любовь должна соответствовать онтологическому месту Единственного Человека, обретшего своего единственного Другого. Если считать, что Культура есть коллективный поиск индивидуального, то индивидуальный Человек, заняв свое собственное Место, прекращает культурный поиск: Что можно сказать о Цивилизации с таких позиций? Цивилизация подменяет Любовь, в ее индивидуализирующей законченности, техникой секса, бесконечным массовым производством обезличенной "любви". Смысл Цивилизации - в ее необходимости как решения проблемы избранности: ведь не каждому дается Любовь.
Уход от полигамного "количественного" секса к моногамной "качественной" Любви порождает другую проблему. Любовь становится тяжелым испытанием по причине своей "неестественности", по причине требования выхода к иным структурам Бытия для своего воплощения. Не всякий способен испытывать накал чувств, сопутствующих Любви. Многие, не успев пройти и шага, возвращаются туда, откуда пришли. Любовь, возникнув, остается не удовлетворенной именно как Любовь, поскольку не находит реальных возможностей в Бытии Ставшего, в классическом отношении субъект-объект, в культуре. Она требует всегда чего-то большего, нежели простой секс в его объективном измерении здесь-и-сейчас. Она требует устранения объекта и воплощения субъект-субъектного Единства-Меня-в-Другом, Меня-и-Другого. Она требует вечности Всегда и распространенности Везде.
Если один из смыслов культуры заключен в переводе животных потребностей на новый качественный уровень, т.е., грубо говоря, от "секса" - к "любви" (в смысле ее коллективных поисков), то смысл репрессивной цивилизации сводится, скорее, к тому, чтобы превратить поиски "любви" в удовлетворение "секса", которое только и может быть укорененным и реализуемым в этом мире. Смысл такого перевода - экономия психологических затрат и просто экономия любых человеческих ресурсов. Сексуальность, находящаяся в онтологической плоскости Для-Себя-Бытия привычных субъект-объектных отношений, контролируема со стороны цивилизации, построенной на тех же, вполне понятных, онтологических структурах и аксиологических принципах. Человек, не стремясь ни к чему иному, кроме секса, смог бы отдаться, например, работе. Потом опять секс и опять работа. Психоанализ в известном смысле играет на руку репрессивной цивилизации, когда ставит знак равенства между "любовью" и "сексом". Цивилизации необходимо уничтожить поиски Любви, непрекращающиеся попытки ее реализации и установить взамен Нее порядок сексуальных отношений, унифицировать их, привести их к единообразию действия на многообразии объектов. Ведь все знают, что человек будет работать лучше, если он будет сексуально удовлетворен, а если - не удовлетворен, то будет искать удовлетворения. И здесь роль Цивилизации - показать человеку, что все, к чему он может стремиться, - это Секс, и что сексуальная сторона жизни вполне может быть удовлетворена на ее техническом уровне. Влюбленные - плохие работники.
Обычно в противопоставлении культуры и цивилизации первая дается в образе "хорошей девочки", вторая - "плохой". Однако "хорошая девочка" - культура все равно не даст нам полной реализации нас самих и нашей Любви, она общезначима, обезличена и слишком доступна для всех.
Одной из наивысших составляющих культуры признается творчество: культура творится (или со-творяется). Как известно, в концепции психоанализа творчество становится результатом подавления сексуальности, сублимации либидо в неполовую сферу. Однако творчество может быть результатом "уставшей сексуальности" и сугубо личностным поиском как внебиологической, так и внекультурной реализации человека. И тогда такое творчество уже не будет являться ценностным элементом культуры: подлинное творчество начинается тогда, когда безличный культурный поиск завершен обретением Другого, оно есть вертикаль в горизонте "культура-цивилизация", оно отсылает к иным подлинно онтологическим перспективам бытия человека.
Можно предположить возможность существования двух видов культурного творчества: от Не-Имения (тогда в качестве объяснительного принципа в ход идет психоаналитическая симптоматика культуры Фрейда) и от Полноты (тогда культура объясняется психической экономикой Фуко). Культура, объяснение которой возможно с применением этих принципов, - не самая "хорошая" культура.
Эммануэль Левинас различает "культуру имманентности" и "культуру как мысль о равном". "Культура - это смысл, приходящий к бытию", - пишет Левинас [3]. Культура проявляется в форме согласия между Тем же и Другим. В культуре имманентности ведущая роль в смыслопридании принадлежит знанию. "Знание может пониматься как отношение человека к чему-то внешнему, отношение Того же к Другому, где Другое лишается своей обособленности и интериоризируется в моем сознании, а его трансцендентность становится имманентностью" [3]. "Наиболее конкретно знанию "дается" в присутствии то, "что-предлагается-берущей-руке", и, следовательно, в самом знании уже содержится мышечное напряжение хватающей руки и предчувствие физического предмета, который эта рука сжимает или к которому она тянется. Таким образом, в пока еще "теоретическом" восприятии ясно вырисовывается "направленность", отношение к цели, к вещи, к чему-то, к пределу, к сущему: Восприятие "схвачено", затем следует присвоение, усвоение и предвкушение удовлетворения. В Я возникает властный и алчный субъект". ":Культура, в которой ничто не может сохраниться в качестве Другого, без промедления обратилась к практике и технике: Культура знания и имманентности - это эскиз воплощенной практики, практики захвата, присвоения и удовлетворения" [3]. Другой в "культуре знания" становится объектом, которого можно присвоить и от использования которого можно получить удовлетворение. "Культура знания" - путь к цивилизации с ее гиперболизацией сексуальности.
К "культуре знания", "где сводится на нет различие между тождественностью Того же и несхожестью бытия "всего остального"", примыкает "культура как мысль о равном". В ней "обеспечивается свобода человека и подтверждается его тождественность, в которой человек пребывает в своей тождественности, не опасаясь, что другое поставит его под вопрос или выбьет из седла" [3]. "Человеческое (или самого человека) можно считать местом этого выражения и устройством, необходимым для проявления Прекрасного, искусства и поэзии, которые суть активные способы этого прославления или изначального воплощения Того же в Другом:" [3]. "Культура поэзии" - путь культуры с ее обобществлением и профанацией любви.
Но и "культура знания", "где человеческое ассимилирует нечеловеческое и господствует над ним", и "культура поэзии", утверждающая воплощение Того же в Другом, проявляющаяся в "амбивалентности духовного и телесного и в распространении одних и тех же вкусов среди разных людей", - есть преклонение перед неоплатоническим идеалом Единого, попытка "подражать ему в автономии или свободе знания и техники и в высшей самодостаточности Прекрасного" [3]. Понятно, что ни та ни другая ипостась культуры не достигает Другого в его принципиальной инаковости, а стало быть, и Любви как утверждения бытия Другого, без его сексуального присвоения или профанирующем в-нем-воплощения. Подлинная Любовь не реализуема в мире культуры. Любовь говорит о Бытии.
Культура может быть "хорошей", если примет индивидуальную свободу как идеал своего сверхкультурного инобытия в качестве своей основной ценности. Первый шаг на пути к свободе человек делает в противопоставлении себя миру и культуре, в понимании вынужденности "свободного" творчества, в осознании своего "рабства у мира", принуждающего к культурному творчеству, иллюзорному самораскрытию в культуре. Второй шаг - воля к не участию в принуждении к творчеству, воля к молчанию, к недомогательству культуры. Через это - обретение "незаметного" существования в культуре, чтобы она не замечалась, как не замечаются биологические механизмы существования человека. Мы окажемся на пути внекультурной самореализации, когда сексуальность и культура перестанут быть заметными, когда творчество станет по-настоящему свободным от сексуального и культурного принуждения и будет вершиться по нашему собственному произволу. Для этого, прежде всего, следует преодолеть изначальную неполноту самого себя, выйти за пределы "Я", точнее, за пределы его неполноты в культурном измерении.
Ничто не даст нам самих себя, если в этом Ничто не будет Любви. Но подлинная, еще не реализованная Любовь уже замещается в цивилизации заигрыванием с сексуальностью и профанируется в культуре. Рабство у мира культуры и его тенденций обрекает людей на одиночество и потерю собственного "Я", давая взамен иллюзии ценности культурного способа существования, ощущение полноты собственного величия в культуре (или величия в непризнанности культурой).
Любя, я помещаю себя в другой мир, за пределами этого. Там творцы - не эгоистичные мизантропы, прикрывающиеся маской человеколюбия, силящиеся, не любя никого, возлюбить все человечество, одержимые творчеством, не рабы культуры, невидящие ничего кроме нее и себя в ней. Там люди видят друг друга, и культура не заслонит их взора. Там нет "объектов" с их многообразием, нет "вещей" с их неуемным желанием быть, а значит стать чем-то для меня и подчинить меня себе. Там нет целей и средств для их достижения. Там есть "Ты" и "Я". Там люди обретают себя самих, порождая друг друга, единственных, свободных и полных в своем бытии "Я-Ты".
И тогда культура уже не будет являться "признаком болезни духа" (А.©Камю), и любовь не станет "невротической потребностью в любви" (К.©Хорни) и игрой в культуру (Й.©Хейзинга). Тогда "истина" не предстанет в своей бесконечной культурной процессуальности. Истинное произведение, которое есть Любовь, а Любовь есть Истина и Свобода, выводит мой дух вовне к "Ты" и если и помещает его перед другими людьми, то уже для того, чтобы точно указать тот единственный выход за пределы самого себя и культуры. Подлинное Бытие реализуется за культурой как кладбищем общезначимых предрассудков, за онтологической недостаточностью индивидуального существа, за преодолением страха как субъективного проявления этой недостаточности, за лихорадочными потугами творить, за безразличием и остановкой рассуждения, пониманием того, что все это не твое, в обретении полноты Бытия в Любви к Тебе. "Мир от этого не станет менее абсурдным, менее враждебным и более совершенным, но "Я" не живет в этом мире. "Я" противостоит ему собственной полнотой, и мое "Я" не позволяет, чтобы его незавершенность внедряла в меня свои щупальца и отдавала приказ искать Новое. Пусть этот мир марширует отдельно от меня. Я не дам ему моих глаз, чтобы он смотрел ими за свои пределы. Мои глаза видят Тебя. Пусть он сам обретает свои глаза. Если он порожденье Бога, то ему это удастся. И если он от Бога, если ему все же удастся заглянуть за свои пределы, то пусть видит Нас и движется к Нам"[4].
Литература:
1. Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Киев, 1995.
2. Фуко М. Воля к знанию. История сексуальности. Том первый // Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти, сексуальности. Работы разных лет. М.,1996. С.106, 108, 120.
3. Левинас Э. Философское определение идеи культуры // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности.М., 1990. С. 89-94.
4. Антонов В.Ю. Воздержание от творчества // Акме. Саратов, 2000. Вып.1.