Обложка Альманаха

ПОЛУНОЧНИК


 


 

Краснов Игорь.

 

 

И стало тихо.

 


 СЛОВО ДО

Я ничего не знаю из того, что записано ниже, и, видимо, никогда не узнаю. Следовательно, я идиот, то есть неосведомл╠нный человек.

Вс╠ ведь не так уж важно... Ведь это шаг к большему.

 

 

Посвящается моим друзьям, прошлым,

настоящим и будущим. Special: художникам

 

Багровый закат здесь не редкость: солнце - небольшой кроваво-ж╠лтый диск - садится быстро и незаметно, но в эти последние минуты выливает на темнеющий материк полную меру своего последнего - косого - света. Киму доставляло особое удовольствие в эти недолгие мгновения неотрывно следить за небесным светилом нашим; эти три-четыре минуты он каждый день стоял неподвижно и щурился, чуть-чуть задрав голову, иногда прикладывая к ней крепкую, жилистую руку. Сегодня падающее за горизонт солнце, как некий сумасшедший художник, было в ударе: п╠стрые, утяжел╠нные не вылитой водой облака загорались жутким демоническим огн╠м, а движение небесных кочевников заставляло непередаваемую картину оживать перед взорами немногих, кто ещ╠ способен внимать искусству природы. Ким не был военным человеком да и никогда не хотел им быть, но эти передвижения всего в нескольких километрах от него казались юноше усталым шагом какой-то огромной армии. Против кого выступала эта армия, его не волновало. Его волновали в основном только его собственные проблемы.

Ким оторвался от величественного зрелища, когда солнце плыло уже за границей видимости. Оно исчезло, однако оставило ржавые остатки себя, напоминая уходящим на покой людям, что оно ещ╠ где-то близко, где-то недалеко и вс╠ ещ╠ наблюдает за своей дочерью-земл╠й. Ким, студент в джинсах и п╠строй футболке огромного размера, сел на мотоцикл, что стоял тут же и нацепил шлем. Его шевелюра, ж╠сткая, непослушная и своенравная, тем не менее легко вошла под металл, а полуопущенное стекло шлема скрыло искристо зел╠ные, внимательные глаза.

Ветер по дороге к побережью был вопреки ожиданиям юноши т╠плым и даже приветливым, отчего поездка из творческой необходимости начинала превращаться в удовольствие. А когда переднее колесо мотоцикла наконец провалилось в прибрежный песок, и Ким почувствовал древний запах морской стихии, душа его окончательно наполнилась чем-то ещ╠ не понятым, но вс╠-таки приятным. Наверное, это было предвкушение, предчувствие, ожидание того, что должно было непременно произойти этим вечером, этой ночью...

Ким не торопясь снял свои бесхитростные художнические принадлежности с мотоцикла, кое-как установил последний на подножку, которая, мягко войдя в песок, чудом удержала металлического коня, и задумался: что нарисовать? "Опять корабли?" - размышлял он про себя. - "Нет: настолько тривиально, что и думать противно. Море, пейзажи? Хватает этого хлама в моей кладовке. Туман?" Да, туман. Погода портилась, холодало, но чтобы так вдруг - и туман, быть не может: только что его обдувал т╠плый ветерок. И Атлантический океан не настолько капризен, чтобы менять погоду каждые пять минут; однако для истого художника порой - и даже очень часто - чтобы "поймать" вдохновение, достаточно почувствовать, и совсем необязательно видеть, трогать, осязать; вс╠ это делает богатая творческая фантазия.

Ким не любил цветных картин: он с непонятным упорством продолжал всем доказывать, что настоящая профессиональная работа художника, как и фотографа, должна состоять из оттенков двух цветов: ч╠рного и белого. Так что и в этот раз он принялся за набросок с грифелем в руках, зная заранее, что, начав работу сегодня, он сегодня же е╠ и закончит. В этом была ещ╠ одна своеобразная прелесть набросков.

Постепенно из-под руки молодого любителя закатов на полотне кое-что вырисовывалось. Беря грифель за тупой конец, беря его на манер письма, беря его, как нож, - но всегда как-то ласково и легко - Ким проводил линии, мазал, чирикал, создавал тени и пытался передать малейшие блики. Ведь себя он иногда в шутку называл мастером светотени. Действительно, придавая большое значение свету, зная его особенности и тонкости, Ким рисовал необычайно правдоподобно, и это отнюдь не значило, что он всегда рисовал реалистично; напротив. Сейчас, например, выходило нечто ну совершенно нереалистичное: во-первых, было много тумана, во-вторых, была женщина. Что же не реалистично? - спросите вы и получите ответ: женщина.

Потому, что женщиной е╠ вряд ли и назов╠шь. Даже с первого взгляда так не покажется, однако, всмотревшись, вы пойм╠те, что она... привидение. Почему именно привидение, Ким и сам не знал: так получилось. Когда приступаешь ведь к работе, никогда не знаешь, что получится. В этот день у него получилось привидение в тумане. Глупо звучит? Отнюдь; вернее, может быть, только звучит это глупо, а выглядело совершенно потрясающе.

Используя те оттенки, которые в принципе возникнуть могут только в творческой горячке, Ким добился того, что даже не глаза, а нечто высшее позволяло видеть и осязать желтизну, тяжесть тумана и л╠гкость, внутреннее сияние женщины, рвущейся из вязкого смога. Вся е╠ фигура стремилась впер╠д, из картины, из своей плоскости, вон из собственного мира. Но чувствовалась ей преграда.

Внимая бескрылому пол╠ту своей фантазии, Ким тем не менее оставил преграду.

Е╠ лицо оставалось в тени, и в этом была е╠ нереальность, без лица эта женщина не могла выйти.

Ким вдруг замер и внимательно вгляделся в черты собственного творения:

- Не нравится мне это дерьмо, - пробурчал он про себя, - слишком реалистично. Она фаталистка.

- Ты точно схватил мою природу, художник. - Ким быстро, не без нервности, вскинул глаза: недалеко от него стояла... - стояла ли? Ему нечего было сказать, поэтому он и не пытался выразить сво╠ удивление; она же продолжала, и голос е╠ нежно обволакивал мысли, поглаживал дерзания и ненавязчиво разжигал смутные желания.

- Меня зовут Сиа. Уже в те дал╠кие времена, когда меня нарекли этим именем, оно значило то же, что и сейчас: море.

Ты позвал меня, Ким, и я пришла.

- Я не звал тебя, - заявил Ким, вздрогнув от незнакомого звучания своего голоса. Сиа звонко рассмеялась, но Ким ощутил каждой порой своего тела, как туман впитал этот звук, и стало тихо.

- Звал, - утвердительно и мягко ответила она. Ким поверил. - Не для этого ли ты рисовал меня? - Ким молчал. - Впрочем, ты меня звал потому, что я этого захотела... Захотелось снова посмотреть на живущих.

- Какая жалость, - Ким не совсем уверенно улыбнулся, - а я тебя не завершил. Что же ты теперь будешь делать? Видеть-то ты можешь, а вот ощущать...

- Ты мне поможешь.

- Ты так думаешь?

- Ты под моим контролем, милый, - она снова рассмеялась.

- Он не позволит, - уверенно заявил Ким.

- Он! Ха-ха! Он сейчас слишком занят, чтобы мне помешать, он всегда "слишком занят" для вас, людей. Тем более у него больше нет прежней силы, он ослаб, ты это понимаешь, художник?

- Может, ты ещ╠ скажешь, что его нет? - Ким насмешливо смотрел туда, где должны были быть глаза, но взор его тонул в тени, как в вуали.

- А почему нет? Вы всегда хотели не верить...

- Лично я хочу верить! Среди нас много заблудших, - перебил е╠ Ким с горячностью молодого человека, - ты постаралась... или постарался?

- Да, вы никогда не умели мыслить, думать по настоящему, вы всегда были ограничены догмами, которые сами же для себя и строили! Вот меня вы отождествляете с мужским родом, и вам не понять, не поверить, что я всеобъемлющее существо. - Сиа выдержала паузу и добавила: Но ты другой.

- Я другой! - выкрикнул Ким.

- И такие, как ты, наиболее мне интересны и...

- И опасны, - завершил Ким неоконченную фразу Сиа с нотой неподдельного торжества.

- Нет, художник, нет. Не сейчас. Пришло другое время, и теперь вс╠ будет по-другому, и он вам больше не поможет.

- Когда-то он запустил время, создал космос и материю, и тебя тогда не было и в проекте. И сейчас он достаточно сил╠н, чтобы раздавить тебя, как прежде.

- Эх, людишки, вы всегда были чересчур самоуверенны, - Сиа сверкнула глазами. Это было первое явление на е╠ лице, и сила, которую увидел в н╠м Ким, была ужасна. - У меня тоже есть дела, и тратить столько времени на вас - это роскошь... даже на Избранных.

- Знаешь, ты правильно заметила: не все из нас умеют думать, но наша сила, наша общая сила в том, что мы умеем чувствовать и этим гордимся. Это единственное, что вам не дано и это то, почему ты всегда будешь в проигрыше, падший ангел.

- Начитался этой лживой книги, да? Ладно, хватит, - Сиа двинулась к Киму, протягивая руку к нему. - Дотронься до меня.

- Тебя нет, - прошептал Ким.

- Что!

- Тебя уже нет, нет, нет! - закричал он и почти физически почувствовал, как, должно быть, перекосило е╠ лицо ненавистью. Такая ненависть сама по себе, сконцентрированная в энергетический комок, способна убить. Сиа рванулась к нему. Ким схватил банку с красной краской, которой он подкрашивал свой мотоцикл, и с размаху плеснул ею на картину. Сиа д╠рнулась, как низкокачественная голограмма, и исчезла; и стало тихо.

Л╠гкое колебание воздуха омыло лицо художника. Он почувствовал себя уставшим.

Ким собрал грифели, испорченный эскиз и свободным движением выкинул их в океан; затем бросил взгляд на подсвеченные часы, сказал обычное:

- Ч╠рт, опять опаздываю, - и выехал на шоссе. - Впрочем, - рассуждал он, - ч╠рта, пожалуй, лучше не упоминать.

Тихо рассмеялся.

В уютное придорожное кафе он, однако, успел минута в минуту. Было темно и высокие ст╠кла кафе притягательно рассеивали т╠плый свет. Одновременно с Кимом с другой стороны подъехала стильная открытая машина т╠мно-синего цвета.

- Привет, любимая! - улыбнулся Ким привлекательной восточной девушке среднего роста, выплывшей из спортивного автомобиля.

- Привет, любимый. Ты выглядишь как-то необычно сегодня.

- А ты выглядишь невообразимо красивой и не только сегодня, - они прошли внутрь почти безлюдного кафе и заняли столик на двоих.

- Нет, Ким... То есть спасибо, конечно, но ты какой-то... возбужд╠нный.

- Да? Странно. Впрочем, не сейчас; давай я тебе потом как-нибудь расскажу, о'кей?

- О'кей. Тогда скажи хотя бы: что мы будем делать этим вечером?

- Не знаю, - пожал плечами художник и взглянул на ожидающую официантку: Четыре кофе для начала, пожалуйста.