|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Вечер в общежитии . |
|
|
|
|
|
|
От бесконечного осеннего дождя по оконному стеклу бежали струйки воды, размывая очертания соседней многоэтажки. К внешней стороне подоконника прилип мокрый лист клена, похожий на желтую кляксу. В тягучей задумчивости Марина долго стояла у окна, потом медленно отошла в глубь комнатного сумрака и села за стол. Вяло протянула руку, нажала кнопку выключателя настольной лампы и так же задумчиво смотрела несколько минут на освещенный стол. Затем взяла ручку и пододвинула к себе коричневую, слегка потрепанную тетрадь, в которой изредка делала личные записи. "Октябрь. Воскресенье. По привычке раскрыла тетрадь, а писать не о чем - я еще научилась писать тогда, когда не знаю о чем писать. Описывать свое состояние? Зачем? Да и какими словами выразить всю эту синюю скуку, все гнусное томление, в котором пребываю? Слабость во всем теле, голова мутная, будто мозг слипся, лень даже рукой пошевелить, аж тошно. Все надоело: и книги, и этот прямоугольник общежитской комнаты, и серый день за окном, где вот уже с неделю киснет небо. Ничего не хочется, никуда не тянет, ничто не мило. Может, повыть немного? Тоска-а! С утра вымыла пол, протерла пыль, потом читала, но чтение вызвало дремоту, и я с часок поспала. Затем поела не потому что хотелось, а так, от нечего делать попила чаю с бутербродом и съела две конфеты. Проклятый выходной! Ждешь его как черт знает чего, а придет - подыхаешь от скуки. В обычные дни то лекции в институте, то занятия в читалке, то с подругами потрепаться можно, а в воскресенье вроде отдыхать нужно. Отдыха-аю! Соседки по комнате разъехались по домам. Они из области, неделю живут в общежитии, а на выходные уезжают к родителям. Я одна, как проклятая - мои родные за сотни километров отсюда, не наездишься. И зачем я только поступила в этот дурацкий пед? По инерции - все поступают, и я тоже - да еще чтобы мамочку порадовать: Господи, как все надоело! Хоть бы Женька пришел что ли? Девчонки подозревают, что я не ровно дышу в его сторону, а я сама толком не знаю, как я к нему отношусь. Когда его нет, я скучаю, мне хочется, чтобы он был рядом, а когда он придет, радость встречи почему-то быстро проходит, становится обычно. Он славный, но по-моему не без подпорченности, как и другие ребята в педагогическом. Ну еще бы! Кругом сплошные дамы , будущие училки, одним вниманием развращают. Впрочем, он как-то вскользь, этак небрежно сказал, что я ему нравлюсь, да как поверишь, ежели вскользь? Он добрый, от него веет уверенностью и силой, а мне порой так:"В дверь Марининой комнаты громко постучали, ручка прыгнула вверх - Марина настолько увлеклась письмом, что вздрогнула от стука. - Да, - сказала она. Дверь не открывалась. - Да, войдите, - крикнула она. "Блин, глухие, что ль?" Дверь отворилась, и вошел Толик, сосед по общежитию. Он обитал в триста второй комнате, что на третьем этаже, учился на факультете английского и мнил себя англоманом. Учеба шла у него через пень колоду, но распространенных английских фраз уже нахватался, чем и бравировал в разговоре. Родители его, также как и у соседок Марины , проживали в области, но Толик не был отцелюбивым чадом, и предпочитал выходные проводить в общежитии. Что-то изящно-плюгавенькое было в его облике.- Хеллоу, Мисс, - кокетливо сказал Толик. Он развязно подошел к столу, за которым сидела Марина, и без приглашения сел на стул, положив одну ногу на колену другой так, что видна была грязная пятка туфли. - Привет, - в замешательстве ответила Марина и торопливо прикрыла дневник. Она с удивлением смотрела на Толика и ждала объяснения визита. Его приход несколько озадачил Марину, так как друзьями они не были, разве что изредко мелькали друг перед другом то в столовой, то в институте и здоровались из вежливости. - Занимаешься в воскресенье? спросил Толик и скорчил презрительную мину. - Да я так: - смутилась Марина. - У меня есть предложение, мисс. - Какое? - Пойдем к нам. Приехали друзья, послушаем музычку, повеселимся, потанцуем. - А что у вас там за торжество? - Просто вечеринка, сейшн. - Что, герлз не хватает, - съязвила Марина, - небось все этажи обыскал, ведь общежитие пустует в выходной. - Ничего я не искал, - соврал Толик. - Пойдем, познакомишься с хорошими ребятами. Тебя там ждут и будут рады. Марина улыбнулась - внимание всегда приятно. - Ладно, зайди за мной через полчаса, а я пока почищу перышки. Ей не хотелось в кампанию малознакомых и незнакомых студентов, но скука надоела до отвращения. К тому же Марине почему-то показалось неудобным отказаться от приглашения.
В тот вечер Женька вернулся в общежитие поздно. Он провожал на вокзале младшего брата, который после отпуска уезжал в Псков дослуживать в десанте срок. Женька любил своего братишку, и после расставания ему стало как-то придавленно грустно. Однако он успокаивал себя тем, что второй год службы в армии - это лучше, чем первый. Сам не так давно отслужил и знал армейские порядки. То ли потому, что Женьке было грустно, то ли потому, что был голоден, а скорее всего, и первое, и второе вместе, он решил пойти к Марине в пятьсот одиннадцатую. Тут надо раскрыть маленький секрет: ребята, проживающие в общежитии, когда оказывали своим девочкам всяческое внимание и почтение, часто имели ввиду, что девочки не оставят в трудную минуту: или деньжат в долг подбросят, или хотя б накормят. Это была некая побочная польза, может, вполне искренних ухаживаний . Припозднился, к примеру, студентик, в общежитие приходит голодным, а денег нет, буфет закрыт, в продуктовом шкафу шаром покати, что делать? А у скопидомных девочек всегда в запасе были всякие вкусности. Студентик с бравым видом заходит в комнату девочек вроде за конспектом или учебником, слово за слово, начинает трепаться, разводить турусы на колесах, присаживается и, смотришь, на столе появляется чай, сахар, сушки, печеньице, бутербродики с желтым маслицем на белом хлебе. Ах, девочки, как вас не любить!Правда, девочки просекали истинную цель визита и частенько ничем не угощали , ядовито наблюдая, как мечет бисер незваный гость. Или могли издевательски угостить простывшим испитым чаем да залежалыми сухариками, которые надо было выбросить еще в прошлом году.Женька переоделся в своей комнате, поменял мокрые туфли на сухие удобные тапочки и пошел на пятый этаж. Долго стучал в комнату Марины, но отворилась дверь соседей и оттуда вышла крашенная блондинка с кастрюлей в руке. Блондинка сделала вид, что ей срочно надо на кухню, хотя из комнаты ее выгнало бабье любопытство: кто ж так усердно стучится к Марине? - Простите, вы не знаете, где Марина? - спросил Женька у блондинки.
У Женьки в груди похолодело от ревности и обиды. Все ясно: мою любимую любить увели. Он знал Толика и его кампанию, даже числился в приятелях, но по большому счету презирал их за разгильдяйство и нечистоплотность. Пьянки-гулянки и непотребные девки - вот привычная им ситуация. Собиралось их обычно три-пять человек, закупался дешевый портвейн, приглашались дамочки такого же стиля поведения, и народ гулял. Пили вино, кто-то бренчал на гитаре, кто-то пытался спорить с умным видом, кто-то травил пошлые анекдоты - все смешивалось в гуле, гаме, было скучно и пошло, и это считалось, что народ веселится, общается. Под конец многие разбредались по углам с пьяными девками, которые уже морально созрели, чтобы подстелиться. А для чего ж еще тогда гулянка? "Проклятое общежитие!" - негодовал про себя Женька. - Здесь несовершеннолетних девочек делают несовершеннолетними женщинами. Напьются и по фигу все: И почему развращенные стремятся развратить других?" Он постучал в триста вторую, из-за двери которой доносился шум, перемешанный с музыкой. Дверь отворилась и из полутьмы комнаты раздался коллективный возглас: "О-о ! Женька пришел!!" Словно Женька был старый друг всей кампании. Правда, через минуту-другую возглас сменился равнодушием, словно он и не приходил. Казалось, о нем забыли: как пришел, так и уйдет, не мешает.Женька присел на кровать и огляделся. Посреди комнаты стоял стол, заваленный грязными тарелками, пустыми бутылками, недоеденной пищей, присыпанной пеплом. Накурено было до тошноты. Рядом со столом под тягучую музыку магнитофона томились две пары, изображая что-то вроде танца. Но это был уже не столько танец, сколько что-то среднее между танцем и половым актом. Тела сплелись, лица вспотели, покраснели то ли от алкоголя, то ли от распиравших гормонов, а руки терлись, прости господи, о срамные места партнеров, что было верхом неприличия для трезвого Женьки. Когда глаза окончательно привыкли к сумраку комнаты, Женька рассмотрел, что Толик обнимает разомлевшую дамочку в углу свое кровати, а Марина сидит с каким-то рыжеватым парнем и неумело курит. По ее неуверенным движениям Женька понял, что она пьяна, а потому старательному равнодушию, что было на ее лице, он догадался, что его приход смутил ее и что при нем она чувствует себя здесь неловко."Противне все, - морщась, думает Женька, - лица так и лоснятся. А Маринка - глупая. Надо ее увести отсюда".Магнитофон делает паузу, пытаясь отдохнуть, и пары с неохотой расплетаются. Потом музыка вновь завыла, и Женька пригласил на танец Марину. - Мне надо тебе сказать одну очень важную вещь, - прошептал он ей на ухо. - Говори. - Ну не здесь же - не та обстановка. Давай поднимемся ко мне на минуточку, ладно? - говорил он мягко и ласково, боясь спугнуть - если заупрямится, калачом не вытащишь из этой дыры. Марина кивнула, и они двинулись к двери. - Марина, ты куда? - встрепенулся рыжеватый парень. - Я сейчас вернусь, рыжик, не скучай.
- Ну и что ты хотел мне сказать? - с деланной развязностью, когда они поднялись этажом выше и оказались в комнате Жени. Ей было стыдно, что она попала в такую кампанию, что пила пиво и целовалась с каким-то Колей, с которым познакомилась три часа назад. Она чувствовала себя виноватой, но чтоб скрыть и стыд, и чувство вины, она приняла независимо-небрежный вид, смотрела вокруг высокомерно, с этакой бравадой, даже закурить вновь, развалясь на стуле нога на ногу. - Прежде всего, брось сигарету и не кури в моей комнате, - тон у Женьки был уже серьезнее и грубее. Ну что-о ты?" - издевательски протянула Марина, словно Женька требовал что-то мелочное и глупое. - Я тебя прошу. - Докурю и брошу, - независимый вид и надменный тон сохраняла. - Ты мне еще струйку дыма в лицо пусти, как делают в кино девицы из низкопробного бара, - рассердился он, взял у нее сигарету и погасил. - Знаешь что?! - в ее голосе звучала угроза. - Что?! - Не учи меня жить. - Я не учу, поздно учить. Просто пытаюсь удержать от ошибки. - Ха, с чего ты взял, что я ошибаюсь? - Все начинается с сигареты. И рюмки вина, как ни банально. - Ничего страшного в сигаретах и вине не вижу. - Плохо, что не видишь. Еще хуже то, что это ты разрешаешь себе, да еще врешь себе при этом. Стала на скользкую ступеньку и готова плюхнуться в грязь. - А мне все равно, что будет со мной, - вдруг отрезала она. - Все-рав-но, понимаешь? Плевать я на все хотела. К черту мораль, сдержанность, страх, что осудят : Ханжество кругом. Я устала от запретов.- Ах, назло всему миру я буду дрянью, да? Ну нельзя ж начинать свою жизнь в кампании нечистоплотных типов! То, чем они занимаются, это пошло, это вульгарно, это грязно. Это - не твое! Ты выше и будь выше. Не надо следовать тем представлениям, какие есть в их развратных душонках. Они тебе диктуют, что хорошо и что плохо, а ты и поддаешься: ах, ничего страшного в вине не вижу, ах, ничего плохого, если пересплю, ах, ничего страшного, если аборт или вендиспансер. Это им удобно, чтоб ты так думала - легче пользоваться. Они же бандерлоги (читала Киплинга?), животные, им бы только напиться да потрахаться. Ведут себя по-скотски да еще бравируют этим. - Женька говорил со злостью. Наверно, наболело. - Самое мерзкое, - продолжал он, - что они своим примером заражают других. Как триппером. Они как бы говорят: не бойся валяться в грязи, грешите, хлебайте, это нетрудно, это мягко, это приятно, это можно! Разрешают! Разрешают окунуться в нечистоты. "Ты еще девочка?" - говорят, - Фи-и : Вот Валька в двенадцать потеряла невинность". Медаль ей на грудь, профуре! К сожалению, их оценки, их мнение, это низменное, это сальное мнение, торжествует!.. А так нельзя.- Да откуда ты знаешь, что можно, а что нельзя, что нужно и не нужно?! - взвилась Марина, - Кто дал тебе право судить людей? Ишь, Господь Бог выискался. Знаю, что и обо мне ты сейчас не лучшего мнения. Да черт с тобой, думай, что хочешь, а я буду вести себя так, как хочу. - Но ты ж не хочешь так себя вести. Только глупо подражаешь. Тебе внушили, что среди студентов так принято, вот ты и стала копировать поведение. Хотя не любишь вино и сигареты, не любишь, знаю. У тебя от этого голова болит. И не любишь, чтоб тебя обнимали при всех. Но - делаешь! - А мне ничего другого не остается. Вынуждена. И так от скуки жить тошно. Что ты и тебе подобные предложите? - Ты готова обвинить весь свет, но только не себя в своих слабостях. Ах, я маленькая, ах, я слабенькая, куда понесет, туда и поплыву. - Пусти меня, - она встала, - слишком умные разговоры не по ме. Вот от них-то как раз у меня голова болит. - Сядь! - резко сказал Женька. - Не пущу я тебя никуда. - Пусти, дурак. - Не пущу и все, - он довольно чувствительно схватил ее за плечи и снова усадил на стул. Возмущенная Марина вскочила и бросилась на него : в праведном гневе она готова была растерзать Женьку.- Ты идиот! Узурпатор! Насильник! - выкрикивала она, по-бабьи тыкая кулаками в его грудь. - От твоей правильности мухи дохнут! Я хочу веселиться, пить вино, спать с мужчинами! - кричала она почти в истерике. Раздался всплеск пощечины. Она ойкнула и осеклась. Боли от его удара она не почувствовала, только неожиданность поразила. - Я тебе дам мужчин, пигалица, - строго, совсем по-взрослому, словно отец, произнес Женька. После паузы он сказал: - У меня ночевать будешь. Чтоб избежать гадостей. Вот на этой кровати, белье чистое. - Это твоя кровать? - покорно спросила Марина и слабо улыбнулась, сквозь слезы, выступившие на глазах . Щека у нее покраснела, волосы растрепались.- На моей кровати буду спать я. - Зачем тогда оставляешь? - Не провоцируй. Раздевайся и ложись, уже поздно. - Все снимать? - Можешь половину .- Ка-ак! То, что ниже пояса, снять, а выше оставить? - Глупая. - Я не глупая, просто ко мне иногда приходит грустное чувство юмора. - Это хорошо, - он подошел к выключателю. - Чтоб ты не стеснялась, я гашу свет. - С чего ты взял, что я стесняюсь? - сказала Марина с вызовом. - Вовсе нет. - Дружочек, не строй из себя развязную шлюшку. По-моему, мы давно выяснили, кто есть кто. - Так нечестно: ты пользуешься моими откровениями о моей девственности. - С тобой же: Со стороны из разговор был похож на разговор двух родных людей. Женька погасил свет, быстро разделся в темноте, свалив груду одежды на стул - завтра разберусь, - и юркнул под одеяло. Слышал, как укладывалась Марина на кровати соседа в другом углу комнаты и как потом затихла там. Он пытался расслабиться и уснуть, да какой там сон: Старался не шевелиться, чтоб скрипом не тревожить Маринин покой.- Ты спишь? - вдруг спросила Марина. - Почти. - Женьк. - Ну? - Иди ко мне. - Спи. - Ну иди. Боишься? Он молчал. Знала б она, какой ураган бушевал в каждом клочке его существа! Та узда, в которой он себя держал, была крепка, но узда трещала под натиском взбесившихся желаний. Казалось бы, что мешает? Они вдвоем, рядом, она нежна и желанна, а - нельзя. Он не знал, почему нельзя, он только знал, что нельзя. нельзя и все. - О, ты оказывается глупый, а еще корчил из себя Бог знает кого. Я же прошу, а ты: Мне хочется, чтоб ты был рядом. Женька встал, подошел к ее кровати, и присел на краешек. - Да ложись ты, - отодвинулась она, - все тебя подталкивать надо. Замерзнешь. Он колебался - вот задачка! - но все же прилег. - С тобой хорошо, - доверчиво прижалась к нему Марина, - ты взрослый, большой и теплый, как мама. Я так любила с мамой спать, а сейчас она далеко. И папа далеко, и сестренка, я так скучаю по ним, мне их так не хватает. Ее слова были похожи на жалобу маленькой девочки, и даже тон голоса стал совсем детским: измученный ребенок успокоился в тепле. Марина еще что-то бормотала, все более неразборчиво по мере засыпания, уютненько так попискивая, словно пушистый утенок в рукавице, и, наконец, совсем уснула. |
|
c Донцов Федор Макарович 1998 г.
|