vitin

Витин ухажер

Часть первая. История "Бомж-бригады"

Естественным ответом ялтинской тусовке "у Лысого" (у памятника Ленину) стали симферопольские "бомжи". Это название родилось из их любимой песни "Я копаюсь на помойке, как червяк", именно с нее началось мое уважение к группе "Сектор Газа" и культуре русского панка вообще.

Появление "Бомж-бригады" окончательно утвердило меня в анархизме, и я со спокойной душой перестал играть в кружковода (или как там меня называло штатное расписание Центра детского и юношеского творчества?). Я плюнул на журналы, переклички, расписания и планы занятий - детям это было точно не нужно, а я вообще вернулся из Германии с твердым намерением делать только то, что мне нравится.

Итак, с весны 92 года они целыми днями гасали по полированным парапетам Пентагона, а я добывал деньги (по спонсорам и в своем бизнесе) и время от времени объявлялся, чтобы порадоваться их новым трюкам. На самом деле, Пентагон был шестиугольным зданием обкома партии, к тому времени там уже находились службы Верховного Совета и Кабинета Министров, в том числе Госкомитет по делам молодежи, где мне давали деньги на поездки, походы и прочее. Иногда я возникал рядышком с убивающими доски "бомжами" в цивильной тройке с галстуком, в длинном кожаном плаще и широкополой фетровой шляпе. Они меня, естественно, не узнавали и не обращали никакого внимания, пока я не подавал какого-нибудь хеканья или своего коронного "тэээксь". Тогда кто-нибудь из них валился в клумбу или въезжал в толстое пузо милиционера, не в силах оторвать башки от моего маскарада.

Замечательным было то, что ни маленьких настоящих бомжей, купающихся в жару в фонтанах перед Пентагоном, ни моих оболтусов милиция не трогала. Говорят, кто-то из них даже наскочил на выходящего из машины Гиренко (или Багрова?), короче "самого главного", и этот самый главный, когда начальник охраны спросил, прогонять ли пацанов, ответил "пусть катаются".

Они и катались. Вся "бомж-бригада" состояла из центровых парней, которые жили в ближайших домах, в основном это были совершенно жуткие, тысячу раз перестроенные и подстроенные коммуналки со следами былого, вековой давности, великолепия. Неподалеку от Пентагона у них был автомоечный бизнес, поэтому они всегда были при деньгах, могли за себя постоять, да и вообще жизнь знали вовсе не по нотациям затраханных молью училок. В основном они были 78 года рождения, это один из годов бэби-бума (всплеска рождаемости) в бывшем Советском Союзе, и почему-то все лучшие мои скейтеры в нескольких городах были этого года. Были парни и постарше, и помладше, но, как правило, их связывали с бригадой братья или дворовые друзья все того же 78 года.

Единственным не центровым, кого бомжи сразу приняли к себе, был Шпета. Когда я спросил, почему он не ходит ко мне на тренировки (весной я еще аккуратно проводил их у Дворца пионеров), он честно сказал: "Да ты заставляешь зарядку делать (это он про разминку и растяжки, которые я проводил по статье в немецком журнале), а мы кататься хотим". Потом с бомжами стали кататься Пятак, Пэп, Сын и другие парни из моего района, но они не считали себя их частью.

Один из "бомжей", Купа, действительно, к 93 году ушел из дома и жил в подвале неподалеку от Пентаря. Подвал у него был чистенький и уютный, он даже нашел себе какую-то работу вроде диспетчерской и по утрам давал поручения куче взрослых мужиков. Катался Купа вообще никак (на моем уровне), зато он знал пропасть песен "Сектора Газа" и очень похоже читал рэп "Мальчишника".

Часть вторая. Конный поход

Первый мой набор 91 года, клуб "Тип-топ", состоял из парней лет 16-17 со стены Цоя (они просто на суровую зиму перебрались ко мне в подвал, который оказался неподалеку от их тусовочного места) и 13-14-летних мальчишек из моего района, а также совсем уже взрослых парней, с которыми я начинал кататься еще в 85 году. Так получилось, что все они любили горы и где-то как-то уже занимались туризмом.

Бомжи в этом отношении были совсем дикими, а горы считали, прежде всего, местом, где можно оттянуться без родаков, залить глаза, дунуть и прочее. Они долго упрашивали меня взять их с собой, но я сильно сомневался насчет их горной выучки. В конце концов, я просто объяснил, что 7 мая мы будем на Колан-Баире, на Долгоруковской яйле, там и увидимся.

Со мной пошли Костя, Пэп, Пятак, кто-то еще из горных волков и Шпета, единственный из новичков, над которым непрерывно прикалывались. Первая ночевка на нашем коронном месте в районе Красных пещер уже была полна приключений. Как только мы подошли к своему месту (там была до войны татарская деревня Биюк-Янкой), как пришли бойцы и сказали, что знак, под которым мы разбили лагерь, означает "направление ночной стрельбы", и как раз это дело сейчас и начнется.

Мы быстренько свернулись и спустились в лощинку к роднику. Поставили палатки, распотрошили рюкзаки. Шпета, естественно, тут же растерял все свои вещи.

А свитер мой не видели?
Да, вон-вон, смотри, заяц в нем побежал.

Шпета, действительно, ломанулся в сторону, куда вытянулся коварный палец моего сына. А мы наперебой начали врать доверчивому христианину-пятидесятнику про зайцев-вампиров, которые вечерком таскают у туристов свитера, а к полуночи приходят и пьют их кровь, вгрызаясь в шею своими торчащими резцами.

Одно веселье сменилось другим: прямо над нашими головами стали пролетать трассирующие пули из автоматов и пулеметов, кажется, даже из крупнокалиберных. Пацаны возбужденно орали, было слегка страшно, но все-таки весело.

Наутро мы поднялись на Долгоруковку и оказались в полном тумане. Спасало нас только то, что вдоль всего обрыва идет военная грунтовка с подсыпкой из желтоватого мраморизованного известняка. Ее было очень хорошо видно, так что мы обошлись без того, чтобы свалиться в пропасть. Никаких звуков почему-то не было слышно, а картина была просто стопроцентно достоверная в лучших традициях "Безумного Макса-2, 3" и вообще фильмов про "после 3-й мировой". По обочинам дороги время от времени из тумана выныривал изрешеченный пулями автобус или искореженная "волжанка", ржавые столбы с предостерегающими надписями и какой-то совершенно сюрреалистический мусор в духе "Соляриса" и "Пикника на обочине".

Понемножку я уже начал сомневаться в точности нашего уговора с хозяином Ялтинского конного клуба о месте встречи: "На Долгоруковке, наверху, примерно напротив Заречного". Никакого Заречного и вообще никакого ничего не было видно в этом тумане, да почему-то и звуки все просто испарились. В этой полной ватной тишине из глубины яйлы возникло вдруг полукольцо необычайно высоких (но тем не менее беззвучных) созданий, оказавшихся подростками на лошадях. Их было, может, человек 15, в том числе несколько девушек.

Удивительным было то, что они нас практически не искали, поднялись только что по дороге от Заречного, и выстроились в полукольцо, чтобы прочесать яйлу. Мы отдали всадникам свои рюкзаки и палатки, получили от них уоки-токи, и началась игра в индейцев-следопытов. В общем, это оказалось не очень простым: конечно, на влажной земле следы от копыт видны замечательно, но на сухом щебне или скале их просто нет.

Хозяин конного клуба, Анатолий, почему-то все время упорно поворачивал на каждой развилке направо. Я пытался его воспитывать через рацию, но он в упор мне не верил, и мы, в конце концов, реально потерялись. Впрочем, шли мы налегке, пацаны лазили по каким-то дзотам и командным пунктам. Этот полигон был предназначен для обучения партизанским и террористическим методам войны. В период его расцвета 4.5 тысячи курсантов из 40 самых недоразвитых стран мира, обкумаренных идеалами мировой революции, учились здесь стрелять по гражданским мишеням: школьным автобусам, легковушкам, фермам и прочему.

Наконец туман слегка рассеялся, мы увидели Колан-Баир (там сложен идеальной формы конусовидный курган), а Анатолий сверху увидел нас. Он долго и нудно виртуально вертел моей головой при помощи рации, но затем сообразил, что мы гораздо ближе к кургану (из-за того, что я раньше перестал сворачивать все на то же право, чем он) и просто стал спускаться к нам.

Вскоре мы пришли на место. Анатолий отвел нас в замечательную долинку, где нас уже ждал "уазик" с веревками, обвязками, карабинами, замаринованным шашлыком, : ну не знаю чем еще: Ага, видеокамерой и пропастью всяких полезных вещей.

Появились здесь и бомжи: Купа, братья Романюты, пара их девиц (вскоре ставших еще чьими-то по дружбе), какие-то еще парни и Витя.

Собственно, я его давно видел на Пентаре урывками, он был почти самым младшим из "бомжей", мыл с ними машины, заработал на скейт и нормальные кроссовки. Он выделялся среди них какой-то мягкостью. Наверное, он был красив, во всяком случае Анатолий снимал его чаще других, или он меньше матерился? Лет ему было 15, вырос он уже почти до среднего мужика, но был еще тонким и стройным. Лицо его отличалось правильными чертами, особенно нос (что большая у нас редкость), глаза явно несли в себе еврейскую выразительность, но волосы были светло-русые, и, конечно, из-за частого пребывания под солнцем, отливали слегка медью. Щеки с хорошей загорелой кожей и легким румянцем, ясно очерченные и яркие губы - с первого взгляда, может, и не влюбишься, но смотреть приятно.

Мы пели у костра "Я бычок подберу, горький дым затяну, покурю и полезу домой". По одну сторону от меня сидели скаут-инструктор Костя (мой сын), встречавшийся с папой римским, и прошедший несколько международных тренингов с воспитанными и даже вышколенными детьми и "евангелист" Шпета (оба помимо крайне отрицательного отношения к мату, еще и некурящие); а по другую прыщавый детина Купа и "украшение вечера" Витя. Все мы пели дружно и с удовольствием. Парни и девчонки из конного клуба, в общем, набирались не из ангелов, а из "трудных". При отблесках костра на их лицах читалось столько всего: Наверное, "Сектор Газа" как раз и сочинял для таких?

На следующий день мальчишки как-то сдружились (без моего и Анатолия участия), но выяснилось, что из моих только Костя, Шпета и Витя показали себя на что-то годными. Они уже через пару часов нормально разгоняли лошадок с рыси на галоп. На второй день они отправились в довольно большой, километров в 15 в один конец, переход к скаутскому лагерю "Длинное копье", там собирались давнишние друзья моего сына из десятка крымских и российских отрядов, и, безусловно, ему хотелось вволю попонтоваться.

Я залез на курган с уоки-токи и временами выходил на связь. Это было занятно. Пацаны вернулись гордые собою, лошадками и горной жизнью вообще. Чересчур завернутых на собственной элитарности и будьготовности скаутов, они, ясное дело, убили наповал лихим галопированием. На Костю самое большое впечатление произвело, как лошадь прыгает через овраги и ручьи, подтягиваясь на передних ногах над обрывчиком. За пару дней мальчишки научились чувствовать лошадей и сливаться с ними, я, уверен, что дело здесь в необыкновенном чувстве равновесия, которое развивает скейтборд, и привычке фантазировать со своими движениями - пробовать, проверять, запоминать, развивать, эти вещи дает именно доска.

Было здорово, но вскоре мы разошлись каждый своей дорогой, конники к себе в Ялту, Витя с "бомжами" прямиком в Симферополь, а мы опять к "себе" в Салгирскую долину.

Часть третья. Шизанутый романтик

Может быть, осенью 94 года мы с моей ведущей Региной снимали симферопольский клуб молодых инвалидов, это было не очень весело для меня, но Регина была необыкновенно компанейская деваха, и как-то нормально народ с ней себя чувствовал. Мы сняли каких-то художников и вышивальщиц, и какого-то фантаста-писателя с безумным взглядом и по внеземному слабо понятной речью. А потом под камеру притащили откуда-то поэта, здорового прыщавого парня, лет 18, без всяких признаков инвалидности или какой-то ущербности. Разве что наклон головы и взгляд немножко исподлобья был не вполне обычным, однако чего уж лучше для поэта? Он вполне сносно наговорил на камеру парочку стихотворений, достаточно ритмичных и вполне ясных по смыслу. Я не силен в поэзии, но по форме стихи были вполне, так что оба я включил в программу.

Вот только на просмотре готовой программы Регина сказала мне: "Слушай, а чего у него все стихи от женского имени написаны?". Действительно, одно было обращением к Богородице, что-то в духе раннего Есенина, вот только просили у Девы Марии любви и суженного, и просьба эта чисто и честно исходила из девичьего сердца. Другое было просто тоской одиночества, ожиданием любви и романтическими фантазиями.

Я бы давно забыл об этом, если бы мне не рассказали потом в несколько приемов и разные парни из "бомж-бригады", что с каких-то пор Вите стало очень неудобно кататься на Пентагоне: у него появился воздыхатель. Уж не знаю какими словами говорили мне об этом "бомжи", русских слов они знали не много. Все что касается скейтбордной терминологии на английском - это, может, несколько сотен названий трюков, причем просто по фотографии они точно могли рассказать, как до этого и как потом вертится и скачет доска, и как вообще такое делается.

Так что про эту великую любовь и сладостную муку попробую как-то своими словами. Поэт просто приходил на Пентарь и тихо млел от Вити. Но этого ему было мало, и он повергал 15 летнего паренька в совершеннейший ужас своими восторгами по поводу его глаз и волос, и стройных ног и уж не знаю чего еще. Слава Богу, "бомжи" только смеялись над ним, но не били. Вначале его отгоняли от Вити, потому что "бомжи" были ребятами с очень ясной и не допускающей никаких отклонений установкой на девиц (которых, правда, часто пускали по каравану).

Но он приходил и приходил, и вскоре к нему привыкли. Наверное, он был занятный парень и чем-то их развлекал. Не знаю, чем бы все закончилось, но Витя отправился с семьей в Израиль. Только незадолго до своего отъезда он уже познакомил своего "ухажера" с мамой, которая очень жалела его непутевую любовь, старалась угостить чем-то вкусным и, как могла, сглаживала необычность этого влечения к своему сыну.

"Бомжи" по этому поводу вовсю угонялись, но, наверное, романтическая голубая страсть уже стала частью их жизни на Пентагоне.

Мне часто потом пришлось снимать всяких бальников и астрономов, гимназистов-лицеистов и мальчиков из хоров, у них была полупрозрачная тепличная кожа и говорили они чужими правильными словами и вели себя культурно (но вовсе не изящно, нельзя быть изящным ни в одежде, ни в манерах "с чужого плеча"). Наверное, они бы очень удивились, если бы я предложил им распалить костер и спеть "с детства жизнь моя наперекосяк":

И никогда, мне, наверное, не удастся доказать их педагогшам, таким возвышенным и строгим (и таким по легкой пьяни доступным, чтоб не сказать даже, навязчивым), что "Сектор Газа" для многих миллионов русских мальчишек утолил жажду духовности, жажду правды, честного отношения к жизни, со всеми ее вывертами, страшными и забавными.

Так же как и в Ялте, волна скейтборда в Симферополе схлынула, не оставив после себя почти ничего, кроме фотографий и видео. И историй, в которые теперь уже трудно поверить.

Зверозуб

11 февраля 2000 года

00.45

Дождь