В Гурзуфскую осень написал я Замечания о черноморских и донских казаках. Какой богатый материал: Разин, Пугачев, Мазепа. Вместо эпиграмм и ноэлей на сильных мира сего рождается цикл эпиграмм во вкусе древних. Этот цикл мне удалось продолжить в эту же осень во время страннической жизни. Совсем было оставленные элегии лицейского периода преумножены. Вместо сказочной поэмы "Руслан и Людмила" начал я вольный перевод сказки французского поэта Сенсне, превнеся в нее колорит крымских татар (Недавно бедный музульман:), но оставил ее, начал писать Кавказскую поэму в новом вкусе - в основу которой, как и прежде, положив новую элегию (Я пережил свои желанья, я разлюбил свои мечты:), и успел до отъезда написать и бросить в чемодан дюжину исписанных листов. Но главное - "я завидую: прекрасному крымскому климату: Там колыбель моего "Онегина", и вы конечно узнали некоторых лиц."

В Тавриде я начал обдумывать уходящую юность написав выразительный заголовок "Таврида" взял я эпиграф из пролога к драме Гете "Фауст" - "Возврати ко мне мою юность" (немецкое)

Конечно я еще не был готов к этой работе, но волнение мрачных дум утихло, чувства воскресли, ум стал ясным, от работы появилось наслаждение. Кое-что я написал, но все это было не то. Хорошая походная библиотека Раевских (как никак, но отец Софьи Александровны Раевской, урожденной Константиновой, грек, был библиотекарем личной библиотеки императрицы Екатерины) вернула меня к чтению Вольтера и Андре Шенье. Катерина сделала прекрасные переводы с английского на французский и помогла моему знакомству с Байроном и Вальтер Скоттом. Однако, когда в Кишиневе я вернулся к этим стихам о Тавриде, то кое-что все-таки пригодилось. На своем первом черновике романа в стихах перо не произвольно нарисовало самую необычную триумфальную арку, созданную самой природой - скалу Карадага Золотые ворота, поднимающуюся из морских пучин.

Но нужно было видеть, какие чувства воскресли в крестнице генерала Раевского татарке Анне Ивановне, компаньонке сестер Раевских, при виде татарских хижин в самом Юрзуфе, как она была душою там:

Задержка в Юрзуфе была вынужденной - Николай, слезая с лошади, подвернул ногу. Боль прошла, и 5 сентября я с Раевскими верхами на татарских лошадях с проводником отправились в путь через горы. "Я объехал полуденный берег: По Горной Лестнице взбирались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей наших. Это забавляло меня черезвычайно, и казалось каким-то таинственным, восточным обрядом.

Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была берёза, северная берёза! Сердце мое сжалось: я начал уже тосковать о милом полудне, хотя всё еще находился в Тавриде, всё еще видел и тополи и виноградные лозы. Георгиевский монастырь и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление. Тут же видел я и баснословные развалины храма Дианы: Тут посетили меня рифмы. Я думал стихами. Вот они:

Что касается до памятника ханской любовнице, о котором говорит М(ария), я об этом не вспомнил, когда писал свою поэму (Бахчисарайский фонтан), а то бы непременно им воспользовался.

Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую? Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием? Или воспоминание самая сильная способность души нашей, им очаровано всё, что подвластно ему?"

Казак - слово тюркское, означает - свободный человек. Тюрки и берендеи назывались черкесами, казаками тоже. Жили как вольные люди на островах Днепра, огражденные скалами, тросниками и болотами. Вольной жизнью приманили к себе многих россиян, смешались с ними и под именем казаков составили один народ, приверженный православной веры. Питая дух независимости и братства, казаки образовали воинскую христианскую республику, взялись защищать Литовские владения от крымцев и турок и снискали покровительство Сигизмунда, давшего им гражданские вольности с землями выше днепровских порогов, где город Черкассы назван их именем. Во времена польского государя Стефана Батория глава казаков получил название гетмана, королевское знамя, бунчук, булаву и печать, но сохранил греческую веру. Запорожские казаки были частью малороссийских. Сеча в Запорожье служила сначала соборным местом, но после строительства там земляной крепости сделалась жилищем холостых казаков. Кроме войны и грабежа жители Сечи ничем не занимались. Счастливое сближение Дона и Волги способствовало возникновению новой воинской республики. По этим рекам издавна пролегал торговый путь из Азии в Северную Европу. Донские казаки, прежде называвшиеся Азовскими, грабили московских купцов, беспокоили набегами Украину. Государь Василий 11 жаловался на них султану, но они считались российскими беглецами, так как гнушались магометанской веры. Иван Грозный, нуждаясь в защите своих границ, привлек казаков на свою службу, положив им денежное и хлебное жалование, а также предоставив право беспошлинной торговли. Грамота Ивана Грозного была жалована 3 января 1570 года и занесена в историю донского казачества основанием Черкасского городка - столицы войска Донского.

Казаки искали дикой вольности и добычи в опустелых Улусах Батыевой Орды, сообщаясь не только с запорожцами, но и расселяясь далее в Прикаспийских степях и на реке Яик.

"На сей-то реке, в пятнадцатом столетии, явились Донские казаки, разъезжавшие по Хвалынскому морю. Они зимовали на ее берегах, в то время еще покрытых лесом и безопасных по своему уединению; весною снова пускались в море, разбойничали до глубокой осени и к зиме возвращались на Яик. Подаваясь всё вверх с одного места на другое, наконец они избрали постоянным местом пребывания урочище Коловратное в 60 верстах от нынешнего Уральска.

В соседстве новых поселенцев кочевали некоторые татарские семейства, отделившиеся от улусов Золотой Орды и искавшие привольных пажитей на берегах того же Яика. Сначала оба племени враждовали между собою, но в последствии времени вошли в дружелюбные сношения: казаки стали получать жен из татарских улусов. Сохранилось поэтическое предание:

Казаки, страстные к холостой жизни, положили между собой убивать приживаемых детей, а жен бросать при выступлении в новый поход. Один из их атаманов, по имени Гугня, первый переступил жестокий закон, пощадив молодую жену, и казаки, по примеру атамана, покорились игу семейственной жизни. Доныне просвещенные в гостеприимные, жители уральских берегов пьют на своих пирах здоровье бабушки Гугнихи.

Живя набегами, окруженные неприязненными племенами, казаки чувствовали необходимость в сильном покровительстве и в царствование Михаила Феодоровича послали от себя в Москву просить Государя, чтоб он принял их под свою высокую руку. Поселение казаков на безхозяйственном Яике могло казаться завоеванием, коего важность была очевидна. Царь обласкал новых подданых и пожаловал им грамоту на реку Яик, отдав им ее от вершины до устья и дозволя им набираться на житье вольными людьми. Число их час-от-часу умножалось. Они продолжали разъезжать по Каспийскому морю, соединялись там с Донскими казаками, вместе нападали на торговые персидские суда и грабили приморские селения. Шах жаловался царю. Из Москвы посланы были на Дон и на Яик увещевательные грамоты.

Казаки на лодках, еще нагруженных добычею, поехали Волгою в Нижний Новгород; оттоле отправились в Москву, и явились ко двору с повинною головою, каждый неся топор и плаху. Им велено было ехать в Польшу и под Ригу, заслужить там свои вины; а на Яик посланы были стрельцы, в последствии времени составившие с казаками одно племя.

Стенька Разин посетил яицкие жилища. По свидетельству летописей, казаки приняли его как неприятеля. Городок их был взят сим отважным разбойником, а стрельцы, там находившиеся, перебиты и потоплены.

Яицкие казаки послушно вели службы по наряду московского приказа; но дома сохраняли первоначальный образ управления своего. Совершенное равенство прав; атаманы и старшины, избираемые народом, временные исполнители народных постановлений; круги, или совещания, где каждый казак имел свободный голос и где все общественные дела решены были большинством голосов; никаких письменных постановлений; в куль да в воду - за измену, трусость, убийство и воровство: таковы главные черты сего управления. К простым и грубым учреждениям общин, еще принесеным с Дона, Яицкие казаки присовокупили и другие местные, относящиеся к рыболовству, главному источнику их богатства, и к праву нанимать на службу требуемое число казаков, учреждения чрезвычайно сложные и определенные с величайшею утонченностью."

":царские стрельцы, вероятно, помешали яицким казакам принять участие в возмущении Разина. Как бы то ни было, нынешние уральские казаки не терпят имени его, и слова Разина порода почитаются у них за жесточайшую брань."

Еще замечания - об услугах казаков. Крепостное право, установленное в 1649 году способствовало притоку на вольный Дон беглого люда. Казачьи городки растянулись по его берегам на 800 верст. Возникло Главное Донское Войско, признавшее верховную власть русского царя. Но община имела свое управление, стало расслаиваться на домовых казаков и голытьбу. Голытьба и стала главной военной силой казачества.

Купцы Строгановы, имея жалованые грамоты на земли по Каме, Туре, Тоболу и разрешение строить крепости по Иртышу и Оби пригласили в 1577 году казачьего атамана Ермака для охраны своих владений.

Поход в Сибирь начался через два года со строительства стругов, а еще через три года Ермак в трехдневном сражении на берегу Иртыша разбил сибирского хана Кучума. Правда и Кучуму через три года удалось уничтожить отряд Ермака, но дело было сделано. Часть отряда Ермака зимовала в Обском городке и среди них Хабаров и Дежнев, прошедшие далее на восток до немыслимых пределов Азии, а их последователи - и в Америку.

Когда шведский король перенес войну с Россией на территорию Украины, Мазепа положил к ногам Карла свой бунчук. Петр, чтобы удержать Украину в повиновении, действовал с обыкновенной быстротой и энергией, принимая сильные меры. Вот хроника из журнала Петра Великого.

8-го числа приехали в Глухов Киевский, Черниговский и Переяславский архиепископы.

А 9-го дня предали клятве Мазепу оные архиереи публично; того же дня и персону (куклу) оного изменника Мазепы вынесли и, сняв кавалерию (которая на ту персону была надета с бантом), оную персону бросили в палачевские руки, которую палач, взяв и прицепя за веревку, тащил по улице и по площади даже до виселицы, и потом повесили.

В Глухове же 10-го дня казнили Чечеля и прочих изменников: Чечель отчаянно защищал Батурлин против войск князя Меньшикова: Благодаря прекрасным распоряжениям и действиям князя Меньшикова, участь главного сражения была решена заранее. Дело не продолжалось и двух часов. Ибо (сказано в журнале Петра Великого) непобедимые господа шведы скоро хребет свой показали, и от наших войск вся неприятельская армия весьма опрокинута. Петр впоследствии времени многое прощал Данилычу за услуги, оказанные в сей день генералом князем Меньшиковым."

Указом Петра Запорожская сечь Была ликвидирована. Почему? Запорожцы сражались на стороне Кондратия Булавина.

Вот записка из письма восставших к черни:

Но более всего Россию потрясла крестьянская война Пугачева. "Пугачев явился на хуторах отставного казака Данилы Шелудякова, у которого прежде жил в работниках. Там производились тогда совещания злоумышленников.

Сперва дело шло о побеге в Турцию: мысль издавна общая всем недовольным казакам: Но яицкие заговорщики слишком привязаны были к своим родным берегам. Они, вместо побега, положили быть новому мятежу. Самозванство показалось им надежною пружиною. Для сего нужен был только прошлец, дерзкий и решительный, еще не известный народу. Выбор их пал на Пугачева. Им нетрудно было его уговорить."

Переправа Пугачева произвела общее смятение. Вся западная сторона Волги восстала и предалась самозванцу. Господские крестьяне взбунтовались; иноверцы и новокрещенные стали убивать русских священников. Воеводы бежали из городов, дворяне из поместий; чернь ловила тех и других и отовсюду приводила к Пугачеву. Пугачев объявил народу вольность, истребление дворянского рода, отпущение повинностей и безденежью раздачу соли. Он пошел на Цивильск, ограбил город, повесил воеводу и, разделив шайку свою на две части, послал одну по Нижегородской дороге, а другую по Алатырской и пересек таким образом сообщение Нижнего с Казанью: Михельсон из Чебоксаров устремился к Арзамасу, дабы пересечь Пугачеву дорогу к Москве:

Но Пугачев не имел уже намерения итти на старую столицу. Окруженный отовсюду войсками правительства, не доверяя своим сообщникам, он уже думал о своем спасении; цель его была: продраться за Кубань или в Персию. Главные бунтовщики предвидели конец затеяному ими делу, и уже торговались о голове своего предводителя! :

Пугачев бежал; но бегство его казалось нашествием. Никогда успехи его не были ужаснее, никогда мятеж не свирепствовал с такой силою. Возмущение переходило от одной деревни к другой, от провинции к провинции. Довольно было появления двух или трех злодеев, чтобы взбунтовать целые области. Составлялись отдельные шайки грабителей и бунтовщиков: и каждая имела у себя своего Пугачева:

Еще при жизни Бибикова государственная коллегия, видя важность возмущения, вызывала Суворова, которой в то время находился под стенами Силистрии; но граф Румянцев не пустил его, дабы не подать Европе слишком великого понятия о внутренних беспокойствах в государства. Такова была слава Суворова!

Пугачев стремился с необыкновенной быстротою, отряжая во все стороны свои шайки. Не знали, в которой находился он сам. Настичь его было невозможно: он скакал проселочными дорогами, забирая свежих лошадей, и оставлял за собою возмутителей, которые в числе двух, трех и не более пяти разъезжали безопасно по селениям и городам, набирая всюду новые шайки:

5 августа Пугачев подошел к Саратову. Войско его состояло из трехсот яицких казаков и ста-пятидесяти донских, приставших к нему накануне, и тысяч до десяти калмыков, башкирцев, ясачных татар, господских крестьян, холопьев и всякой сволочи. Тысяч до двух были кое-как вооружены, остальные шли с топорами, вилами и дубинами. Пушек было у него тринадцать: Мятежники, овладев Саратовом, выпустили колодников, отворили хлебные и соляные анбары, разбили кабаки и разграбили дома. Пугачев повесил всех дворян, попавших в его руки, и запретил хоронить тела; назначил в коменданты города казацкого пятидесятника Уфимцева, и 9 августа в полдень выступил из города - : Пугачев следовал по течению Волги. Иностранцы, тут поселенные, большею частью бродяги и негодяи, все к нему присоединились, возмущенные польским конфедератом (:). Пугачев составил из них гусарский полк. Волжские казаки перешли также на его сторону.

Таким образом Пугачев со дня на день усиливался. Войско его состояло из двадцати тысяч. Шайки его наполняли губернии Нижегородскую, Воронежскую и Астраханскую:

Михельсон шел по его пятам. Наконец, 25-го на рассвете он настигнул Пугачева в ста пяти верстах от Царицына: Сражение продолжалось недолго. Несколько пушечных выстрелов расстроили мятежников: Пугачев в семидесяти верстах от места сражения, переплыл Волгу, выше Черноярска, на четырех лодках, и ушел на луговую сторону, не более как с тридцатью казаками. Преследовавшая его конница опоздала четвертью часа: Сие поражение было последним и решительным:. Между тем новое, важное лицо является на сцене действия: Суворов прибыл в Царицын: Он принял начальство над Михельсоновым отрядом, посадил пехоту на лошадей, отбитых у Пугачева, и в Царицыне переправился через Волгу. В одной из бунтовавших деревень он взял, под видом наказания, пятьдесят пар волов, и с сим запасом углубился в пространную степь, где нет ни леса, ни воды: Пугачев скитался по той же степи: Его сообщники, с одной стороны видя неминуемую гибель, а с другой - надежду на прощение, стали сговариваться, и решились выдать его правительству: Симонов сдал ему Пугачева. Суворов с любопытством расспрашивал славного мятежника о его военных действиях и намерениях и повез его в Симбирск, куда должен был приехать и граф Панин.

Пугачев сидел в деревянной клетке на двухколесной телеге. Сильный отряд при двух пушках, окружал его. Суворов от него не отлучался."

Казацкая вольность стала нетерпимой. В 1796 году на Дону узаконили крепостное право. В 1804 году Александр утвердил указ о строительстве новой столицы казачества - городе Новочеркасске. Старая вольница казаков быстро опустела. Пышный новый город с прямыми улицами и проспектами, широкими площадями, величественными соборами и триумфальными арками внешне напоминал Париж и Санкт- Петербург, да и по существу превратился в обычный центр административного управления, уничтожив казацкую вольность.

Каподистрия давно и хорошо знал Инзова: один в армии Чичагова в 1812 году заведовал дипломатической канцелярией, другой в той же армии в то же время командовал дивизией.

Когда Карамзин попросил Каподистрию облегчить мою участь, тому пришло на ум уговорить царя отправить меня к Инзову с депешей, извещающей генерала о его новом назначении наместником в Бесарабию. Этот край находился в веденьи Каподистрии и он мог следить за моей дальнейшей судьбой.

"Генерал Инзов добрый и почтенный старик, он русский в душе, он не предпочитает первого английского шалопая всем известным и неизвестным своим соотечественникам. Он уж не волочится, ему не 18 лет от роду: страсти, если и были в нем, то уж давно погасли. Он доверяет благородству чувств, потому что сам имеет чувства благородные, не боится насмешек, потому что выше их, и никогда не подвергается заслуженной колкости, потому что он со всеми вежлив, не опрометчив, не верит вражеским пасквилям."

Происхождение Инзова было окутано тайной. Его младенцем привезли в имение князей Трубецких в Пензенской губернии и просили князя Николая Никитовича воспитать побочного сына благородного лица, нареченного по желанию родителя Иваном. Отчество разрешили дать такое же как и отчество воспитателя, а фамилию придумали со значением - иной зов. Молва передавала шепотом, что это сын императора Павла.

Воспитатель, просвещенный вельможа, масон, друг Новикова - прививал питомцу любовь к науке, человеколюбие, мягкость нрава. Юноша, не имеющий ни родителей, ни сильных покровителей, ни состояния должен был сам пробивать дорогу в жизнь. Получив образование в семнадцать лет вступил в армию. Сражался под знаменами Суворова и Кутузова, брал турецкую крепость Измаил, участвовал в переходе русских войск через Альпы, отличился в 1812 году и кроме русских орденов имел высший французский - орден Почетного легиона - за гуманное отношение к пленным французам.

В Кишиневе Инзов жил в большом доме на втором этаже, предоставив первый своим подчиненным. Меня, переведя к Инзову, лишили жалования, но Инзов любезно предоставил мне свой стол. Это и было целью царской милости. Я занимал две небольшие комнаты с окнами, выходящими в сад, как и многие окна домов южных городов имеющих решетки.

Комнаты Инзова украшали несколько сабель на стене, да книги. Он много читал, интересовался историей, ботаникой, нравственными и мистическими сочинениями о тайнах загробного мира. У него была маленькая оранжерея, где проводил он свободные часы, и птичник. По просторному двору важно разгуливали павлины, прирученные журавли, индийские петухи, куры и утки всевозможных пород. У крыльца на цепи злобно горбился бессарабский орел.

Инзов со своего балкона кормил голубей.

- Это мои янычары,- шутил Инзов. Главным лакомством янычар - отборного турецкого войска было сарацинское пшено.

"Старичок Инзов сажал меня под арест всякий раз как мне случалось побить молдавского боярина. Правда - но за то добрый мистик в то же время приходил меня навещать и беседовать со мною об гишпанской революции."

Видя мое бедственное положение, Инзов счел нужным напомнить Каподистрии, что я пользовался в столице из казны 700 рублями в год и просил о восстановлении жалования, что и было сделано. Чтобы иметь возможность доложить начальству о моих занятиях он занял меня переводом молдавских законов с французского на российский язык.

Благодаря набожности Инзова, его необидным выговорам и добродушным поучениям я, посмеиваясь, ходил вместе с ним в ближайшую церковь Благовещенья, что и дало мне мысль написать поэму в новом роде о благой вести, сообщенной архангелом Гавриилом деве Марии. "Картины, думы и рассказы для вас я вновь перемешал, смешное с важным сочетал и бешеной любви проказы в архивах ада отыскал."

В Кишиневе я застал еще холостого Орлова. Мы с ним были уже близко знакомы по Арзамасу.

- В кого влюблен,- спросил его как-то арзамасец Вяземский;

- В представительное правление, во все благородные мысли; во всех благородных людей.

Убежденный враг самодержавия и рабства Орлов хотел революции силами армии, введения конституционной монархии и отмены рабства, а потом и установления республиканского правления. События, произошедшие в Европе, дали пищу его уму, говорили громче, чем любой человеческий голос. Он помнил речь Александра при открытии польского сейма, когда он вполне определенно заявил о намерении даровать России представительные учреждения. Он был в числе тех немногих, кто усмотрел в этой речи и в создании царства Польского со своей конституцией, оскорбление, нанесенное России. Орлов составил нечто вроде протеста и даже пытался собрать подписи некоторых генералов и других влиятельных лиц. Но об этом протесте стало известно императору прежде, чем он мог быть представлен и усилия генерала Орлова были парализованы. Образ мыслей и действий не понравился двуличному самодержцу и Орлова в 1818 году направили служить в Киев. Но Орлову нужна дивизия и он перебирается в Кишинев, где стоял штаб дивизии.

Меня Орлов принял любезно и мы тут же сочинили совместное письмо на берега Мойки и Фонтанки. Орлов прекрасно владел пером и знал толк в литературе. В его доме спорили обо всем - и о политике, и о литературе, и о положении в дивизии.

В начале ноября 1820 года Орлов отправился на Прут и Дунай с инспекцией пограничных укреплений. В это время к нему из Каменки приехали братья Давыдовы. Благодаря им жизнь в доме не замерла, а наоборот, приобрела новую окраску. Тут я с ними и познакомился. Они пригласили меня в Каменку, а перед Инзовым ходотайствовал сам генерал Орлов.

Во время инспекторской поездки Орлов выглядел Владимира Раевского. В Кишиневе он появился весной 1821 года, уже после моего возвращения из Каменки. При первом же знакомстве Раевский сказал: Дворянство русское, погрязшее в роскоши, в разврате, бездействии и самовластии, не требует перемен, с ужасом смотрит на необходимость потерять тираническое владычество над несчастными поселениями. Тут не слабые меры нужны, но решительный и внезапный удар:

Я был не совсем согласен, но понял, почему он понравился Орлову. Раевский был храбр, умен, прям, честен, любил спорить и к тому же был заядлый болельщик за Отечество, а не из личной выгоды, как и я стремился своим пером служить России. Орлов назначил Раевского своим адъютантом и начальником дивизионной школы, а нас сблизила поэзия и образ мыслей.

Число моих знакомых в Кишиневе росло. С чиновниками меня знакомил Инзов, с офицерами - Орлов, во все круги кишиневского общества ввел Алексеев. Алексеев прибыл в Кишинев из Москвы в 1818 году. Оказалось у нас были общие знакомые и в Москве, и в Петербурге, так как русская и французская литература была ему не чужда.

Учился он в московском французском пансионате Форсевиль, служил в армии, сражался под Бородино, был в заграничном походе, брал Париж, по армейской службе был знакомым Пестеля и познакомил нас. Выйдя в отставку майором, по ходатайству генерала Киселева, своего родственника, был определен на службу в Бессарабию, стал чиновником особых поручений, но к карьере не стремился, и она за ним не гонялась. Наедине с Алексеевым я мог не думать о своей персоне. Мы часто одно думали, одно делали и почти - одно любили; иногда ссорились, но оставались друзьями. Нас неожиданно сблизило: землетрясение. Оно произошло в 7 утра 14 июля 1821 года. При первом ударе я вскочил с постели, второй меня почти сшиб с ног. Стены дома треснули. Инзов и все жители первого этажа, кроме нас с Никитой, быстро разъехались, но мы долгое время были единственными жильцами, пока Алексеев не сманил меня к себе.

Вспоминая Алексеева вижу "твой почерк опрятный и чопорный, кишеневские звуки, берег Быка, Еврейка, Соловкина: Калипсо. Милый мой: ты возвратил меня Бессарабии! Я опять в своих развалинах - в моей темной комнате, перед решетчатым окном или у тебе, мой милый, в светлой, чистой избушке, смазанной из молдавского г:а. Опять рейн-вейн, опять шампанское, и Пущин, и Варфоломей, и всё:"

Алексеев затянул меня в массонскую ложу Овидий и как близкий знакомый Пестеля, поведал о его потаенном труде - Русской правде нашего времени. Ему я и написал после его общения с Пестелем:

Никто, даже Горчаков, не имели такого полного сборника моих неизданных произведений. Имея почерк, опрятный и чопорный Алексеев не ленился, и снимал копии с моих беловых автографов. Постепенно у него собралась дружная семья невидимок: сказочка Царь Никита и сорок его дочерей, Гаврилиада, ноэли, поэма Братья разбойники, Заметки по русской истории, Замечания на черноморских и донских казаков, ода Наполеон, послание Овидию, Влюбленный бес и многое другое. Я не говорю о изданных поэмах, которые я ему дарил. С Алексеевым я был интимен.

Алексеев и сам писал свои Записки, мечтая передать их мне. Он подробно описывал нашу Кишиневскую жизнь, в которой волей или не волей столкнулись наши имена.

"Пребывание мое в Бессарабии доселе не оставило никаких следов ни поэтических, ни прозаических. Дай срок - надеюсь, когда - нибудь ты увидишь, что ничто мною не забыто."

С Липранди меня познакомили у Орлова. "Ему было около тридцати лет, и мы за то почитали его стариком. Опытность давала ему перед нами многие преимущества; к тому же его обыкновенная угрюмость, крутой нрав и злой язык имели сильное влияние на молодые наши умы. Какая - то таинственность окружала его судьбу; он казался русским, а носил иностранное имя."

Отец Липранди дон Педро, испанский дворянин, попал в Россию в погоне за фортуной. В России был трижды женат, добился хорошей должности, но своему первенцу Ивану передал в наследство врожденную храбрость, предприимчивость, самостоятельность. Юношей Липранди вступил в армию, участвовал в двух компаниях. Войну 1812 года начал поручиком. Сражался под Бородино, при Малоярославце, в Смоленске. С русскими войсками вступил в Париж. Там ему довелось выполнять щекотливое поручение: вместе с префектом парижской полиции Видоком - галерным каторжником, ставшим королем шпионов, вылавливал бонапартистов и якобинцев.

Его карьеру испортила дерзкая дуэль, из-за которой недавний подполковник генерального штаба превратился в армейского офицера в окраинной Бессарабии. Несчастье не приходит одно - умерла его жена, которую он привез в Кишенев. Это однако не сломило Липранди. Он развил бурную деятельность и в очередной раз проявил свои незаурядные способности в качестве собирателя секретных сведений о враждебной Турции. Он изучает все: турецкий язык и языки народов, порабощенной Турцией, их предания и песни, обычаи, образ жизни. Предложил мне часть своего материала и я написал две повести Дука, молдавское предание 17 века и Дафна и Дабижа, молдавское предание 1663 года. Липранди заводит нужные знакомства и имеет своих агентов. Рассуждения его остры и метки, рассказы живы и содержательны.

"Он мне добрый приятель и (верная порука за честь и ум) не любим нашим правительством и в свою очередь не любит его"

Мое путешествие на Кавказ и в Крым было продолжено путешествием по Украине, а моя гурзуфская осень завершилась в Каменке, имении Давыдова, братьев генерала Раевского. Имение принадлежало матери генерала Екатерине Николаевне, старушке лет семидесяти, удивительно похожей на старую Екатерину Великую, и, как бы для сравнения, носящая на груди ее портрет. Имение Каменка подарено Потемкиным как приданное, когда Екатерина Николаевна выходила замуж за Льва Васильевича Денисова. Отец генерала Раевского рано погиб на войне, когда будущего генерала еще не было. От второго брака у Екатерины Николаевны родились Александр и Василий. Кстати их отец был родным братом отца известного нашего поэта и партизана Дениса Давыдова.

Имение Каменка расположено в 160 верстах южнее Киева на небольшом притоке Днепра, речке Тясмин, в очень живописном месте. Здесь каменные громады выходят на поверхность, создавая неповторимый пейзаж. Усадьба Давыдовых стоит на берегу прямо против скалы, возвышающейся посреди реки.

Получив разрешение от Инзова для поездки в Каменку ( кстати, происхождение Давыдовой, как и Инзова, было окутано легендами), и предвкушая возможность побыть в уединении, я собрал все свои черновики, взял несколько чистых тетрадей и укатил с Давыдовыми в их имение. В Каменку прибыли 18 ноября в канун дня рождения хозяйки (24 ноября). Народ прибывал. Из Киева прибыли Раевские, из Кишинева Орлов неожиданно приехал с Якушкиным. Они встретились в дороге, и Орлов пригласил его в Каменку, куда он ехал с предложением к генералу о руке его дочери Екатерины. Знакомства, споры, шум - все это не способствовало моему уединению.

Якушкин привез потрясающую новость: в Петербурге восстал " потешный полк Петра Титана, дружина старых усачей, предавших некогда тирана свирепой шайке палачей."

Эта новость причудливым образом переплелась с вестями о революции в Испании, совершенная армией во главе с Риего при поддержке народа, и давала много поводов для споров и тостов. Братья Давыдовы "перед камином надевая демократический халат, спасенья чашу наполняли беспенной, мерзлою струей, и за здоровье тех и той до дна, до капли выпивали! :"

Но вот прошел день рождения хозяйки дома.

"Время мое протекает между аристократическими обедами и демагогическими спорами. Общество наше, теперь рассеянное, было недавно разнообразная и веселая смесь умов оригинальных, людей известных в нашей России, любопытных для незнакомого наблюдателя. - Женщин мало, много шампанского, много острых слов, много книг, немного стихов: В газетах читал я, что Руслан, напечатанный для приятного препровождения скучного времени, продается с превосходною картинкою : Покаместь у меня еще поэма готова или почти готова."

Спеша к отъезду Орлова, с которым я думал вернуться в Кишинев, я переписал все свои черновики Пленника, сочиненные еще в Гурзуфе, дописанные в Кишиневе и в Каменке, в новую тетрадь и, прощаясь с усадьбой, перебрался на лодке на каменную скалу, неожиданно подскользнулся, упал в воду и вновь схватил горячку. Меня оставили в Каменке, но обрили (в наше время горячку лечили бритьем головы). Вспомнилась моя весенняя простуда, Екатеринославль, бежавшие из острога братья, скованные общей цепью. Поднял я написанные в Юрзуфе Замечания на черноморских и донских казаков. Я уже пытался использовать этот эпизод с братьями для написания баллады, наподобие молдавской песни, но не довел до конца. Написал план и взялся за поэму. Это тоже была романтическая поэма, в которой в качестве разочарованного героя выступал атаман волжских разбойников. Сюжет - это трюк, диковина, "но, как слог, я ничего лучше не написал,"

В конечном счете это несоответствие привело меня к решению: оставить от поэмы одно предисловие, поэму сжечь, а сюжет любви мрачного атамана перенести в новую романтическую поэму с мрачным, но влюбленным ханом Бахчисарая.

Новый год встретил в Каменке. В конце января вместе с Давыдовыми отправился в Киев. Там своего Пленника и "малороссийскую рукопись" (фр. - А. С. Пушкин ПСС т. 15 с. 319) отдал я Николаю Раевскому, но он успел просмотреть только поэмку о Кавказе и сделать ряд критических замечаний, а разбойников оставил.

В Киеве в это время проходит знаменитая ярмарка - контракты. На нее съезжаются украинские, русские и польские купцы и помещики, покупают и продают, развлекаются, кутят, просаживают в карты целые состояния. Под покровом ярмарки проходят скрытые от глаз многие события.

Я с Николаем облазил весь город - Софиевку, Печерск, Подол. В "Руслане", я описал былинный град - Киев. Современный город не был на него похож. Это был уже современный губернский город с четырьмя тысячами домов, с тридцатью или более тысячами жителей. Но город хранил славное прошлое, памятники старины. На горе Щековице видел я кладбище, где по преданию погребены киевские князья Олег и Игорь и княгиня Ольга. Показали урочище, прозванное Аскольдовой могилой. Здесь был убит Олегом дружинник Рюрика - Аскольд, захвативший Киев и ставший киевским князем. Здесь его и похоронили. Показали источник Крещатик, водою которого крестился киевский князь Владимир. Стариной веяло от Софийского собора, от Киева - Печерской лавры. Там увидел я надгробье Кочубея и Искры, злодейски убитых Мазепой, списал выбитую на камне надпись.

По дороге в Каменку заехали в старинный подольский городок Тульчин. Там стоял штаб 2-ой армии. У Василия Львовича были там свои дела.

Тульчин основан у слияния двух небольших речек - Сильницы и Тульчинки. Лет сто назад этот городок перешел во владения Потоцких. Здесь возвели дворцовый ансамбль с богатой библиотекой. Когда Суворова назначили главнокомандующим юго-западной армией, он жил в этом дворце. Ныне у фельдмаршала Витгенштейна штабом командует генерал Киселев. В начале 1819 года я мечтал попасть к нему на военную службу.

"На генерала Киселева не положу своих надежд, он очень мил, о том ни слова, он враг коварства и невежд; за шумным, медленным обедом я рад сидеть его соседом, до ночи слушать рад его; но он придворный: обещанья ему не стоят ничего."

Мне нужно было встретиться с ним. Он интересовался своим родственником Алексеевым. Тут я впервые увидел Пестеля и Волконского. Белый дом с мезонином, в котором жил Пестель стоял на высоком берегу Тульчинки. Была масленица и в это время в Тульчине тоже проходит ярмарка, чем я и воспользовался.

Вернувшись в Каменку я собрал свои бумаги и укатил в Кишинев через Одессу.

Старший брат Александр участник Отечественной войны 12 года, полковник кавалергардского полка, с 1815 года генерал-майор в отставке. Василий был почти на двадцать лет моложе, но тоже участвовал в Отечественной войне в 1812 года, корнет лейб гвардии гусарского полка. Мы с ним познакомились еще в Софии в бытность мою лицеистом. Он был адъютантом Багратиона, ранен под Кульмом и под Лейпцигом. В отставку вышел в 1820 году. Он был прост и любезен, весел, умен, имел прекрасные чувства дружбы и привязанности.

Братья меня опекали. Александр Львович писал Инзову письмо о моей болезни, ходотайствуя об отсрочке моего возвращения в Кишинев. Василий Львович заботился о моем творчестве. Он поселил меня во флигель, где было тихое уединенное место - библиотека с бильярдом. Зная мою творческую манеру делать наброски на клочках бумаги, он распорядился запирать бильярдную сразу после моего ухода, чтобы ничего не пропало, не нарушило моей работы. Я с ним вел откровенные разговоры про европейские революции. Мы оказались единомышленниками.

Дали братья пищу и моему творческому сознанию, как характеры.

"Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой-то страсти, такого-то порока; но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителем их разнообразные и многосторонние характеры. У Мольера Скупой скуп - и только; у Шекспира Шайлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен:

Но нигде, может быть, многосторонний гений Шекспира не отразился с таким многообразием, как в Фальстафе, коего пороки, один с другим связанные, составляют забавную, уродливую цепь, подобную древней вакханалии. Разбирая характер Фальстафа, мы видим, что главная черта его есть сластолюбие; смолоду вероятно грубое дешевое волокитство было первою его заботою, но ему уже за пятьдесят, он растолстел, одрях; обжорство и вино приметно взяли верхь над Венерою.

Во-вторых он трус, но проводя свою жизнь с молодыми повесами, поминутно подверженный их насмешкам и проказам, он прикрывает свою трусость дерзостью уклончивой и насмешливой. Он хвастлив по привычке и по расчету. Фальстаф совсем не глуп, напротив. Он имеет и некоторые привычки человека, изредка видевшего хорошее общество. Правил нет у него никаких. Он слаб, как баба. Ему нужно крепкое испанское вино (:) жирный обед и деньги для своих любовниц; чтоб достать их, он готов на всё, только б не на явную опасность:

Александр Давыдов был второй Фальстаф: сластолюбив, трус, хвастлив, не глуп, забавен, без всяких правил, слезлив и толст. Одно обстоятельство придавало ему прелесть оригинальную. Он был женат. Шекспир не успел женить своего холостяка. Фальстаф умер у своих приятельниц,, не успев быть ни рогатым супругом, ни отцом семейства; сколько сцен, потерянных для кисти Шекспира!

"Какой папинька хлаблий! Как папеньку госудаль любит!"

Мальчика подслушали и кликнули:

"- Кто тебе это сказывал, Володя?

- Папенька,- отвечал Володя."

А. С. Пушкин ПСС т. 12 с. 159-161

Первое, что я услышал, вернувшись в Кишинев это толки о греческом восстании. Оно началось, можно сказать, в самом Кишиневе. В Кишиневе жила семья покойного молдавского господаря Константина Ипсиланти, гостил его старший сын Александр.

Александр Ипсиланти - генерал русской армии. При Лейпциге потерял руку. По болезни находился в долгосрочном отпуску. Меня познакомили с ним у Орлова.

Орлов сочувствовал делам греков и имел далеко идущие планы. Он желал, чтобы его дивизию пустили на освобождение Греции. 16-ть тысяч солдат под ружьем, 36 орудий, 6 казачьих полков. Полки славные, кремни сибирские, булат турецкий не притупился. С этим можно и пошутить - помочь грекам, а там и Петербургу. Незадолго до моего взвращения "Греция восстала и провозгласила свою свободу. Теодор Владимиреско, служивший некогда в войске покойного князя Ипсиланти, в начале февраля нынешнего года - вышел из Бухареста с малым числом вооруженных арнаутов и объявил, что греки не в силах более выносить притеснений и грабительств турецких начальников, что они решились освободить родину от ига незаконного, что намерены платить только подати, наложенные правительством. Сия прокламация встревожила всю Молдавию. Князь Суццо и русский консул напрасно хотели удержать распространения бунта - пандуры и арнауты отовсюду бежали к смелому Владимиреску, - и в несколько дней он уже начальствовал 7000 войска.

21 февраля генерал князь Александр Ипсиланти - с двумя из своих братьев и с князем Георгием Кантакузеном прибыл в Яссы из Кишинева, где оставил он мать, сестер и двух братий. Он был встречен тремястами арнаутов, князем Суццо и русским консулом и тотчас принял начальство города. Там издал он прокламации, которые быстро разлились повсюду - в них сказано - что Феникс Греции воспрянет из своего пепла, что час гибели для Турции настал и проч., и что Великая держава одобряет подвиг великодушный!

Греки стали стекаться толпами под его трое знамен, из которых одно трехцветно, на другом развивается крест, обвитый лаврами, с текстом сим знаменем победиши, на третьем изображен возрождающийся Феникс. - Я видел письмо одного инсургента - с жаром описывает он обряд освящения знамен и меча князя Ипсиланти - восторг духовенства и народа - и прекрасные минуты Надежды и Свободы:

В Яссах все спокойно. Семеро турков были приведены к Ипсиланти - и тотчас казнены - странная новость со стороны европейского генерала.

В Галацах турки в числе 100 человек были перерезаны; двенадцать греков также убиты. Известие о возмущении поразило Константинополь. Ожидают ужасов, но еще их нет. Трое бежавших греков находятся со вчерашнего дня в здешнем карантине. Они уничтожили многие ложные слухи - старец Али принял христианскую веру и окрещен именем Константина - двухтысячный отряд его, который шел на соединение с сулиотами - уничтожен турецким войском.

Восторг умов дошел до высочайшей степени, все мысли устремлены к одному предмету - к независимости древнего Отечества. В Одессах я уже не застал любопытного зрелища: в лавках, на улицах, в трактирах везде собирались толпы греков, все -продавали за ничто свое имущество, покупали сабли, ружьи, пистолеты, все говорили об Леониде, об Фемистокле, все шли в войско счастливца Ипсиланти. Жизнь, имения греков в его распоряжении. Сначала имел он два миллиона. Один Паули дал 600 тысяч пиастров с тем, что б ему их возвратить по восстановлении Греции. 10000 греков записались в войско.

Ипсиланти идет на соединение с Владимиреско. Он называется Главнокомандующим северных греческих войск - и уполномоченным Тайного Правительства. Должно знать, что уже тридцать лет составлялось и распространялось тайное общество, коего целию было освобождение Греции. Члены общества разделены на три степени: Низшую степень составляла военная каста - вторую граждане, члены второй степени имели право каждый приискать себе товарищей - но не воинов, которых избирала только третья высшая степень. Ты видишь простой ход и главную мысль сего общества, которого основатели еще неизвестны: Отдельная вера, отдельный язык, независимость книгопечатания, с одной стороны просвещение, с другой глубокое невежество, - всё покровительствовало вольнолюбивым патриотом - все купцы, всё духовенство до последнего монаха считалось в обществе - которое ныне торжествует: Первый шаг Александра Ипсиланти прекрасен и блистателен. Он счастливо начал - отныне и, мертвый или победитель принадлежит истории - 28 лет, оторванная рука, цель великодушная! - завидная участь. Кинжал изменника опаснее для него сабли турков : Важный вопрос: что станет делать Россия; займем ли мы Молдавию и Валахию под видом миролюбивых посредников; перейдем ли мы за Дунай союзниками греков и врагами их народов?"

Остановив время осознанием и записью происшествия я ждал, чем это кончится и в тайне надеялся покинуть Россию для Греции. А кончилось все вот чем:

"Александр Ипсиланти был лично храбр, но не имел свойств, нужных для роли, за которую он взялся так горячо и так неосторожно. Он не умел сладить с людьми, которыми вынужден был предводительствовать. Они не имели к нему ни уважения, ни доверенности. После несчастного сражения, где погиб цвет греческого юношества, Иордаки Олимбиоти присоветовал ему удалиться, и сам заступил его место. Ипсиланти ускакал к границам Австрии, и оттуда послал свое проклятие людям, которых называл ослушниками, трусами и негодяями. Эти трусы и негодяи, большею частию погибли в стенах монастыря Секу или на берегах Прута, отчаянно защищаясь противу неприятеля вдесятеро сильнейшего: Сражения под Скулянами, кажется никем не описано во всей его трогательной истине. Вообразите себе: семьсот человек арнаутов, албанцев, греков, булгар и всякого сброду, не имеющих понятия о военном искусстве и отступающих в виду пятнадцати тысяч турецкой конницы. Этот отряд прижался к берегу Прута и выставил перед собою две маленькие пушечки, найденные в Яссах на дворе господаря, и из которых, бывало, палили во время именинных обедов. Турки рады были бы действовать картечью, но не смели без позволения русского начальства: картечь непременно перелетала бы на наш берег: На другой день, однако ж, турки атаковали этеристов. Не смея употреблять ни картечи, ни ядер, он решились, вопреки своему обыкновению, действовать холодным оружием. Сражение было жестоко. Резались атаганами. Со стороны турок замечены были копья, дотоле у них не бывалые; это копья были русские: некрасовцы сражались в их рядах: Все было кончено. Турки остались победителями. Молдавия была очищена. Около шестисот арнаутов рассыпались по Бессарабии; не ведая, чем себя прокормить, они всё же были благодарны России за ее покровительство. Они вели жизнь праздную, но не беспутную. Их всегда можно было видеть в кофейнях полутурецкой Бессарабии:"

"Господарь Ипсиланти* предал дело Этерии и был причиной смерти Риги** и т. д.

Капитан Формаки был послан из Мореи к Ипсиланти, храбро сражался - и сдался в этом последнем деле. Обезглавлен в Константинополе.

Пенда-Дека назначил своим помощником арнаута Папас-Оглу.

Нет сомнения, что князь Ипсиланти мог бы взять Ибраил и Джуржу. Турки бежали отовсюду, полагая что русские идут за ними следом. В Бухаресте болгарские депутаты (среди прочих Капиджи - баши ) предложили начать восстание в их стране. Он не посмел! (фр.)"

* - князь Константин Ипсиланти (1725-1805) был господарем (правителем) Валахии с 1774 года

** - Константин Ригос (1754-1798) - греческий поэт и политический деятель, основатель гетерии - тайного общества, имевшего целью освобождение Греции от турецкого владычества; казнен турками.

*** - Михаил Суццо (1784-1864) - господарь Молдавии в момент выступления Ипсиланти, впоследствии греческий посланник в Петербурге.

**** - Александр Суццо господарь Валахии и Молдавии, отравлен в 1821 г.

***** - Каподистрия Иоанн Антонович (1776-1831) граф - греческий политический деятель, с 1809 по 1822 г. находился на русской государственной службе, фактически с 1816 года руководил министерством иностранных дел России. В 1827 г. был избран президентом Греции.

Пестель, сын генерал-губернатора Сибири, всего на шесть лет старше меня, в 1805-1809 годах учился в Дрездене, в 1810-1811 годах - в Пажском корпусе, который окончил с отличием. Оттуда выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Литовский полк. В Отечественной войне 1812 года отличился, но ранен под Бородино. Награжден золотым оружием из рук Кутузова. Участник заграничных походов. Обладал обширными научными познаниями, незаурядными организаторскими способностями и силой воли. Ко времени нашего знакомства подполковник Мариупольского гусарского полка, адъютант графа фельдмаршала Витгенштейна. У него уже разработан проект преобразования России. Он ярый поборник республики и государственной централизации. Законодательным органом хотел объявить однопалатное Народное вече, исполнительную власть вручить Державной думе, а блюстительную - Верховному Собору. Он был за немедленное освобождение крестьян с землей, за ограничение помещичьего землевладения и создание двух земельных фондов: Общественного и частного; за ликвидацию сословных привилегий и представления прав всем мужчинам с двадцати лет. Вот еще некоторые аргументы, которые я записал в своих заметках, обдумывая "знакомых мертецов живые разговоры".