Я не смогу с лица стереть свою печаль,

Мне самого себя не жаль, мне никого не жаль.

Я существую на своей земле один.

Я над собою, над своею душою господин

Я ненавижу этих пидарасов,

Которые фальшиво улыбаются мне вслед,

Которые испуганно кивают мне головою,

Но никогда мне не откажут и не скажут слова "нет".

Которые пройдя за спину мне, еще раз улыбнутся,

Насрут мне в душу, обкончают сердце, и снова, пидарасы, усмехнуться.

Одна надежда остается - выйти в поле и завыть,

Немного погрустить о том, что не с кем мне дружить,

Пожрать травы и тронуться в дорогу,

С трудом пройти огромный путь, разбив о камни ногу,

Поспать под деревом, проснуться, улыбаясь солнцу...

- Пиздец, когда эта ебаная жара закончится, скоро подохнем все от нее. Катя, блядь, ну скоро ты там? Сука жирная, неси скорее борщ. Я уже жрать хочу.

Во дворе огромного дома сидел толстый загорелый мужчина. Сергей Николаевич возглавлял местный колхоз, у которого осталась странно-тревожное название "Красное Поле" со времен деда Сергея Николаевича - Андрей Васильевича, очень странного человека, который прославился тем, что по слухам застрелил пятерых кандидатов, претендовавших на место председателя. Застрелил и настоял на этом названии. Перечить ему побоялись, его вообще очень боялись, поэтому и сына и внука ждало место председателя "Красного Поля". Сам он проруководил коллективным хозяйством лет до 70, а потом пропал таинственнным образом.

Жадно поев борща, Сергей Николаевич громко рыгнул и пошел спать. Но быстро проснулся, ему опять приснился кошмар. Кошмары его преследовали его уже третью неделю и с каждым днем становились все отчетливее и реалистичнее. Сюжеты сводились к кровавому образу покойного деда и сельского врача, которого Сергей Николаевич никогда не посещал благодаря бычьему здоровью и, которого он практически не знал, хотя они по сути являлись двумя первыми людьми в деревне.

++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Ты поцеловал лето в губы на прощание? Оно дало тебе перед уходом подарок? Шепнуло на ухо последний совет? Еще один трехмесячный урок закончился. Время не ждет никого. Река никогда не перестанет течь. Песок в часах не остановится. Приезжаешь и смотришь на эти листочки с телефонами летних девочек и гонишь прочь тоску. Я верю, что стану бессмертным, если научусь жить весь год так, как эти три месяца. Пускай другие взрослеют, мне и так хорошо. Это правда, что в аду не жар, а холод вечный. Но слез все равно не будет.

Все хватит! Прочь грусть! Каждого из нас ждут свои крестьяне, которых лечить нужно. Будь осторожен! Опасность подстерегает тебя везде! Как можно забыть тургеневского Базарова. Стоит расслабиться и пиздец! Учимся превращать обыденность в ежедневный праздник.

Наконец-то я улыбнулся и приподнялся с постели. Направился к зеркалу. Все лицо было покрыто белой поблескивающей коркой. Вспомнив вчерашнее, пошел в лосятник. Лег напротив Рембо, который уже умудрившись наесться в такое раннее время овса, вертелся на месте, но, увидев соль, Рембо оживился. Сначала понюхал, а потом начал облизывать теплым шершавым языком мое лицо. Язык был большим и мокрым, а потому немного противным. Пока Рембо занимался лицом, я штудировал по памяти слова песни:

"Случилось так, что темой прошлого лета стала для нас мелодия эта, напевая ее от заката до рассвета выпивали вино, курили сигареты . Море звука, море света и просто море бирюзового цвета, всего пять нот, ни припева, ни куплета, но послушайте мелодию эту: Да, вот она , тема прошлого лета - мы вернулись бы туда, но обратного билета нет у нас - да и не нужно - она уже пропета, скоро снова будет море, поезда, велосипеды, будем там мы, где будем где-то и об этом споем, хоть не певцы и не поэты, все же тем, с кем были прошлым летом посвящаем мелодию эту..."

Когда лицо было очищено, я встал пошел в душевую и где-то полчаса занимался своим туалетом. Доложили, что пришел Артур. Рабочий день начинался, как и положено было начинаться первому рабочему дню после долгого отпуска, то есть довольно сложно. Интересно, как Артур обходился без наших сеансов целые три месяца? Год назад он наверняка, не выдержав такого долгого перерыва без терапии, или повесился, или утопился, или, не приведи Господь, вспорол бы себе живот. Сейчас он конечно поспокойнее стал, но все таки! Чего это мне стоило! Целый год ежедневных бесед-сеансов психанализа, иногда и по два раза на день. Я вошел в гостинную. Здравствуй, Артур. Здравствуйте, доктор. Выглядит вроде ничего. Футболочка с надписью Blind Mellon, темные джинсы, кросовки. Обычный молодой человек. Как ты, Артур? Как сон? Апетит? Вобщем ничего, доктор. Но мысли о бренности жизни опять портят жизнь. Я опять чувствую ненависть к людям. Я опять хочу убить свою начальницу и коллег. Знаете, что недавно произошло? Мы были с начальницей в городе и направлялись в банк по делам. Случилось так, что проходили мимо художников, расставляющих свои работы на продажу прямо на улицу. Вы должны знать этих профессиональных пачкателей бумаги, они умеют рисовать только мерзкие лесные и морские пейзажи, рассчитанные на таких же вонючих людишек как и они. Они рисуют эти пейзажи сотнями и не чувствуют угрызений совести за то, что так бездарно распаряжаются этим величайшим даром, данным свыше - жизнью. Жалкие, они продают свои картины мещанам в квартиры, для того, чтобы "было красиво". Их надо усыплять во имя жизни, во имя всего прекрасного, во имя любви и гармонии. Я их ненавижу, доктор. Я бы лично душил бы их. Моя же начальница, никогда до этого не снимавшая безчувственной бизнеследи, тут неожиданно остановилась и начала смотреть на эту мерзость. Она улыбалась! Она поглядела на меня и спросила, какая картина мне нравится больше всего. У ее дочери скоро день рождения и она присматривает какой-нибудь подарок с изюминкой. Я вначале некоторое время не мог дышать. Потом путаясь сказал, что не могу судить о живописи, потому как никогда ею не интересовался. Она еще немного постояла улыбаясь и мы пошли дальше. Доктор, помогите, дайте силы, я больше не могу! Артур явно был хуже, чем обычно. Я заметил даже, что в его глазах блеснули слезы. Ты опять читал Ницше? Голос сквозь рыдания. Да, доктор! Я напряженно думал. Послушай, Артур, ты помнишь своего друга Сашу? Ты помнишь много рассказывал о нем? Ты ведь любишь его очень крепко. Если я не ошибаюсь, он ведь единственный твой друг еще с детства? Да. Но ты ведь помнишь как ты умиленно говорил о его любви к фильмам о восточных единоборствах и фильмам ужасов? Да, доктор, но Саша - сущий ребенок. Он хороший человек. Он и фильмы эти любит как-то по-детски. Я так люблю наблюдать, как он смеется смотря очередную чепуху. Артур, давай-ка вспомним то, о чем мы с тобой так долго говорили. Вовсе не нужны эти категории: "хороший" и "плохой". Их нет. Говоря "хороший" либо "плохой" чем ты руководствуешься? Соображениями вкуса? Но на Сашу вкус не распростроняется. Потому, что там, где есть любовь, там нет никаких критериев. Не надо разделять на Мы и Они. Представь, что Саша - бездельник и гуляка, начал бы зарабатывать на водку продажей мазни. Ты бы это вынес? Но, доктор, Саша это ведь... Молчи, Артур! Саша, ведь точно такой же как и они. Да и ты, и я такие же. Пойми, Артур, ты мыслишь категориями "верх" и "низ", "плохо" и "хорошо". Ницше прав, но прав при условии любви. Стань сверхчеловеком, а не ненавидь людей за то, что они не стали. На, Артур. Я протянул ему книгу Сергея Козлова "Правда, мы будем всегда". Читай ежедневно. Не по многу. Так, чтобы все усваивать. Артур взял книгу и всхлипывая, пошел к двери. Спасибо, доктор, до свидания. Счастливо тебе, Артур.

Далее все было в общем как обычно: приходили крестьяне, рассказывали о своих психических и физических болезнях, перессказывали сны, я помогал им в толковании, и так до самого вечера.

Вечером, когда прием был окончен, я хотел было сесть порисовать или сесть за свою книгу "Взгляды", но почувствовал очень странное беспокойство, которое никогда доселе не испытывал. Я решил, что это связано с первым днем работы после отпуска. Я достал из верхнего ящика стола спичечный коробок с коноплей. Я знал, что конопля была довольно слабая, но нужно было как-то расслабиться. Сделал полпапиросы, вышел на терасу, закурил. Вернувшись в комнату, включил Рэй Оф Лайт. Музыка началась с Сабститьют Фо Лов. То, что надо!

Заснул. Проспал пару часов и проснулся, когда уже было темно. Беспокойство почему-то значительно усилилось. Была почти полночь. Доложили, что пришел председатель колхоза. Это было более чем странно. Во-первых было очень поздно, во-вторых мы друг друга не знали и он никогда не приходил ко мне на прием.

Сергей Николаевич вбежал взволнованный, тяжело дыша закричал: "Доктор, Вас поле зовет!"

-Простите, но о чем Вы?!!

-Нет времени для обьяснений, ситуация исключительно важная, одевайтесь скорее и едем к полю. Оно Вас зовет. Поверьте, речь идет о вещах гораздо более важных чем жизнь и смерть. Доктор, я Вас умоляю!!!

Сергей Николаевич никогда не имел славы шутника, наоборот он был известен как человек жесткого и властного характера. Я поверил ему. Так люди не шутят. Быстро собрался. Сели в машину председателя. Выехали за деревню и помчались вдоль колхозных полей. Потом неожиданно остановились. Дальше пешком,-сказал председатель. Мы молча пошли к лесополосе и остановились добравшись до деревьев. За деревьями начиналось поле, о котором говорил председатель. Я это понял сразу без всяких обьяснений.

Я увидел Красное Поле. Поле медленно дышало. Насколько хватало глаз, до самого горизонта вся пшеничная поверхность была покрыта красным светом, который шел, как казалось, из под земли. Свет то был красным, а через несколько секунд становился холодно-синим - вдох и выдох, прошептал мне председатель. Мы стали под деревом на краю этого живого моря и завороженно смотрели. Идите!-шепнул мне на ухо Сергей Николаевич.

Что-то призошло внутри меня, что-то лопнуло. Пришло осознование. Этого момента я ждал всю свою жизнь. Нет, не жизнь, все предидущие воплощения и жизни, все свое существование еще до появления земли и этого мира я ждал этого момента. По этому моменту я тосковал, уткнувшись в подушку, или лежа на асфальте и окропляя его своими слезами, будучи пьяным в стельку. Я побежал. Поле почувствовало меня. Оно заволновалось. Пятна света самых разнообразных оттенков заметались вокруг меня. Я прыгнул в его обьятья. Прижался к земле. Лихорадочно целовал влажную почву. В голове происходили тысячи смертей, катастроф, рождений невиданных существ и миров. Земля подо мной поддалась и наконец-то приняла меня.

Сергей Николаевич видел прыжок врача, затем световое безумие на теле поля и простоял в одной позе до самого утра. Утром он подошел к тому месту, куда прыгнул врач - там была обыкновенная ровная земля как и везде.