Эльза.
Мама говорит завтра пойдем в парикмахерскую, там
Эльза, я тебя с ней познакомлю. Я уже несколько раз был в парикмахерской,
ничего страшного, но и приятного мало, никогда не знаешь, что получится.
Детей стригут без очереди, но через одного, между обязательно взрослый,
чтобы не ругались. Раньше меня стригли в женской парикмахерской, а теперь
идем в мужскую, ведь Эльза мужской мастер. Мама говорит я ее знала еше
до войны. Не будет она тебя стричь, не будет, ей надо на тебя посмотреть,
она не видела тебя очень давно. Я только родился, как началась война, и
мы уехали с мамой и бабушкой в Чувашию, и там ждали, пока немцев выгонят
из нашего города. Вот мы вернулись, а наша квартира занята, в ней живут
люди, которые не уезжали. Они думали, что мы никогда не вернемся, и заняли
наше жилье. Теперь будет суд, чтобы мы вселились обратно, мама говорит,
у нас все бумаги, и только вопрос времени, а пока мы живем у одной тети,
которая не уезжала. Она эстонка, а эстонцев немцы не трогали, вернее, тоже
убивали, но не всех, а евреев
всех, и потому мы уехали. Мама говорит, чудом успели, а бабушка
даже не хотела, она говорила, немцы культурный народ, я знаю. Но все-таки
поехала, и там в Чувашии умерла сама, от старости, я был тогда маленький
и помню немного. Я ее не очень любил, она заставляла меня мыться холодной
водой, возьмет ноггями за шею и сует голову по струю... Мы только вчера
приехали, а сегодня утром мама вышла в магазин и встретила Эльзу. До войны
мама с папой жили у нее на хуторе, летом. Здесь нет деревень, а стоят отдельные
дома, и у каждого свой хозяин, кругом поле, и дале-
ко-далеко другой дом. Потом хутор у нее отняли, и она была у нас
домработницей, пока не выучилась на мужского мастера. Она стригла папу
и приходила к нам в гости. Началась война, мы уехали, а Эльза осталась,
она эстонка и не боялась немцев.
Утром мы собрались, позавтракали и пошли. Это близко,
можно пешком. Улица узкая, вся в камнях: они вбиты в землю и выглядывает
только одна сторона камня, плоская и гладкая, так укладывать камни теперь
не умеют. Мы шли мимо деревянных домиков, двухэтажных, в них большие окна
на втором этаже выступают вперед, называется фонарь, везде красивые занавески
и цветы, машин почти нет. Шли и пришли. Стоит домик, как все, в нем большая
дверь, лестница уходит вниз, в подвал, оттуда пахнет мокрыми волосами и
одеколоном, слева нарисована женская голова, справа мужская. Мы спустились
по лестнице, свернули направо и открыли дверь. Там было три больших зеркала,
три столика, три кресла и три табуретки у стены. Посетителей не было, они
только открыли. Три тети сидели за крошечным столиком и пили кофе. Одна,
самая маленькая и старая, вскочила и как закричит ой, кто пришел!
Это потом мне мама сказала, я тогда ничего не понял, она кричала по-эстонски,
и не очень громко, здесь громко не разговаривают. У нее совсем белые, даже
синеватые кудряшки, голова круглая, она маленькая, толстенькая, а глаза
голубые, радостные. Она стала меня разглядывать, и охала, и вытирала слезы,
она помнила меня совсем маленьким, я был очень красный и толстый, а потом
уж похудел и вырос, и волосы стали темные, как у папы, а были почти как
у нее. Мама мне потом рассказала, что она говорит. Я смотрел на нее и ничего
не понимал, она что-то спрашивает и сама отвечает...
Тут пришел какой-то мужчина, и еше один, две другие
тети стали каждая у своего зеркала, приглашают посетителей к себе, и начали
их стричь. Эльза увела нас в маленькую комнату, которая сзади, там мы сели
и стали пить кофе. Эльза плакала, и мама заплакала тоже, потому что папы
больше нет, он умер на войне, там не только убивают людей, там они сами
умирают тоже, и наш папа умер. Они обе плакали, и называли разные имена,
это все люди, которые здесь стриглись и тоже умерли, или их убили немцы,
или они пропали, или в тюрьме. Они плакали и пили кофе, и выпили до конца,
хотя пришло уже много людей, табуретки были заняты, и еше стояли у дверей.
Потом Эльза подарила нам бумажный пакет и цветы, она их сама выращивает
и продает на рынке, чтобы хватило на еду. Мама не хотела брать, но Эльза
подняла руки ладонями кверху, стала маму гладить по плечу, плачет, и мы
ушли, взяли и цветы, и пакет. На улице я узнал, что в пакете сахар, большие
куски, как белые камни или лед. Мама мне дала один, я его долго сосал,
она шла и плакала, сахар сперва не уменьшался, а потом стал дырявым и быстро
исчез, но мы уже пришли.
Продолжение
Возврат к Содержанию/content/