Когда-то в этой бутылке был джин, есть такой напиток. Не пили, так не пили, иногда можно на слово поверить. И бутылка перед вами - темно-зеленого стекла, черная с золотом наклеечка, один бок кривей другого, для шика. Нет, не выпил, от прежних жильцов осталась. Нашел в чулане. Через год после переезда обнаружил, полез в темноту с фонариком, найти что-нибудь для клея, любой сосуд. Раньше не нужно было - тюбики, выдавливай себе без забот. Правда, клей паршивый. А вчера привезли - развесной, золотистые зерна, самый хороший. Но с ним возня - нагревать, растворять и прочее, вот и сунулся в кладовку искать какую-нибудь посудину. Не думал, что такая красавица найдется, густозеленая, пузатая, кривая, и написано по-иностранному - ГИН... 
       Схватил, выполз к свету, и вижу - в зеленой  темноте что-то странное творится, белый туман зыбится, колышется... Придется промывать. Ухватил пробку ногтями, она на удивление легко подалась, сейчас выскочит. Отскочит с легким хлопком, а из горлышка тонким столбиком этот пар, или туман, вверх, вверх... И вместо того, чтобы истончаться, исчезать, он мутнеет, плотнеет... Прет и прет. Я его пробкой прижимаю, пробкой, чтобы задержать, прервать, а вдруг ядовитый, с военных времен или террористы забыли. А он упругий, верткий, выскальзывает, вырывается, прет и прет!.. 
      Нет, пробка еще на месте, но уж очень свободно подалась, скользит, вот-вот выскочит. И станет передо мной, как лист перед травой... Кто говорит, от этих джинов одни удовольствия, кто о неприятностях... А может сначала удовольствия, потом неприятности?.. Не знаю, только откупоривать расхотелось. Нет, не верю, коне-е-чно, но кто знает, времена такие, что ой-ой. Джин за ночь дворец строил, а тут за два часа империя рухнула... 
      Стал пробку придерживать, а сам думаю. Зачем мне джин, ну, выпущу... Что я ему прикажу, это же выдумать надо! Какие-то дворцы в голову лезут, верблюды, золото, камни... Все было уже, было! Ничего новенького придумать не могу. А вдруг что-то несуразное сорвется с языка, а он тут как тут? Неплохо бы долгой жизни попросить, но их почему-то об этом не просят, наверное, не по специальности. А дворец по камешкам разнесут, никакой джин не удержит. Нет, не верю, конечно, но черт его знает... 
      Взял и осторожно поставил на полку. Красавица. Приземистая, с крутыми боками, золотые буквы - иностранка. Джин. Не тот, просто напиток. Сосед пробовал, говорит, сногсшибательный. А тот... не верю, но кто знает... Смотрю, в бутылке прохладный зеленый рай, и облачко у дна колышется. Выпустишь, не воротишь. Хочешь, скажет, дворец? то, третье?.. А я ему что - не знаю?.. Может разозлиться - зачем тогда выпускал? А разозленный джин уж совсем ни к чему... 
      Отнял плошку у кошки, клей растворил, давно дело сделано, а бутылка все стоит. И там удивительно приятно внутри - тихо, прохладно, чудесный зеленый рай. Сам бы забрался, заперся пробкой, сел - и думай себе тысячу лет, может, что-нибудь дельное придумаю. Давно хочу, да не получается... Вот только джин, паршивец, занял место. Хочет такое придумать, чтобы самому не по силам было свершить. Он  ведь все может - и дворцы, и золото... все-все на свете. И ничего эдакого - доступного не хочет, ему тоже невозможное подавай. Думает, мучается. Не вылезет, ничем не выманишь. А если все-таки попробовать, поддеть пробку? 
   - Освободи место! - скажу. А он: 
   - Не хочу! 
   - Выметайся из горлышка! - я ему. 
    А он  ни в какую. 
   - И что тебе лезть в бутылку? - скажет. - Я-то  все могу, да ничего эдакого, доступного не хочу, вот и сижу в темноте. Тебе-то зачем? 
   - А я вот многое хочу, да не могу. Дай,  посижу, может, что-нибудь и придумаю... 
    Он молчит, усмехается. А я все смотрю на бутылку, смотрю... В ней  туман, зыбится, колышется... 
 

   АХ,  ЕСЛИ  БЫ ... 

   Если бы я в тот день пил компот! Огромное событие бы свершилось. Компот или кофе. Потом бы долго гадал - что, от чего... В компоте я  бы эту крошку проглотил не сомневаясь. Стал бы другим, а потом бы мучился - что произошло?.. Но я пил молоко, кипяченое, оно белое и любую крошку видно. Что делать - люблю молоко. Компот тоже люблю, но другой любовью, и кофе - совсем не так пылко. Пил бы их и ничего не знал - что, откуда... Хотя жизнь покатилась бы по иному руслу. 
   А в молоке я сразу заметил эту черную точечку - плавала в пене у стенки кастрюли. Вовремя выключил газ. Обычно ждешь-ждешь, когда закипит, и всегда опаздываешь. Оно сначала неторопливо так собирается, вздыхает, слегка вздувается, словно обижается на меня, понемногу образуется корочка - и вдруг как рванет к краю... Я не успеваю за ним. Сегодня случай спас, звонок. Встаю и вижу - оно тоже куда-то собралось. Небрежно - р-раз - прекратил доступ газа в горелку, за спиной запоздалый хлопок, иду к  двери... Ненужный разговор, возвращаюсь, бросаю довольный взгляд на кастрюлю - хоть здесь преуспел - и вижу это крошечное пятнышко в пене у эмалированной голубой стенки. Ничего бы не заметил, если бы компот, или кофе, и не знал бы, не подозревал - как, почему... Гадал бы, думал, но бесполезно: жизнь так устроена, самые мелкие решения глубоко в нас отзываются, а соверши нечто героическое - пару поворотов и забудется, слово даю. Нам не дано предугадать, правильно сказано, ничего не скажешь. 
   Никогда бы не заметил, если б компот. И не знал бы ничего. 
   Странно, но я сразу понял, что это. Сколько попадалось в жизни зернышек, пятнышек, соринок - беру большую ложку с дырочками, у меня есть, поддеваю... промываю ложку водой и забываю о поступке. А тут сразу догадался - это она. Черная дыра, а в ней антипод нашей Вселенной. Там все также, только антивещество и кромешный мрак, хотя оттуда кажется, все наоборот - у них светло, нормальная погода, обычное вещество, и точно также в молоке у самой стеночки плавает черная соринка, в ней мрак кромешный, и я стою над кастрюлей, подстерегаю антимир... Если бы компот или кофе, проглотил бы и не заметил, а тот, другой, в свою очередь проглотил бы меня. Мы бы слились и все устроилось бы прекрасно, гармонично - я бы примирился с собой, был бы, как говорят, весь в себе. Никто бы не посмел  мне сказать - вы не в себе. Если бы компот... А я - молоко... И сразу заметил. 
   Чувствую - не могу проглотить эту гадость, противно. Молоко это вам не компот, и нечего мне подсовывать всякие соринки! Я обожаю белоснежность и чистоту. Я за гармонию, но не такой же ценой! Чувствую, уже тошнит... Нет, пусть буду не в себе, возьму-ка свою большую ложку с дырками, выужу эту соринку - и в окно. И тот, другой, там, в кромешной тьме, тоже возьмет меня - и в окошко. Пусть он антипод, но ведь не настолько, чтобы грязное молоко хлебать! И мы, навсегда разлученные, сможем вечно искать друг друга, тосковать, плакать и ломать пальцы, сочинять стихи и прозу - и уж никогда, никогда не соединимся. 
 

   Э Х,   Ж И З Н Ь ... 

   Одна женщина говорит мне - цены растут неуловимо... Что удивительного, жизнь это океан, стихия, пальмы гнутся, шумит камыш, сон разума порождает чудовищ, все гибнет и возрождается, плохое чаще происходит, а хорошее дольше живет, и никто не знает, отчего и зачем. Жизнь нам дается, как водительские права - право дано, а гарантии никакой, жми на свой страх и риск, выбирай пути по вкусу, и не плошай... 
   Один директор взял на работу женщину. У нее муж расстрелян. Жена врага, ей жить не обязательно. Все отворачиваются, а у нее ребенок есть просит. А этот директор говорит - а-а-а, ладно, возьму, если что - не знаю, не видел, ошибся, голова болела... 
   Среди общей стихии нашелся человек. Бывает, хотя непонятно, почему и зачем. Помог, и мать с дочерью живут. Дочь выросла, вышла замуж, у нее тоже родилась дочь,  ничего особенного, и это бывает. Мать ей на досуге рассказывает про бабку  и того директора, ни фамилии, конечно, ни имени - забыли, и город уже другой, но вот был такой директор, и это, оказывается, важно. 
   А у директора, он давно умер, тоже была дочь, и у той дочь - выросла, стала продавщицей и живет в том же городе, что внучка врага, которая рассказывает мне про цены - растут неуловимо, за ними не уследить, не поймать, не остановить, и жить снова трудно, а в трудные времена случаются непредвиденные поступки, кто говорит - от Бога, я думаю - от людей. Жизнь нам дается, как водительские права, уж если дали, то не плошай, жми на всю железку, выбирай пути-дороги, и гарантии тебе, конечно, никакой. 
   Внучка врага бежит в магазин за сахаром, то есть, песком, и говорит продавщице, той, что внучка директора: 
   - Мне песку, я прохожу по списку, - дом сказала, квартиру, и паспорт предъявила без напоминаний. 
   А продавщица ей вместо песку сахар подает. Может не заметила, а может обмануть хотела. Женщина приходит домой, разворачивает пакет, а у нее вместо песку... и не какой-нибудь быстрорастворимый, а самый долгоиграющий, на кой он ей, если варенье варить! 
   Она назад, и говорит продавщице в лицо: 
   - Ты что мне дала, тварь или растяпа, не знаю, как тебя назвать уж... 
    А та ей: 
    - Ой, ошиблась я, простите... - и подает песку целых три пакета. И сахар ей оставила!  Н-н-у-у, дела-а-а... 
   Женщина, та, что внучка врага, возвращается и говорит семье: 
   - Извинилась...  и сахар оставила... 
   И  ничего особенного дальше. Продавщица работала, работала, потом умерла, у нее детей не было, а та женщина, у которой сахар и песок, дочь родила, и всю историю ей передала - о продавщице, которая призналась. А про директора забыла рассказать. К тому времени сахар перестали песком называть, и давали, говорят, свободно. И даже паспортов не стало, одни водительские права - кати, говорят, куда хочешь, только гарантии никакой. 
   И все забылось, и паспорта, и списки, и директор этот, и продавщица, которая извинилась... Все забывается. Жизнь это океан, сон разума, стихия, пальмы шумят, камыш гнется и скрипит, все гибнет... И вдруг заново возникает, опять возрождается. Плохое чаще происходит, это разумно, логично, и легко понять. А вот хорошее - неразумно, нелогично, понять невозможно, и все равно дольше живет. Только все равно забывается. Но вот удивительно - появляется снова, и главное - само, без напоминаний, подсказок, без причин и всякой пользы, иногда больше размером, иногда меньше, но несомненно - оно...  И, может, в этом спасение, что само и без пользы?  И загадка... 
   Эх, жизнь...  Только вот  гарантии никакой. 
 

   К У Д А    Х О Ч У ... 

   - Представь себе, у меня жена. Зачем женился, не знаю - так получилось. Приду с работы, поем, телевизор... все - сидим. Скучно... И я придумал - можно, оказывается, по времени летать. Для этого нужна жена. Без жены не полетаешь. Смотри, я родился весной, а она осенью, в самую мерзкую слякоть, между прочим. Полгода я старше ее на год, это в лучшее время - летом, а зимой мы одних с ней лет. Летом я снова вперед вырываюсь. Это, по-твоему, что? Смотри, часы, календарь - время течет равномерно. Ответ один - совершаю полет во времени при помощи жены. Порхаю как бабочка во цвете лет... туда-сюда... Исключительно просто, не нужно никакой машины времени. Правда, есть недостаток - нужна жена... - Он вздохнул... 
   Через год встречаю - веселый: 
   - Развелся. И удивительное дело, оказывается,  не нужна жена! Ведь столько женщин вокруг рождается - куда хочу, туда и лечу! 
 

   О   Б Л О Х А Х 

   У собак и кошек всегда есть блохи, это нормально. Эти блохи спокойно ходят по животным, не причиняя им особого вреда. Они кусают только, когда хотят есть, каждый согласится - их можно понять. Зимой, осенью и весной блохи живут спокойно. Владельцы иногда отлавливают их, но только для того, чтобы регулировать количество. Выловят несколько штук, и мир восстановлен... 
   Летом наступает жара, по улицам несется пыль столбом, асфальт плавится, цветы вянут - и блохи сходят с ума. Они начинают беспричинно кусаться. Есть в такую жару совсем не хочется,  и кусаются они просто от бешенства. Они выскакивают из высоких шерстяных зарослей, и, проклиная все на свете, ищут спасения от жары. Они прыгают по прохладному полу, по ногам и рукам людей, гладким и влажным, разбегаются по коврам и диванам, и тогда от них нет спасения... 
    Спадет жара, воспрянут деревья и кусты - и успокаиваются блохи, бегут, ищут своих мохнатых и косматых, потихоньку устраиваются в знакомых шкурах, и уже не кусаются без причины - поел и хватит. 
 
 
 

   Ц В Е Л А    С А К У Р А 

   Чиновник из совнаркома, пожилой и одинокий, полюбил молодую. Она не то, чтоб красивой была, но все на нее оглядывались. Ему бы молчать, а он как-то вечером ей признался. Сидели на скамейке, вишня цвела... Она ни слова, рассмеялась только... Он в пустую квартиру вернулся, жил дальше, служил усердно, а когда из совнаркомов сделали совнархозы, долгожданное повышение получил. После той встречи не виделись они. Через год, в день ее рождения, он так ей написал: