Шафарик
Шафарик (Павел-Иосиф Sаfаriк - знаменитый чешский ученый. Род. 13 мая
1795 г. в селе Кобелярове, в семье евангелического пастора, словака.
Учился в евангелическом лицее в Кежмарке, пользовавшемся в то время
большою известностью. Об этой школе Ш. сохранил навсегда лучшие
воспоминания. Здесь в нем впервые пробудилось славянское самосознание,
под влиянием, с одной стороны, враждебного отношения к славянству
некоторых его учителей, с другой - вследствие знакомства с чешскими
книгами и журналами, особенно сочинениями Юнгманна, Пухмайера и др. На
литературное поприще Ш. выступил мелкими стихотворениями, с 1813 г.
появлявшимися в венском журнале Яна Громадка "Рrvотinу рекnусн uмеni". В
1814 г. он издал в Левоче сборник своих стихотворений: "Татrаnsка Мuzа s
lirаu Slоwаnsкаu", отличавшихся как новизной содержания, так и
разнообразием формы, плавным и звучным стихом. Это были единственные
опыты Ш. на поэтическом поприще. В 1815 г., со скромными средствами,
собранными на кондициях, Ш. отправился в Йену. Отец желал видеть в сыне
будущего теолога, но Ш. больше привлекали филология, история и
философия. В Йене он слушал лекции по классической филологии у
Эйхштедта, по истории у Лудена, по философы у Фриса, переводил на
чешский язык "Облака" Аристофана и "Марию Стюарт" Шиллера, подготовлял
план истории славянских литератур. Возвращаясь в 1817 г. на родину, Ш.
посетил Прагу и провел здесь около месяца в обществе Добровского,
Юнгманна, Неедлого, Прессля, Ганки и друг. пражских ученых и
литераторов. Прага не понравилась ему: он поражен был мелкими спорами
пражских литературных кругов, их сплетнями, взаимными обвинениями. По
возвращении на родину Ш. принял место воспитателя в частном доме; зиму
он проводил в Пресбурге, что давало ему возможность продолжать занятия
излюбленными предметами. Ш. здесь особенно сблизился с Бенедикти,
Палацким и отчасти Колларом. Вместе с Палацким, который, как и Ш.,
занимался вопросами чешской просодии, Ш. издал в 1818 г. в Пресбурге
"Росаткоwе Сеsкено ваsniстur, овwlzаsте рrоzоdуе" ("Начатки чешского
стихотворства, особенно просодии"). Рассуждение это, написанное в форме
переписки друзей (авторы скрыли свои имена, только предисловие подписано
было Бенедикти), направлено было против учения Добровского о чешской
просодии и рекомендовало метрическое стихосложение вместо тонического.
Книга эта произвела сильное впечатление в литературных кругах, и хотя
учение Ш. и Палацкого о метрическом стихе не нашло благоприятной почвы,
тем не менее весь трактат оказал большое влияние на обновление духа
чешской поэзии, повысив требования литературной критики. Имя Ш. вскоре
приобрело известность в евангелических лицеях Венгрии. Ему стали
предлагать места учителя, но Ш., еще в Кежмарке испытавший враждебное
отношение пробуждавшегося мадьярства ко всему славянскому, отказался и
предпочел должность учителя и директора сербской православной гимназии в
Новом Саде (в южн. Венгрии). С этого момента (1819 г.) начинается новый
период жизни Ш., имеющий огромное значение в истории его занятий. Ш.
прекрасно изучил сербский язык, сблизился с просвещеннейшими
представителями сербского общества, получил доступ в богатые библиотеки
близких к Новому Саду Фрушкогорских сербских монастырей и извлек из
рукописей их драгоценные материалы для своих будущих трудов. Здесь
положено было основание знаменитому собранию рукописей Ш., хранящемуся
ныне в библиотеке чешского музея в Праге. Многочисленные педагогические
труды не препятствовали Ш. заниматься наукой и осуществлением некоторых
давнишних своих проектов. Давно уже Ш. и Коллар мечтали об издании
собрания народных словенских песен; материал имелся в изобилии и у того,
и у другого. В 1823 г. издан был первый вып. этого собрания, при участии
и Яна Благослава ("Рisnе svетsке lidu slоvеnsкено v Uнriсн"). В этом
сборнике особенно интересным является предисловие, написанное Колларом,
трактующее о значении народных песен в отношениях языка, эстетическом и
этнологическом. Результатом занятий Ш. славянскими литературами и
языками явилась широко задуманная "Gеsснiснте dеr slаwisснеn Sрrасне und
Liтеrатur nасн аllеn Мundаrтеn" (Офен, 1826), первый опыт истории
литературы и языка всех славянских народов в целом. Здесь Ш. является и
сравнительным лингвистом, и диалектологом, и этнографом, и историком,
будителем своего народа и защитником всего славянства. Книга произвела
сильное и благоприятное впечатление среди всех славян; сочувственно
встретил ее и сам патриарх славистики, Добровский, отметивший в
обстоятельной рецензии и ряд недостатков труда Ш. Ко времени пребывания
Ш. в Новом Саде относятся еще трактат по славянской древности: "Uевеr
diе Авкunfт dеr Slаwеn nасн Lоrеnz Surоwiескi" (1828) и небольшая, но в
высокой степени оригинальная работа: "Sеrвisне Lеsекоеrnеr" (1833) -
первое историческое обозрение судеб сербского языка. Ш. блестящим
образом опроверг державшееся до его времени заблуждение , что
старославянский язык был отцом всех нынешних славянских наречий, и
доказал, что сербский язык гораздо древнее, чем думал, например
Добровский: в древнейших памятниках сербской письменности находятся
почти все те отличительные черты, коими характеризуется этот язык в
настоящее время. Положение Ш. в Новом Саде, между тем, становилось
тяжелым. Он чувствовал себя одиноким, "в истинном изгнании духа".
Отношения с представителями сербского общества ухудшались; особенно
много огорчений доставляла ему гимназия. В 1825 г. Ш., по требованию
мадьярского правительства, был лишен директорства и остался только
учителем сербской гимназии. В это время (1826) начались переговоры П. И.
Кеппена, ближайшего советника А. С. Шишкова, тогдашнего министра
народного просвещения, с триумвиратом славянских ученых - Ганкой, Ш. и
Челаковским, которых приглашали к нам на предполагавшиеся к открытию в
русских университетах кафедры славянской литературы. Ш. соглашался
переселиться в Россию, но переговоры затянулись, и первоначальный проект
принял (к 1830г.) иную форму. Названных трех ученых приглашала теперь
академия в качестве "книгохранителей при славянской, вновь учредиться
имеющей, библиотеке". Но и на этот раз дело тянулось долго, а между тем
положение Ш. в Новом Саде стало настолько тяжелым, что он окончательно
решил покинуть этот город и переехать в Прагу, впредь до приискания
других занятий. Благодаря стараниям Палацкаго и целой группы чешских
писателей и дворян, Ш. была обеспечена ежегодная субсидия в 480 гульд.,
если он переселится в Прагу и будет писать исключительно по-чешски. Ш.
остался в Праге до конца своей жизни. Здесь им были написаны крупнейшие
его труды, на коих зиждется его ученая слава. Призвав Ш. в Прагу, друзья
его всячески старались облегчить его существование. Главный виновник его
переселения, Палацкий, выхлопотал ему постоянный гонорар за
сотрудничество в "Часописи Чешского Музея"; позднее, в 1838 г., он
передал Ш. редактирование "Часописи"; в 1834-1835 гг. Ш. редактировал
"Svетоzоr", первый чешский иллюстрированный журнал, издававшийся фирмой
братьев Гаазе. Но все это давало ничтожные средства. В 1835 г. Ш.
посетил в Праге М. П. Погодин, поразившийся теми тяжелыми материальными
условиями, при которых Ш. приходилось работать. Отдавшись всецело своим
научным задачам, Ш. совершенно забывал, о материальных интересах.
Положение семьи его было чрезвычайно тяжелое; в этом он сам неоднократно
признается в письмах к Погодину. Ш. нуждался в помощи друзей и не
отказывался от нее, но для него всего дороже была поддержка его ученых
предприятий. Знакомство Ш. с Погодиным совпало с окончанием первой части
"Славянских Древностей" ("Slоvаnsке Sтаrоziтnоsтi") и с приготовлением
их к печати. Момент для оказания поддержки предприятий Ш. был весьма
удобный. Погодин помогал ему существенно и неоднократно, сам от себя и
при содействии друзей. Другие русские ученые также помогали Ш. присылкой
ему необходимых исторических и литературных исследований, материалов и
пр. Труд Ш. вышел в 1837 г. Ученая критика встретила его восторженно.
Этот труд, говорил Палацкий, положил конец всем голословным догадкам и
всяким спорам в области славянской старины. Под пеплом древности Ш.
удалось найти столько света, что не только история славян, но и их
старых соседей - скифов, кельтов, германцев, сарматов, финнов и др. -
получила неожиданную ясность и достоверность. Проникнутый горячею
любовью к изучаемому им миру, Ш. не забывал, однако, о беспристрастии; в
благородном стремлении к истине он выставлял на вид не одни
привлекательные черты древнего славянства. Не колебался он и отвергнуть
или исправить высказанное им ранее мнение, если убеждался в
неосновательности его. Одушевление, вложенное Ш. в его труд, невольно
прорывалось наружу как элегический вздох над прошедшим; но глубокое
критическое чутье не позволяло ему дойти до преувеличений. Если в
частностях труд Ш. в настоящее время требует изменений, то в целом
"Славянские Древности" имеют и всегда будут иметь высокое научное
значение. С необыкновенным трудолюбием собранный материал, положенный в
основание этого труда, свидетельствующий о громадной эрудиции Ш.,
чрезвычайно обдуманно, в строгой системе распределенный и обработанный,
блестящая, "железная" аргументация, постоянное уменье отличать главное
от второстепенного, пластичность и ясность стиля - все это и в настоящее
время является предметом удивления. Великолепное здание "Славянских
Древностей", как воздвиг его Ш., стоит доныне прочно, хотя отдельные
выветрившиеся камни оказалось нужным заменить другими, а кое-где
пришлось переменить и целые своды. Если наука славянских древностей и
ушла ныне вперед, то она совершила это движение только в отдельных
местах, детальной разработкой и поправками в грандиозном здании Ш. Труд
Ш. немедленно стал выходить и в русском переводе Бодянского, но
последний, на средства Погодина издал (1837) только часть "Древностей",
полный их перевод вышел в 1848 г. План Ш. осуществлен был не весь:
вторая часть "Древностей" - о нравах, обычаях, образовании, религии
древних славян осталась недоконченной. В начале 1836 г. гр. С. Г.
Строганов, попечитель московского округа, пригласил Ш. на славянскую
кафедру в Москву, но Ш. отказался: он решил навсегда остаться в Праге,
чтобы выполнить все свои ученые проекты. После "Истории славянских
литератур" и "Славянских Древностей" , третьим трудом общеславянского
характера была "Славянская Народопись" ("Slоvаnsку Nаrоdорis", 1842).
Этой маленькой книжкой положен был краеугольный камень славянской
этнографии. В небольших очерках и заметках знакомил общество со
славянским миром уже Добровский, в своих сборниках "Славине" и
"Слованке"; но первый цельный опыт славянского народоописания сделан был
Ш. Насколько обширные "Славянские Древности" знакомили ученый мир с
славянской стариной, настолько небольшая "Славянская Народопись"
открывала самому широкому кругу читателей пути к ознакомлению с живым
славянским миром и, таким образом, составляла необходимое дополнение к
"Древностям". Особенно поучительной являлась приложенная к "Народописи"
карта славянского мира ("Slоvаnsку Zемеvid"), впервые наглядно
изобразившая величие его. Книга Ш. имела огромный успех: первое издание
ее разошлось в Праге в несколько дней; в том же 1842 г. вышло второе
издание ее, а в 1843 г. она переведена была Бодянским на русский язык
(первонач. в "Москвитянине" Погодина, а потом вышло отд. издание).
Историческое изучение памятников чешского яз. и литературы дало Ш.
обильный материал для истории старого чешского яз. Ш. вместе с Палацким
принял участие в споре о некоторых заподозренных памятниках чешской
письменности, выступив с защитой их подлинности в труде: "Diе аеlтеsтеn
Dеnкмаеlеr dеr военмisснеn Sрrасне" (1840). Здесь подробно рассмотрены
"старейшие памятники чешского языка", отвергнутые Добровским и
Копитаром: "Суд Любуши", отрывок из Евангелия от Иоанна, глоссы "Матеr
Vеrвоruм" и др. На изучении этих, отвергнутых ныне, и других памятников
Древней чешской письменности основаны были "Начала старочешской
грамматики ("Росатку sтаrосеsке мluvniсе"), предпосланные Ш.
исторической хрестоматии по чешской литературе ("Wувоr z liтеrатurу
сеsке", 1845, I). Грамматика древнего чешского языка впервые получила
здесь научную обработку, впервые представлено было вполне учение о
звуках и формах чешского языка и изложен синтаксис его, причем разбор
собранного материала совершен по строгому научному методу. Существенный
недостаток этого труда состоит в том, что предметом научного
исследования явились памятники тогда сильно заподозренные, а ныне
совершенно отвергнутые. Ш. не без основания упрекали в недостатке
критики. Известность Ш. со времени переселения его в Прагу значительно
расширилась, благодаря только что отмеченным капитальным трудам его. Ш.
стали предлагать кафедру славяноведения в Берлине, но он отказался от
этого предложения; тогда прусский министр народного просв. Эйхгорн
пригласил Ш. в Берлин, чтобы получить от него совет, как следует
поставить учреждаемые в Берлине и Бреславле кафедры. Ш. представил
Эйхгорну замечательную записку, в которой был начертан план
университетского преподавания славяноведения. Предложения, обращаемые к
Ш. из России и Пруссии, заставили и австрийское правительство отнестись
к Ш. с большим вниманием. С 1837 г. Ш. был цензором книг
"беллетристического и смешанного содержания". В 1841 г. он был назначен
сверхштатным хранителем университетской библиотеки. Цензурные занятия
доставляли Ш. массу хлопот и неприятностей, и он настойчиво стал просить
об увольнении от этой должности; в 1847 г. он, наконец, освободился от
нее. Ш. давно мечтал об открытии славянской кафедры в Австрии, прежде
всего в Праге, где надеялся получить профессуру. С этою целью он подал в
1846 г. эрцгерцогу Стефану, наместнику Чехии, особую записку; но она не
имела успеха. Назначенный в 1848 г. самим императором членом Венской
Академии, Ш. выхлопотал себе разрешение преподавать славяноведение в
пражском университете, но вспыхнувшее в марте 1848 г. революционное
движение в Вене и Праге помешало ему открыть свои чтения. Так Ш. и не
удалось достигнуть университетской кафедры. Он получил должность
библиотекаря университетской библиотеки, которая, благодаря его заботам,
обогатилась многими приобретениями и получила новые штаты. Когда в 1848
г. в Праге состоялся съезд представителей всех славянских народов
Австрии, Ш. был избран председателем его, и только после его отказа его
заменил Палацкий. На съезде этом он произнес знаменитую речь, в которой
обличал лживость приговора о славянах их соседей - немцев, мадьяр,
итальянцев, считающих славян неспособными к полной свободе и к высшей
политической жизни только потому, что они славяне. Пражский период жизни
Ш. не смотря на всю скромность официального положения его, был
чрезвычайно благотворен как обширною ученою деятельностью Ш., так и по
тому личному влиянию, которое он оказывал на многочисленных славянских
путешественников, в том числе и русских. Круг русских учеников Ш.
чрезвычайно велик. Первые наши славяноведы - Бодянский, Прейс,
Срезневский, Григорович, - находились с ним в близких, дружеских связях
и пользовались его советами и указаниями, оказывая в то же время
содействие научным предприятиям Ш. Сороковые и пятидесятые годы в ученой
деятельности Ш. отличаются обилием статей и исследований, посвященных
вопросам языковедения вообще и в частности выяснению капитальных
вопросов языкознания славянского. Целый ряд мелких статей по языкознанию
помещен был Ш. в "Часописи Чешского Музея" за 1846 - 1848 гг. Особенно
важны его исследования по вопросу о родине и происхождении глаголицы. В
рассуждении: "Uевеr dеn Ursрrung аnd diе Неiматн dеs Glаgоliтisмus" (
1858) вопрос о кириллице и глаголице рассмотрен Ш. особенно подробно.
Палеографические признаки глаголицы, своеобразно истолкованные Ш.
исторические свидетельства об изобретении славянской азбуки и данные
лингвистические привели Ш. к заключению, что глаголица древнее так
назыв. кириллицы, и что она именно есть письмо, изобретенное Кириллом
Философом, а азбука, носящая имя Кирилла, составлена учеником его
Климентом, епископом велицким (в Македонии). В трудах более ранних
("Расцвет славянской литературы в Болгарии", 1848; "Взгляд на первые
века глаголической письменности", 1852; "Памятники глаголической
письменности", 1853; "Glаgоliтisсне Frаgмеnте", 1857) Ш. держался
несколько иных взглядов. Взгляд Ш. принят был и развит целой школой
австрийских славистов и получил дальнейшее развитие в трудах Миклошича,
Ягича и др. Хотя взгляды Ш. не восторжествовали еще окончательно, тем не
менее собранные им доказательства, глубокомысленные соображения и
строгий научный метод сохраняют за его трудами значение и в настоящее
время. Многолетние ученые занятия при крайне тяжелых материальных и
нравственных условиях, непрестанная борьба за существование, болезнь
жены и болезненность самого Ш. в последние годы особенно сильно
отразились на его организме. Болезненное состояние Ш. резко проявилось
23 мая 1860 г., когда он бросился в Влтаву. Его спасли, он поправился,
но страдальческая жизнь его продолжалась недолго: 26 июня (нов. ст.)
1861 г. он скончался. В истории славяноведения ему принадлежит, наряду с
Добровским, одно из почетнейших мест. Труды его в этой области
многочисленны и разнообразны. И славянские языки, с старославянским во
главе, и древняя история славянства, и современное его состояние, и
славянская письменность вообще - все было предметом его научных
разысканий и изучений. Как человек, Ш. принадлежит к числу величайших в
истории просвещения идеалистов. Его нравственный облик характеризуется
лучше всего эпитафией на его могильном памятнике: "В красных мира
воспитал ся еси от юности своея".
Для эпохи новосадской весьма важным является труд проф. К. Иречка,
"Sаfаriк меzi Jiноslоvаnу" (в журн. "Оsvета", 1895). Очерк деятельности
Ш. и характеристику его как чешского писателя-ученого и как человека,
дает Яр. Волчек ("Р. I. Sаfаriк", 1896, Прага). На русском языке: П. А.
Кулаковский, "Павел-Иосиф Шафарик" ("Журн. Мин. Нар. Просв.", 1895,
июнь); обширное жизнеописание и обозрение ученой деятельности Ш.
принадлежит П. А. Лаврову ("Древности. Труды славянской комиссии Имп.
Моск. Археол. Общ.", т. II, 1898).