О камышевщине в постсоветской литературе
Большинство из вас, наверное, знает, впрочем, про другое такое же большинство (причем отнюдь не меньше первого) можно сказать, что, наоборот не знает, современного писателя Камышева. Под этой литературной маской скрывается жулик, самый настоящий и отвратительно грязный мысленный вор, пытающийся заставить нас думать, что мир это огромный паук с клешнями из искусственного пластилина. Кто-то ему поверил, возможно, были такие непонятные люди всегда, и, в особенности, многие из них водились на Руси. Возьмем, к примеру, строителей БАМа или чуть раньше нервически-красных защитников рабочего класса. Психика этих людей строилась по принципу дайте нам леденец, покрытый говном, скажите, что это наше чудесное, нелинейное будущее, как они тут же бросались за вами вслед и готовы были сосать уже не мифический леденец с испражнениями идейного вождя, а самый обыденный, замызганно-траншейный плащ вышестоящего друга по идеям и мыслям. Именно такими и являются поклонники камышевщины, безудержно бросающиеся в непонятность его творчества, экзальтируя и впадая в дремотную эротическую истому не от реального таланта, а от непонятности высказанных им формулировок или еще хуже испражняясь на эпатированном слоге утилитарно-сексуальных наростов.
Мне часто задают вопрос, а видел ли я самого писателя, о котором столь много и часто говорю. Нет, не видел, - отвечаю я. Но как же, позвольте, - возражают школьно-методическим голосом мои оппоненты - разве можно, не зная лично человека и даже ни разу не повстречавшись с ним разглагольствовать о его характере и творчестве, ведь это сущее дилетантство и годится разве что для дворовых сплетен. Сущее дилетантство и даже если хотите вздор, задавать такие вопросы - вот что я вам могу сказать, вряд ли многим посчастливилось видеть Платона живым, однако критика его произведений и их анализ стало чуть ли не ведущей наукой в средневековье. Но можно ли приравнять Камышева к Платону - спросите вы меня, один блестящий философ, труды которого до сих пор изучаются и каталогизируется, другой непонятного цвета литературный червяк. Именно в этом-то и состоит парадокс, что, оперируя на подобной основе, сравнивая ничтожество с блестящим совершенством, мы ничуть не умаляем значения первого, но второе же становится в свете божества уже чем-то большим, чем простое уличное говно. Именно в этом сравнении проза Камышева приобретает, возможно, не закладываемый в нее первоначально, но проявившийся случайно в этой компаративной метаморфозе значимый остаток. Говно просто так никому не нужно, но поставьте возле него красивую жопу и вам тут же укажут на правомерность и естественную красоту подобного союза. Все это позволяет мне с такой безаппеляционностью заявлять о том, что Камышева можно и нужно сравнивать с Платоном, что Камышева можно и нужно критиковать, не зная и не видя лично, ибо если Камышев хорош, то он только выиграет от подобного сравнения. Но позвольте мне вернуться к нашей основной теме, его литература, слог, последовательность мысли (если она вообще имеется в подобном жанре писательщины). Я весьма далек от огульного порицания и непримирительной критики, мое ремесло состоит в указании писателю его слабых мест и агитации читателей за его сильные части. Камышев не глуп по натуре, но его манера обращаться с читателем отвратительна, его целевой аудиторией являются достаточно умные люди, которые, как он надеется, могли бы оценить эпатажность его юмора и аллегорических картин никогда не существовавшей действительности, по посмотрите, как больно он бьет едва лишь кто-нибудь из них задумают подарить минутку своей открытой души писателю. Открыв рассказ, вы уже через два абзаца окружены летающими испражнениями и сексуальной оплеванной девкой в нестиранных хозмаговских трусах. Возможно, так в жизни и есть, трудно спорить, особенно зная, что кроме Москвы и Питера существуют еще и другие города, но ведь человеческий глаз имеет избирательную особенность, вы никогда не увидите несмытых фекалий в промежности любимой женщины только потому, что вы не хотите их видеть и поэтому для вас их не существует, однако же, погрузившись в истерию камышевских рассказов мы буквально кругом ощущуем этот запах, мы не можем не замечать этого, потому что связь эта не настоящая, а опосредованная маленькими черными буквами, и среди этих букв глаз уже не в состоянии изолировать пакостников. Зачем же, спрашиваю я, Камышеву нужно это? Спрашиваю и не нахожу ответа. Возможно, если бы рассказы его сделались хоть чуточку попричесанней, я бы сам первый записался в армию поддерживающих его добровольцев, но ведь этого не происходит и вряд ли когда-либо случится. Так что увы, пока мне придется ограничиться определением его как неопрятного паука, пусть из благими намерениями во внутренней области (которую, к слову сказать, насекомые не показывают никому).
журнал "Писательщина", апрель 1999 г.