С.Корнев
Путешествие в Сицилию
"Когда я был еще молод, я испытал то же, что обычно переживают многие: я думал, как только стану самостоятельным человеком, тот час же принять участие в общегосударственных делах."
Платон. VII письмо.
"- Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца?
- Конечно.
- А если бы ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение их теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут - а на это потребовалось бы немалое время, - разве не казался бы он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки? "Платон. "Государство".
Путешествие в Сицилию закончилось.1 Хайдеггеру одного такого путешествия хватило на всю жизнь. "Встретившийся ему вскоре после этого коллега приветствовал его словами: Ну как, господин Хайдеггер, вернулись из Сиракуз?"2 Самым первым в Сицилию отправился Платон. С тех пор так и повелось: философ "едет в Сицилию", когда хочет на практике воплотить какие-то следствия из своих философских доктрин.
Символично, что ездил Платон именно в Сицилию, - сегодня это выглядит даже более символично, чем прежде, во времена Платона. Сегодня "Сицилия" - значит мафия, коррупция, вендетта, кровавые разборки. Словом, "политика". А может, потому Сицилия и стала такой, что когда-то ее посетил Платон? Философ по своей природе - это концептуальный фантаст, художник мысли. Помимо своей воли он привносит в реальность фантасмагорию, - то, что естественно смотрится в романе или в толстом трактате, в жизни может породить ужасных фантомов. Пусть так, - но разве реальность сама не является фантасмагорией?
Платон побывал в Сицилии трижды. Хайдеггеру хватило одного раза. Достоевскому из Сицилии возвращаться пришлось через Сибирь. Сергей Курехин оттуда так и не вернулся. Даже Пушкин чуть было не оказался в Сицилии. Почему в Сицилию едет философ, это понятно, но зачем туда потянуло художника? "Художник - клиницист цивилизации," - говорит Делез,3 - а прежде, чем ставить диагноз цивилизации, нужно разворошить клинику в собственной душе.
Все-таки, она необходима, эта поездка. В ней получаешь самое главное: нравственное взросление, способность различать добро и зло, возможное и невозможное. Для философа попытка переделать мир - отчасти проба сил перед тем, как переделать себя самого, отчасти - способ изгнать последний остаток детского благодушия, желание сделать всех остальных такими же, как и он сам. Он еще не понял одной простой истины: есть вещи, которым не научаются. Научить философии нельзя, - для философии человек должен родиться. Можно лишь пробудить человека, который рожден для философии, но сам этого пока не знает.
Быть может, для философа поездка в Сицилию - это промежуточная станция по дороге в Лхасу. Это болезнь юного возраста, необходимый этап внутреннего ницшеанства на пути к идеалу даосского и дзэнского мудреца. Этап по дороге к зрелости, который нельзя перепрыгнуть, который нужно пройти собственными ногами. Впрочем, все это мысли того, кто возвращается. Тот, кто еще только едет в Сицилию, думает иначе.
Философ уходит из Сицилии не потому, что политика - штука грязная и опасная. Отказ по этой причине справедливо мог бы показаться трусостью и малодушием. Проблема лежит глубже. Опасность политики в том, что она снижает уровень мышления. На философский дискурс, на настоящее мышление политическая ангажированность действует разрушительно. Философия ищет, - и поэтому смысл, цель, назначение человека для нее остаются открытыми. Философский текст не столько находит ответы, сколько задает новые вопросы. В политике, напротив, все уже решено. Политик уже знает, чего он хочет, - он хочет добиться власти для себя и для своей партии. Оправдана ли эта власть, является ли она благом для общества и для него самого, - таких сомнений для него не существует. В политическом дискурсе речь идет только о средствах, - смысл и цель здесь как бы уже найдены. В политике, особенно в актуальной, текущей политике, речь по сути идет о противоборстве наличных сил. О том, чтобы помочь одной из этих сил и помешать другой. Система референции политического текста жестко задана этим противостоянием. Все, что не укладывается в простую схему "наших бьют", для политического текста - излишество, ненужный балласт. Сегодня, в эпоху постмодерна, то есть в эпоху тотального безмыслия, философия в политическом тексте и превращается в такой ненужный балласт.
Когда многомерный замок философского дискурса, сотканный из тонких паутинок мысли, проецируется на плоскость бетонной стены, от него остается лишь уродливая тень в пещере теней. Сама атмосфера полемики (не путать с беседой и диалогом) разрушительна для философского дискурса. Истина рождается в диалоге - полемика ей ломает хребет. В полемике целью является не синтез, не компромисс, не симбиоз, а победа одной из сторон. Вызванное этим дистанцирование от точки зрения оппонента приводит тому, что ваша собственная точка зрения огрубляется, деформируется, теряет нюансы. Тонкая ткань философского дискурса разрывается на части гравитационным полем враждующих политических позиций. Полемика поляризует и омертвляет философский дискурс, она разрушает достигаемое в нем сложное равновесие противоположностей - источник его принципиальной незавершенности и будущего развития.
В политике речь идет не о том, чтобы разобраться в сути дела, а в том, как получше "отделать противника". Политик сомнений не имеет, он уже раз и навсегда связал себя с определенной политической силой. "Опрокинуть - называется у него: доказать. Сделать сумасшедшим - называется у него: убедить. А кровь для него - лучшее из оснований."4 Сомнение, смена позиций в политике расценивается как потеря лица и самодискредитация, - политический дискурс как бы с самого начала загоняет себя в тупик безмыслия. И напротив, философ, затрагивая вопрос о целях и ценностях, то есть исполняя свой долг философа, неизбежно ставит под сомнения цели и ценности всех противоборствующих сил.5 По этой причине его легко обвинить в предательстве и конформизме. Философ, если только он настоящий философ, а не заурядный политический пропагандист и манипулятор, неизбежно становится над схваткой, выбивается из жесткой схемы силового противостояния. Философский дискурс есть абсолютная противоположность политическому, ангажированному дискурсу, потому что философ - это воплощенное сомнение, раздумье, неангажированность. Там, где есть ангажированность, философии уже нет, философия уже окончена, - "караул устал," "ваше слово, товарищ маузер".
Конечно, это не такая уж редкость, - философ с засученными рукавами, философ который держит в руках топор, - но тут нужно четко различать, когда в человеке заканчивается философ и начинается "человек партии", то есть предводитель толпы. В политику философ приходит с уже готовым рецептом, когда философия окончена, и начинается исполнение директив. Можно ли это изменить? - Только одним способом: политика должна перестать быть политикой. Почему нашей жизнью должна управлять игра, из которой изгнано подлинное мышление? Политика как отграниченная от всего остального сфера, в которой правят люди с повадками "профессиональных политиков", не должна существовать. Не за этим ли философ и едет в Сицилию?
А пока "партия философа" может состоять лишь из одного-единственного человека. Так оно и должно быть: истинное место философа - разговор наедине с собой. И если башня из слоновой кости в умирающей стране - штука неприличная, значит остается только подполье, монастырь, катакомбы. "По ту сторону мира любви и ненависти существует огромный, светлый и праздничный мир, целая Вселенная, полная цвета, звука, слова и мысли."6
В Сицилии тоже много света и солнца, там жарко и растет виноград, из которого делают вино - красное, как кровь, которая покрывает Сицилию. Я оставляю ее другим. А впрочем, кто знает? "От тюрьмы да от сумы не зарекайся", - Платон путешествовал в Сицилию трижды.
июль 1998
Примечания
1 Текст написан после очередной "поездки в Сицилию", то есть попытки вторжения в один из секторов актуального общественно-политического дискурса.
2 В. Бибихин. Дело Хайдеггера // Хайдеггер М. "Время и бытие". М., 1993. С. 5.
3 Ж. Делез. Логика смысла. М., 1995. С. 284.
4 Ф. Ницше. Так говорил Заратустра // Собр. соч. в 2х т. Т.2. М., 1990. С. 37.
5 С.Корнев. Место философии. Часть I. М., 1996.
6 С.Корнев. Возражение I // Антикомментарии к диалогу "Пианист". М., 1993. (unpublished)