Тредиаковский
Тредиаковский (Василий Кириллович) - выдающийся русский ученый ХVIII
в. и неудачный поэт, имя которого сделалось нарицательным для
обозначения бездарных стихотворцев. Родился 9 февраля 1703 г. в
Астрахани, в семье приходского священника. Первоначальное образование
получил из духовных книг в Троицкой школе, но словесным наукам учился у
капуцинских монахов, на латинском языке. Существует известие, что отец
предназначал юношу к духовному званию и намеревался женить его против
воли, но последний бежал за день до свадьбы в Москву и там поступил в
славяно-греко-латинскую академию. По другим сведениям, он выказал в
астраханской школе отличные способности к учению и был отправлен в 1723
г. в академию в качестве лучшего ученика. Ко времени пребывания в
академии относятся первые стихотворные попытки Т. в силлабическом роде и
первые же драмы, впоследствии им затерянные. В 1726 г. Т. отправился за
границу, не кончив курса в академии. В Голландии Т. жил у посланника гр.
И. Г. Головина и выучился здесь французскому языку, в Париже - у
посланника кн. А. Б. Куракина. Тем не менее, ему приходилось бедствовать
за границей: просьба его в синод "определить годовое жалованье" для
окончания богословских и философских наук не была уважена, потому что он
числился бежавшим из академии. В Париже, куда он явился "шедши пеш за
крайнею уже своею бедностию", он учился в университете математическим и
философским наукам, слушал богословие, принимал участие в публичных
диспутах. Светскую жизнь французского общества, с ее вычурно
пасторальными стремлениями, Т. воспел в многочисленных русских и
французских стихах. Последние сплошь посвящены любви и значительно
превосходят русские благозвучием и даже известного рода изяществом.
Кроме основательного знания французского языка, Т. приобрел в Париже
обширные сведения в области теории словесности и классических литератур;
он изучал и итальянский язык. Вернувшись в 1730 г. в Россию, он явился
одним из наиболее образованных людей тогдашнего русского общества. В это
время на смену талантливому Феофану Прокоповичу, который сделался не в
меру сдержан и осторожен после кончины Петра Великого, шел не менее
талантливый князь Антиох Кантемир, метко изобразивший убогое состояние
просветительной русской мысли. Среди молодого поколения было немало
приверженцев Петровских идей; частью это были люди знатного круга,
имевшие возможность получить воспитание при исключительных для того
времени условиях, частью - лица, путешествовавшие за границей и на
личном опыте узнавшие благие стороны западной культуры. Но их влияние
еще не распространялось на широкие общественные круги, и человеку
незнатному, как Т., приходилось делать ученую карьеру при
обстоятельствах чрезвычайно трудных, требовавших от человека больших
сделок с самолюбием и даже самопожертвования. Он должен был искать
покровителей и защитников среди знати. Такой покровитель нашелся у Т. в
лице того же кн. А. Б. Куракина, у которого он жил в Париже. Ему было
посвящено первое печатное произведете Т., изданное на счет покровителя:
"Езда в остров любви" (1730). Это - перевод старинной книги Поля
Тальмана. Переводить на русский язык в то время было очень трудно; не
существовало ни образцов, ни комментированных изданий, ни словарей; но
если и принять в соображение все эти трудности, нельзя назвать перевод
Т. удовлетворительным по отношению к благозвучию и чувству
художественной меры; он был только точен и добросовестно верен
подлиннику. Ему доставило успех самое содержание книги, посвященное
изображению чувств изящной любви и уважения к женщине, новых в то время
для русских читателей. В той же книге Т. поместил несколько
стихотворений своей "работы" и предисловие, в котором впервые высказал
мысль об употреблении в литературных произведениях русского, а не
славянского языка, как было до того времени. Есть известие, что много
лет спустя Т. собрал все, сколько мог достать, экземпляры этой книги и
сжег. Во всем нуждавшегося Тредияковского приютил у себя сначала
академический студент Ададуров, с целью научиться от него франц. языку.
В 1731 г. Т. жил в Москве, в доме Семена Кирилловича Нарышкина, и
переписывался с Шумахером, который принимал уже по отношению к нему
подобострастный тон. В Москве Т. мог убедиться еще раз в неприязни к
нему духовенства, отказавшего ему в заграничной стипендии: его готовы
были обвинить в атеизме, как изучавшего философию, по коей выходило,
"якобы Бога нет". В 1733 г. его принимает на службу академия с
жалованьем в 360 р. и с обязательством "вычищать язык русской пишучи как
стихами, так и не стихами; давать лекции, ежели от него потребовано
будет; окончить грамматику, которую он начал, и трудиться совокупно с
прочими над дикционарием русским; переводить с французского на русский
язык все что ему дастся". Ему пришлось также обучать русскому языку
самого президента академии, Германа Кейзерлинга. В тоже время Т. сочинял
торжественные речи и стихи, проникнутые самой грубой лестью и
самоунижением. Это были оды на восшествие на престол, на бракосочетания,
на победы, на назначение нового президента академии и т. д. В 1734 г.,
по случаю взятия Данцига русскими войсками, Т. написал оду, посвященную,
в лакейски льстивых выражениях, Бирону, и в конце ее поместил
"рассуждение об оде вообще", взятое им из "Disсоurs sur l'оdе" Буало,
прибавив от себя чрезмерные похвалы Феофану Прокоповичу. В исправленном
и переделанном на тонический лад виде эта ода появилась спустя несколько
лет, уже без посвящения Бирону, находившемуся в опале, и без похвал
Прокоповичу, тогда уже умершему. Путь Т. в качестве придворного
стихотворца был испещрен разнообразными терниями. Рассказывают, напр.,
что при поднесении императрице Анне Иоанновне своих од Т. должен был от
самых дверей залы до трона ползти на коленях. У священника Алексея
Васильева оказался список песни Т., начинавшейся стихом: "Да здравствует
днесь императрикс Анна". Слово "императрикс" показалось подозрительным
писцу духовного правления Семену Косогорову, и он донес о том своему
начальству, Загорелось дело: "в титуле ее императорского величества
явилось напечатано не по форме". Священник Васильев и дьякон Савельев,
доставивший песню, были отосланы в Москву в контору тайных розыскных
дел. Т. должен был написать обширное разъяснение, при чем не преминул
коснуться свойств пентаметра. "Употребил я сие Латинское слово,
Императрикс, для того, что мера стиха сего требовала, ибо лишний бы слог
в слове Императрица; но что чрез оное слово никакого нет урона в
высочайшем титле Ея Императорского Величества, то не токмо Латианский
язык довольно меня оправливает, но сверьх того еще и стихотворная
наука". Объяснения Т. были признаны резонными, и священник с дьяконом
были освобождены без штрафа. 4 февраля 1740 г. Волынский избил
беззащитного писателя, получившего приказание сочинить вирши к
"дурацкой" свадьбе шута кн. Голицына с Бужаниновой. Долго и слезно молил
Т. о вознаграждении его за бесчестье и увечье, но только после падения
Волынского его просьба была услышана, и ему выдано из конфискованных
средств обидчика триста шестьдесят рублей. Выполняя различные поручения
академии и переводы, трудясь над самыми разнообразными видами
литературных произведений, в роде "Силы любви и ненависти, драмы на
музыке" (первая печатная на русском языке опера) или "Истинной
политики", изданной им на собственные средства, Т. долго не получал в
академии никакого повышения. Он сильно нуждался и страдал от долгов. В
ряде жалобных прошений и писем, в которых чувствуется истинная нужда и
горе он говорит о своем жалком положении при котором, напр., после
пожара в 1738 г., ему не на что было купить дров и свеч. Академия туго
исполняла просьбы Т. о вспомоществованиях и ссудах, хотя материальное
положение его особенно осложнилось в 1742 г. женитьбой. Только в 1745
г., когда Т. обратился с доношением в сенат и изложил по пунктам свои
права на звание академика и испытанные мытарства, импер. Елизавета
пожаловала его, по докладу сената, в профессоры "как латинския, так и
российские элоквенции". С тех пор он стал получать 660 р. Одновременно
был пожалован в академики и Ломоносов, с которым у Т. шла уже полемика
по поводу ямбов и хореев. Результатом этой полемики, в которой принял
участие и Сумароков, сначала вместе с Т., стоявший за хорей, а потом
перешедший на сторону ямба, осталась любопытная брошюра, в которой
писатели решились передать свой спор на суд читателей: "Три Оды
парафрастическия псалма 143 сочиненные чрез трех стихотворцев из которых
каждой одну сложил особливо" (1743). Позже эта полемика приняла
ожесточенный характер, и с принципиальной перешла на личную почву: один
писатель старался унизить и осмеять другого. Сумароков написал комедию,
в которой вывел Т. под. видом пошляка и педанта Трессотиниуса. Т. в
отместку жестоко критиковал сочинения Сумарокова, пытаясь доказать
полнейшее отсутствие в них оригинальности и таланта. Ломоносов в своих
эпиграммах на Т. выражался так: