Улус
Улус. Это слово имеет несколько значений: самое общее из них - народ,
поколение. Означает оно также орду, военную дружину. Иногда это слово
употребляется в смысле сословия; так напр. "Хора-улус" - "черный или
подлый люд", в отличие от "цагон иосу", сословия "белой (или знатной)
кости". В Монголо-ойратском уставе 1640 г. У. имеет значение то жилого
места вообще (Dоrfsснаfт, по списку Палласа), то аймака, то родового
союза, то целого племени. Чаще всего слово У. употреблялось у древних
монголов и калмыков для обозначения определенной формы родового союза,
составлявшего часть более обширной родовой группы - "племени" (Тангаги).
В этом последнем смысле У. означал союз нескольких отоков (родов) и
аймаков, ведущих свое происхождение от общего племенного корня. У., как
обозначение особой формы родового союза, встречается исключительно у
монгольских племен (монголов, калмыков и бурят), хотя сходные с ними
родовые организации можно найти у всех азиатских кочевников.
Характернейшая черта У. - это их подвижность. Это не прочные,
прикрепленные к определенному месту поселения оседло-земледельческих
народов, а своеобразные, многолюдные родовые союзы кочевников, меняющих
место пребывания в зависимости от времени года, урожая, кормов, обилия
или недостатка воды в том или другом месте. Территории, по которым
кочевали У., имели, конечно, границы, но в пределах этих очень больших
по пространству территорий передвижение У., равно как отдельных их
частей, было совершенно свободное, "безвозбранное". Этот взгляд на
землю, как на общее достояние всех У., калмыки перенесли и в Россию,
когда прикочевали на Волгу. Признавая всю степь общим владением У., они
не установили ни определенных границ между У., ни определенных
пространств для кочевки улусных родов. Бурятские поколения,
перекочевавшие в ХVI и ХVII вв. из Монголии к Байкалу, также занимали
земли целыми группами родов и владеют ими до сих пор сообща. В
административном отношении монгольские и калмыцкие У. сохраняли очень
долго (до начала ХIХ в.) те же основные черты, которые отличали улусное
устройство монголов еще во времена Чингисхана: каждый У. составлял
отдельную кочевую орду, управляемую своим родовым вождем - нойоном,
находившимся в вассальной зависимости от тайши. Отношения нойонов к
тайши определялись началами родового старейшинства, т. е. лучшим и
обширнейшим У. владел сам тайша, а менее обширные он раздавал в
управление наследственным нойонам, сообразно с их родовым
старейшинством. Нойон или тайша управлял У. неограниченно, но произвол
его в значительной степени регулировался издревле установившимся обычным
правом, носителями и выразителями которого являлись лучшие улусные люди
- почетные старики. Улусные люди - они же сородичи - обязаны были своему
вождю послушанием и ратной службой; они вносили подати на покрытие
разных нужд как общественных, так и личных тайши или нойона. Внутреннее
устройство У. отмечено всеми чертами родового быта. У., как слишком
обширный родовой союз, делился естественно на более мелкие родовые
группы - отеки, аймаки и хотоны. Каждая из этих групп управлялась
наследственным старейшим родоначальником, которому присваивались разные
названия - зайсанга (глава отока), шуленги (глава аймака), ахха или ага
(глава хотона). Отвечая за благополучие и порядок в своих кочевьях перед
нойоном или тайшой, старейшины содействовали тому, что такая подвижная,
текучая общественная группа, как У., сохраняла свою целость, представляя
собою прекрасно организованную как для самозащиты, так и нападения
боевую орду. В видах большей боевой готовности У. делились еще на
искусственные группы - сотни, сорока и десятки, а для сохранения его
целости строго возбранялось родовичам откочевывать в чужие У. Всякий
перебежчик по строгим началам ойратства подлежал возврату в старый его
род, так как освященный веками обычай обязывал родовича стоять всю жизнь
на страже. своей родной ставки, своего куреня (хотона). Родовой характер
улусного устройства у монгольских патриархальных племен сказывается в
трех основных устоях его: родовой солидарности, ответственности и
круговой поруке. Родовая солидарность одно-улусных родовичей выражается
в обязательном призрении бедных и взаимной помощи. По исконным обычаям
монголов, всякий бедняк не только находил у своих одноулусников пищу и
приют, но также радушный, братский приют. Богатый сосед всегда приходил
на помощь бедному, снабжая его скотом, съестными припасами и всем
нужным. Безвозмездный взаимный обмен услуг между родовичами считался
обязательным. Круговая порука и ответственность членов одного У. перед
членами другого вытекали из того основного начала родового быта, в силу
которого всякий У. играл по отношению к чужому роду или У. роль одного
коллективного лица. За вину родовича отвечал не только виновный, но все
родовичи того союза, к которому он принадлежал. Если виновник
какого-либо преступления не открывался, то штраф или виру платил весь
род или весь У., на который падало подозрение. Напротив, очистительная
присяга одного или нескольких одноулусников совершенно освобождала в
некоторых случаях заподозренного родовича. Улусный суд, состоявший из
правителя У. и почетных стариков, разбирал споры между одноулусниками;
междуродовой суд решал дела, касавшиеся интересов нескольких У. или
родов. Древнее улусное устройство потерпело значительные изменения у
волжских калмыков в первой половине прошлого столетия (в 1834 г.).
Главнейшие из них заключаются в том, что сильно были урезаны права
владельцев улусов. У. были ограничены территориально: судебная власть
нойонов перешла к суду "зарго", в котором рядом с депутатами от
калмыцкого народа заседали также русские чиновники. У восточных монголов
родовая организация У. сохранилась до сих пор в гораздо. большей
чистоте. У бурят, судя по некоторым историческим данным, улусное
устройство в момент их перехода в русское подданство (в ХVII в.) было
совершенно тожественно с организацией У. у монголов; но с течением
времени бурятский У. теряет свои первоначальные большие размеры и
начинает означать небольшую группу близкородственных ротонов, кочевавших
вместе. Так, в степных законах селенгинских бурят (от 1823 г.) слово У.
употребляется в смысле стойбища или небольшой группы юрт или кибиток,
составляющих только малую часть рода. Еще 30 - 40 лет тому назад
бурятский У. имел следующий внешний вид. Каждый У. состоял обыкновенно
из нескольких жерденных загородей. В каждой загороди находилось
несколько юрт с разными пристройками. В одной из этих юрт жид старший в
семье бурят, старик со старухой, иногда с какими-нибудь сиротами
родственниками. В другой, рядом стоявшей юрте, жил сын этого старика, с
женой и детьми. Если у старика были еще женатые сыновья, то и они жили в
особых юртах, но в той же загороди. У всего этого семейного родового
круга пашни, покосы, скот были общие. Все члены загороди работали
сообща. При всякой жаренине, при всяком сборе гостей все участвовали,
как одна семья. Рядом, в другой подобной же изгороди, жили ближайшие
родственники главы первой группы юрт, напр. его братья со своими
семьями; и тут в одной общей изгороди, посредине, стояла юрта старшего в
роде, по бокам - юрты его сыновей. В более отдаленных загородях жили
дальние родственники, которые назывались соседями. Наконец, еще более
отдаленные родственники обособлялись в новый У., имевший такое же
устройство. Группа подобных соседних У. составляла род, родовую общину
(Щапов). Внешний вид бурятского У., таким образом, был совершенно
тожествен с видом большого калмыцкого У.: разница между ними была только
в числе кибиток и в пространстве, занимаемом ими. Начала родовой
солидарности и взаимной помощи сказывались у бурят в целом ряде обычаев
и обрядов, происхождение которых относится к глубочайшей древности, Так,
во всех улусных общинах безродные сироты и бедные ходили по юртам, как
по своим родным жилищам, и находили там приют и пропитание. Они могли
сами, без всякого спросу, взять что увидят в юрте съестного. Если в
какой-нибудь юрте закалывали барана, готовили жаренину, то буряты всех
одноулусных юрт могли, не стесняясь, идти на жаренину, как на общую
трапезу. К общеродовым и, следовательно, улусным обязанностям относятся
также поднесение невесте подарков, когда она перед свадьбой объезжает
своих родных; уплата калыма в складчину за бедного жениха; так наз.
"нэшвер", заключающийся в том, что всякий раз, когда кто-нибудь
устраивает у себя свадьбу, вечеринку и т. д., родственники-одноулусники,
и даже из других У., обязаны привозить с собою мясо, молочные продукты и
другие съестные припасы, служащие серьезным подспорьем для родовича,
устроившего торжество. Круговая порука и ответственность у селенгинских
бурят долго сохранялись в виде обязанности платить за украденную вещь
или скотину, если воровской след привел к У. и последний не мог его
отвести. Присяга одного или нескольких близких родственников,
удостоверяющая добросовестность и честность заподозренного лица,
освобождала его от наказания. Таких черт общеродовой солидарности и
ответственности в бурятских У. в начале ХIХ в. было гораздо больше, но
за последнее столетие улусное устройство бурят претерпело едва ли не еще
более серьезные изменения, нежели устройство калмыков. Главные причины
этих изменений - смешение родов, распространение среди бурят ламаизма с
одной стороны и хлебопашества с другой. В направлении, разлагавшем
древнюю родовую организацию бурят, влияли также правительственные
мероприятия последних десятилетий. Бурятские У. во многих местах
обратились в неподвижные жилые места, с разнородным населением; древнее
обычное право выходило из употребления и уступало место новым
правоотношениям, а вместе с тем падали и те устои, которые придавали
улусной организации такую крепость и единство. Ср. Раllаs, "Sаммlungеn
dеr нisтоrisснеn Nаснriснтеn uвеr diе Моngоlisснеn Vоlкеrsснаfтеn";
Gеоrgi, "Rеisеn"; М. Кrоll, "Dаs Gеsснlеснтs- und Fамiliеnwеsеn dеr
Тrаnsваiкаlisснеn Вurjатеn" ("Zеiтsснrifт fur Sосiаl- und
WirтsснаfтsGеsснiснте", 1898); Леонтович, "Калмыцкое право"; его же,
"Древний МонголоОйратский устав взысканий"; Голстунский,
"Монголо-Ойратский закон 1640 г."; Самоквасов, "Сборник обычного права
сибирских инородцев"; А. Щапов, "Бурятская улусная родовая община"
("Изв. Вост. Сиб. Отд. Имп. Рус. Географ. Общ.", 1875); М. Кроль, "Формы
землепользования в Забайкальской области" ("Материалы по исследованию
землевладения и землепользования в Забайкальской области", вып. 10).