Былины
Былины являются эпическими песнями о русских богатырях; именно здесь
мы находим воспроизведение общих, типических их свойств и историю их
жизни, их подвиги и стремления, чувства и мысли. Каждая из этих песен
говорит, главным образом, об одном эпизоде жизни одного богатыря и таким
образом получается ряд песен отрывочного характера, группирующихся около
главных представителей русского богатырства. Число песен увеличивается
еще вследствие того, что имеется по несколько вариантов, более или менее
различных, одной и той же Б. Все Б., кроме единства описываемого
предмета, характеризуются еще единством изложения: они проникнуты
элементом чудесного, чувством свободы и (по мнению Ореста Миллера) духом
общины. Миллер не сомневается в том, что независимый дух былевого
русского эпоса является отражением старой вечевой свободы, сохраненной
вольными казаками и свободными олонецкими крестьянами, не захваченными
крепостным правом. По взгляду этого же ученого, дух общины, воплощенный
в былинах, является внутренней связью, соединяющей русский эпос и
историю русского народа.
слоге и языке: стих Б. состоит или из трохеев с дактилическим
окончанием, или из смешанных трохеев с дактилями, или наконец из
анапестов; созвучий нет совсем и все основано на музыкальности стиха;
тем, что былины писаны стихами, они отличаются от "побывальщин", в
которых уже давно стих разложился в прозаический рассказ. Слог в Б.
отличается богатством поэтических оборотов; он изобилует эпитетами,
параллелизмами, сравнениями, примерами и другими поэтическими фигурами,
не теряя вместе с тем своей ясности и естественности изложения. Б.
теперь "сказываются" на чистом великорусском языке, с сохранением
довольно большого количества архаизмов, особенно в типических частях.
Гильфердинг каждую Б. делил на. две части: одну - изменяющуюся сообразно
воли "сказателя"; другую - типическую, которую рассказчик должен
передавать всегда с возможной точностью, не изменяя ни одного слова.
Типическая часть заключает все существенное, что говорится про богатыря;
остальное представляется только фоном для главного рисунка. Чтобы дать
понятие о количестве былин, отметим статистику их, приведенную в
"Истории Русской Словесности" Галахова. Одних былин киевского цикла
собрано: в Московской губ. 3, в Нижегородской 6, в Саратовской 10, в
Симбирской 22, в Сибири 29, в Архангельской 34, в Олонецкой до 300 -
всех вместе около 400, не считая здесь Б. новгородских, позднейших
московских и др. Все известные нам Б. по месту своего происхождения
делятся на: киевские, новгородские и общерусские, более поздние.
Хронологически на первом месте, по О. Миллеру, надо поставить Б.,
рассказывающие о богатырях сватах; потом те, которые вообще называются
киевскими и новгородскими: по-видимому они возникли до ХIV в.; затем
идут вполне исторические, относящиеся к московскому периоду Русского
государства, и наконец относящиеся к событиям последних времен.
требуют обширных объяснений; поэтому до сих пор вообще мало занимались
ими. Но огромное значение имеют былины так называемого новгородского и в
особенности киевского цикла, хотя нельзя смотреть на эти Б. как на
рассказы о событиях, действительно имевших когда-то место в таком виде,
в каком они представляются в песнях: элемент чудесного вполне
противоречит этому. Если же Б. не представляются достоверной историей
лиц, действительно живших когда-то на Русской земле, то их содержание
надо непременно объяснять иначе. Ученые исследователи народного эпоса
прибегали в этих объяснениях к двум методам: историческому и
сравнительному. Собственно говоря, оба эти метода в большинстве
исследований сводятся к одному сравнительному, и едва ли правильно
ссылаться здесь на метод исторический. В самом деле, исторический метод
состоит в том, что мы для известного, напр. языкового явления путем
архивных поисков или теоретического выделения позднейших элементов
отыскиваем все более и более древнюю форму и таким образом приходим к
первоначальной - простейшей форме. Совсем не так применялся
"исторический" метод к изучению былин. Здесь нельзя было сопоставлять
новых редакций с более древними, так как мы этих последних вовсе не
имеем; с другой стороны, литературная критика отметила в самых общих
чертах только характер изменений, каким подверглись с течением времени
Б., не касаясь совсем отдельных частностей. Так называемый исторический
метод в изучении былин, собственно говоря, состоял в сравнении сюжетов
былинных с летописными; а так как сравнительным методом назывался тот,
при котором сравнивались сюжеты Б. с сюжетами других народных (по
большей части мифических) или же чужестранных произведений, то и
выходит, что здесь разница ничуть не в самом методе, а просто в
материале сравнений. И, так, в сущности, только на сравнительном методе
и обоснованы четыре главные теории происхождения былин:
историческо-бытовая, мифологическая, теория заимствований и наконец
смешанная теория, пользующаяся теперь самым большим кредитом.
сказать несколько слов о значении былинных сюжетов. Всякое литературное
произведение можно разложить на несколько главнейших моментов
описываемого действия; совокупность этих моментов составляет сюжет
данного произведения. Таким образом сюжеты бывают более или менее
сложны. На одном и том же сюжете может основываться несколько
литературных произведений, которые даже, благодаря разнообразию
второстепенных изменяющихся черт, напр. мотивов действия, фона,
сопутствующих обстоятельств и т. п. могут показаться на первый взгляд
совсем несходными. Можно даже пойти дальше и сказать, что всякий сюжет
без исключения всегда составляет основу большего или меньшего количества
литературных произведений, и что очень часто бывают модные сюжеты,
которые почти в одно время обрабатываются на всех концах земного шара.
Если теперь в двух или нескольких литературных произведениях мы найдем
общий сюжет, то допускаются тут три объяснения: либо в этих нескольких
местностях сюжеты выработались самостоятельно, независимо друг от друга
и составляют таким образом отражение действительной жизни или явлений
природы; либо сюжеты эти обоими народами унаследованы от общих предков;
либо, наконец, один народ заимствовал сюжет у другого. Уже а рriоri
можно сказать, что случаи самостоятельного совпадения сюжетов должны
быть очень редки, и чем сюжет сложнее, тем он должен быть
самостоятельнее. На этом главным образом основывается
исторически-бытовая теория, упускающая совершенно из виду сходство
сюжетов русских Б. с произведениями других народов или считающая его
явлением случайным. По этой теории богатыри являются представителями
разных сословий русского народа, былины же - поэтически-символическими
рассказами исторических происшествий или картинами явлений народного
быта. На первом же и втором предположениях основана теория
мифологическая, по которой сходные сюжеты в произведениях
индоевропейских народов унаследованы от общих праарийских предков;
сходство же между сюжетами не сродных народов объясняется тем, что в
различных странах на одно и то же явление природы, послужившее
материалом для сходных сюжетов, смотрели люди одинаково и одинаково его
толковали. Наконец, на 3-м объяснении основана теория заимствования, по
которой сюжеты русских Б. перенесены в Россию с Востока и Запада.
Частности этих теорий и взгляды их представителей изложены в статье:
Богатыри.
одной стороны О. Миллер в своем "Опыте" утверждал, что сравнительный
метод служит для того, чтобы в сопоставляемых произведениях,
принадлежащих различным народам, тем резче, тем определительнее
выказались различия; с другой же стороны, Стасов прямо высказал мнение,
что былины заимствованы с Востока. В конце концов, однако, ученые
исследователи пришли к тому убеждению, что былины составляют весьма
сложное явление, в котором перемешаны разнородные элементы: исторически
- бытовые, мифические и заимствованные. А. Н. Веселовский дал некоторые
указания, которые могут руководить исследователем и обезопасить его от
произвола теории заимствований; именно в ССХХIII номере "Журнала Мин.
Нар. Просв. " ученый профессор пишет: "Для того, чтобы поднять вопрос о
перенесении повествовательных сюжетов, необходимо запастись достаточными
критериями. Необходимо принять в расчет фактическую возможность влияния
и его внешние следы в собственных именах и в остатках чуждого быта и в
совокупности подобных признаков, потому что каждый в отдельности может
быть обманчив". К этому мнению примкнул Халанский, и теперь исследование
былин поставлено на правильную точку зрения. В настоящее время главное
стремление ученых исследователей былин направлено к тому, чтобы
подвергнуть эти произведения самому тщательному, по возможности,
анализу, который окончательно должен указать на то, что именно в былинах
составляет неоспоримую собственность русского народа, как символическая
картина явления естественного, исторического или бытового, и что занято
у других народов.
Л. Майков, пишущий: "Хотя между сюжетами былин есть и такие, которые
можно возвести к эпохе доисторического сродства индоевропейских
преданий, тем не менее все содержание Б., а в том числе и эти древнейшие
предания представляются в такой редакции, которая может быть приурочена
только к положительно историческому периоду. Содержание Б.
вырабатывалось в продолжение Х, ХI и ХII веков, а установилось во вторую
половину удельно-вечевого периода в ХIII и ХIV веках". К этому можно
прибавить слова Халанского: "В ХIV веке устраиваются пограничные
крепости, острожки, устанавливается пограничная стража и в это время
сложился образ богатырей, стоящих на заставе, оберегающих границы
Святорусской земли". Наконец, по замечанию О. Миллера, большая древность
былин доказывается тем обстоятельством, что изображается в них политика
еще оборонительная, а не наступательная.
распространенная теория предполагает, что былины - южно-русского
происхождения, что их первоначальная основа южно-русская. Только со
временем, вследствие массового переселения народа из Южной Руси на
Север, перенесены туда былины, а затем на первоначальной своей родине
они были забыты, вследствие влияния других обстоятельств, вызвавших
казацкие думы. Против этой теории выступил Халанский, осуждая вместе с
тем и теорию первоначального общерусского эпоса. Он говорит:
"Общерусский древний эпос - такая же фикция, как и древний общерусский
язык. У каждого племени был свой эпос - новгородский, словенский,
киевский, полянский, ростовский (ср. указания Тверской летописи),
черниговский (сказания в Никоновской летописи)". Все знали о Владимире,
как о реформаторе всей древнерусской жизни, и все пели о нем, при чем
происходил обмен поэтическим материалом между отдельными племенами. В
ХIV и ХV веках Москва сделалась собирательницей русского эпоса, который
в это же время все более и более сосредоточивался в киевский цикл, так
как киевские былины произвели на остальные ассимилирующее влияние,
вследствие песенной традиции, религиозных отношений и т. п. : таким
образом в конце ХVI века закончено было объединение былин в киевский
круг (хотя, впрочем, не все былины к нему примкнули: к таким принадлежит
весь новгородский цикл и некоторые отдельные былины, напр. о Суровце
Суздальце и о Сауле Леванидовиче). Потом из Московского царства
распространились былины во все стороны России путем обыкновенной
передачи, а не эмиграции на север, которой не было. Таковы в общих
чертах взгляды Халанского на этот предмет. Майков говорит, что
деятельность дружины, выраженная в подвигах ее представителей богатырей,
и есть предмет былин. Как дружина примыкала к князю, так и действия
богатырей всегда стоят в связи с одним главным лицом. По мнению этого же
автора, былины пели скоморохи и гудошники, приигрывая на звончатых
яровчатых гуслях или гудке, слушали же их по большей части бояре,
дружина.
противоречивым результатам оно привело некоторых ученых - можно судить
хотя бы только по одному следующему факту: Орест Миллер, враг теории
заимствований, старавшийся везде в былинах найти чисто народный русский
характер, говорит: "Если отразилось какоенибудь восточное влияние на
русских былинах, так только на тех, которые и всем своим бытовым складом
отличаются от склада старославянского; к таким относятся былины о
Соловье Будимировиче и Чуриле. А другой русский ученый, Халанский,
доказывает, что былина о Соловье Будимировиче стоит в самой тесной связи
с великорусскими свадебными песнями. То, что О. Миллер считал совсем
чуждым русскому народу - т. е. самосватание девушки, - по Халанскому
сушествует еще теперь в некоторых местах Южной России. Приведем здесь,
однако, хоть в общих чертах, более или менее достоверные результаты
исследований, полученные русскими учеными.
нельзя; но точно указать, каковы именно были эти перемены, в настоящее
время крайне трудно. На основании того, что богатырская или героическая
природа сама по себе везде отличается одними и теми же качествами -
избытком физических сил и неразлучною с подобным избытком грубостью, О.
Миллер доказывал, что русский эпос на первых порах своего существования
должен был отличаться такою же грубостью; но так как, вместе со
смягчением народных нравов, такое же смягчение сказывается и в народном
эпосе, поэтому, по его мнению, этот смягчительный процесс надо
непременно допустить в истории русских былин. По мнению того же ученого,
былины и сказки выработались из одной и той же основы. Если существенное
свойство былин
она ближе подходит к сказке. Таким образом выясняется второй процесс в
развитии былин: приурочение. Но, по Миллеру, есть и такие былины, в
которых еще вовсе нет исторического приурочения, причем, однако. он не
объясняет нам, почему он такие произведения не считает сказками?
("Опыт"). Затем, по Миллеру, разница между сказкой и былиной заключается
в том, что в первой мифический смысл забыт раньше и она приурочена к
земле вообще; во второй же мифический смысл подвергся изменениям, но не
забвению. С другой стороны, Майков замечает в былинах стремление
сглаживать чудесное. Чудесный элемент в сказках играет другую роль, чем
в былинах: там чудесные представления составляют главную завязку сюжета,
а в былинах они только дополняют содержание, взятое из действительного
быта; их назначение - придать более идеальный характер богатырям. По
Вольнеру, содержание былин теперь мифическое, а форма - историческая, в
особенности же все типические места: имена, названия местностей и т. д.;
эпитеты соответствуют историческому, а не былинному характеру лиц, к
которым они относятся. Но первоначально содержание былин было совсем
другое, именно действительно историческое. Это произошло путем
перенесения былин с Юга на Север русскими колонистами: постепенно
колонисты эти стали забывать древнее содержание; они увлекались новыми
рассказами, которые более приходились им по вкусу. Остались
неприкосновенными типические места, а все остальное со временем
изменилось. По Ягичу, весь русский народный эпос насквозь проникнут
христиански-мифологическими сказаниями, апокрифического и
неапокрифического характера; из этого источника заимствовано многое в
содержании и мотивах. Новые заимствования отодвинули на второй план
древний материал, и былины можно разделить поэтому на три разряда: 1) на
песни с очевидно заимствованным библейским содержанием; 2) на песни с
заимствованным первоначально содержанием, которое, однако, обработано
более самостоятельно и 3) на песни вполне народные, но заключающие в
себе эпизоды, обращения, фразы, имена, заимствованные из христианского
мира. О. Миллер не совсем с этим согласен, доказывая, что христианский
элемент в былине касается только внешности. Вообще, однако, можно
согласиться с Майковым, что былины подвергались постоянной переработке,
соответственно новым обстоятельствам, а также влиянию личных взглядов
певца. Тоже самое говорит Веселовский, утверждающий, что былины
представляются материалом, подвергавшимся не только историческому и
бытовому применению, но и всем случайностям устного пересказа
("Южнорусские былины"). Вольнер в былине о Сухмане усматривает даже
влияние новейшей сантиментальной литературы ХVIII в., а Веселовский о
былине "Как перевелись богатыри" говорит вот что: "Две половины былины
связаны общим местом весьма подозрительного характера, показывающим, как
будто внешней стороны былины коснулась эстетически исправляющая рука".
Наконец, в содержании отдельных былин не трудно заметить: разновременные
наслоения (тип Алеши Поповича), смешение нескольких первоначально
самостоятельных былин в одну (Вольга Святославич или Волх Всеславич), т.
е. объединение двух сюжетов, заимствования одной былины у другой (по
Вольнеру, начало Б. о Добрыне взято из Б. о Вольге, а конец из Б. о
Иване Годиновиче), наращения (былина о Соловье Будимировиче у Кирши),
большая или меньшая порча былины (рыбниковская распространенная Б. о
Берином сыне, по Веселовскому) и т. п.
эпизодичности, отрывочности. Об этом обстоятельнее других говорит О.
Миллер, который считал, что первоначально былины составляли целый ряд
самостоятельных песен, но со временем народные певцы стали сцеплять эти
песни в большие циклы: происходил, словом, тот же процесс, который в
Греции, Индии, Иране и Германии привел к созданию цельных эпопей, для
которых отдельные народные песни служили только материалом. Миллер
признает существование объединенного, цельного Владимирова круга,
державшегося в памяти певцов, в свое время образовавших, по всей
вероятности, тесно сплоченные братчины. Теперь таких братчин нет, певцы
разъединены, а при отсутствии взаимности никто между ними не оказывается
способным хранить в своей памяти все без исключения звенья эпической
цепи. Все это очень сомнительно и не основано на исторических данных;
благодаря тщательному анализу, можно только допустить, вместе с
Веселовским, что "некоторые былины, напр. Гильфердинга ©27 и 127,
являются, во-первых, продуктом выделения былин из киевской связи и
вторичной попытки привести их в эту связь после развития в стороне"
("Южнорусские былины").
стихотворения", изданы в 1804, 1818 и 1878; Киреевского, Х выпусков,
издан, в Москве 1860 года и след.; Рыбникова, четыре части (1861 -
1867); Гильфердинга, изд. Гильтебрантом под заглавием: "Онежские былины"
(Спб., 1873); Авенариуса, "Книга о киевских богатырях" (Спб., 1875);
Халанского (1885). Кроме того, варианты былин встречаются: у Шейна в
сборниках великорусских песен ("Чтения Моск. Общ. Ист. и Древа. " 1876 и
1877 и отд. ); Костомарова и Мордовцевой (в IV части "Летописи древней
русской литературы Н. С. Тихонравова"); былины, печатанные Е. В.
Барсовым в "Олонецких Губернских Ведомостях" после Рыбникова, и наконец
у Ефименка в 5 кн. "Трудов Этнографического отдела Московского Общества
любителей естествознания"; 1878.
Аксакова: "О богатырях Владимировых" (Сочинения, т. I). Затем следуют:
Ф. И. Буслаева, "Русский богатырский эпос" ("Русский Вестн. ", 1862); Л.
Н. Майкова, "О Б-х Владимирова цикла" (Спб., 1863); В. В. Стасова,
"Происхождение русских былин" ("Вестн. Евр. ", 1868, причем ср. критики
Гильфердинга, Буслаева, Вс. Миллера в "Бесед. Общ. люб. рос. слов. ",
кн. 3; Веселовского, Котляревского и Розова в "Трудах Киевс. дух. акад.
", 1871 г., и, наконец ответ Стасова: "Критика моих критиков"); О.
Миллера, "Опыт исторического обозрения русской народной словесности"
(Спб., 1865) и "Илья Муромец и богатырство киевское" (Спб., 1869 г.,
критика Буслаева в "ХIV присуждении Уваровских наград" и "Журн. Мин.
Нар. Пр. " 1871); К. Д. Квашнина-Самарина, "О русских былинах в
историкогеографическом отношении" ("Беседа", 1872); его же, "Новые
источники для изучения русского эпоса" ("Русский Вестник", 1874); Ягича
статья в "Аrснiv fur Slаv. Рнil. "; М. Каррьера, "Diе Кunsт iм
Zusаммеnнаngе dеr Сulтurеnтwiскеlung und diе Idеаlе dеr Меnsсннеiт",
вторая часть, перев. Е. Коршем; Рамбо, "Lа Russiе ерiquе" (1876);
Вольнера, "Unтеrsuснungеn uвеr diе Vоlкsерiк dеr Grоssrussеn" (Лейпп..,
1879); Веселовского в "Аrснiv fur Slаv. Рнil. " т. III, VI, IХ и в
"Журн. Мин. Нар. Прос. " 1885 декабрь, 1886 декабрь, 1888 май, 1889 май,
и отдельно "Южнорусские былины", часть I и II. 1884 г.; Жданова, "К
литературной истории русской былевой поэзии" (Киев, 1881); Халанского,
"Великорусские былины киевского цикла" (Варшава, 1885). И. Лось.