В книжке "Неформальная Россия" ("о неформальных политизированных движениях и группах в РСФСР; опыт справочника", Москва, "Молодая Гвардия", 1990 г.) была глава, посвященная движению КСП. Рассказывая о Московском клубе, автор писал: "Обращает внимание куст "МИДиез" ("Маркиз и друзья и его знакомые"), который проводит только песенные слеты определенного направления..."    Что это было за направление, теперь уже установить нелегко по причине, изложенной ниже; говорят, впрочем, что тематика мероприятий была пронизана духом спиртных напитков.
Но однажды эти слеты резко прекратились, а сам Маркиз (Сергей Банников) исчез с КСПшного горизонта.
Далее следует рассказ одного из знакомых знакомых Берга:
- Брожу я по островку у восточного побережья Средиземного моря. Вдруг слышу - поют. По-нашему и, что самое интересное, "наши" песни. Подхожу, вижу - костер и ребята.
- Вы что здесь делаете? - спрашиваю. - Проводим слет куста "МИД". Оказывается, тот из них, кто "уехал" первым, повызывал туда всех остальных, и теперь им там вместе таки-да неплохо!

Вообще же оставшиеся "здесь" ревниво пытаются отслеживать перипетии судеб тех, кто оказался "там", хотя это и нелегко: мешает, в частности, дороговизна переписки, а уж о звонках и говорить не приходится. Поэтому проверка подозрительной информации несколько затруднена.
Так, "здешние" знакомые Якова Когана, узнав, что "там" он "работает на лесоповале", никак не могли взять в толк два обстоятельства: как Яша со своей больной рукой управляется с бензопилой "Дружба" или как она там у них называется, и где вообще в Израиле лесоповал. Оказалось, "источник" всего-навсего образно окрестил этим словом управление по озеленению, куда Когану удалось устроиться на какую-то бумажную работу.

Александру Медведенко повезло больше - он работает на радио и делает передачи об авторской песне. Правда, псевдоним он взял более благозвучный - Александр Дов (что значит - Медведь), за что друзья сразу обозвали его "довской мордой".

Представляет определенный интерес живописное полотно, нарисованное московским АП-менеджером Евгением Вдовиным: на берегу Галилейского озера валяется груда автоматов; рядом сидит куча мужиков в камуфляжной форме, с гитарами, и - Визбора!..

- В мае 1980 года Московский КСП проводил свой XXIV слет. рендованная электричка (было и такое, как сейчас помню!) выгрузила участников на станции Дровнино (это по Белорусской дороге, за Бородиным, на самой границе Московской и Смоленской областей). Дальше предстояло идти пешком. В соответствии с традициями того времени - много, причем поскольку в силу тех же традиций маршрут был известен лишь нескольким оргам, то и асстояния никто точно не знал. Несколько километров прошли по твердой дороге, потом свернули на проселок. Через пару километров непривычные к турпоходам широкие массы (на слет, несмотря на труднодоступность, двигалось тысяч пять-шесть) начали интересоваться, скоро ли придем. И вот растянувшиеся вдоль всей колонны орги, послушав шипение и бормотание своих "уоки-токи", торжественно возвестили:
- До места слета - два километра!
Окрыленный народ поднажал, колонна двинулась быстрее. Однако через некоторое время, когда обещанная дистанция осталась позади, ропот и недоумение возникли с новой силой. Снова отчаянное совещание в эфире - и снова торжественное объявление:
- До места слета - два километра!
Заветные две версты объявлялись еще минимум дважды. После этого оргов хотели уже просто бить, но в погоне за ними нечаянно выскочили на поляну слета...
Осенью того же года лучший топограф куста РЭКС Алексей Тихомиров и я искали место для осеннего РЭКСа. Выгрузившись на станции Скоротово и минут через сорок свалившись в темноте в какую-то речку, мы заночевали в ней, а утром установили, что она носит гордое имя Халява. И решили, что лучше места для слета просто быть не может - на Халяве близ станции "Скоро тово...". Поскольку, в отличие от горклубовских оргов, мы не были озабочены отрубанием "хвостов", перед самым слетом мы сделали капитальную разметку от станции до самого места. Среди прочих веселых картинок почетное место занимал следующий плакат: в середине - костер, по кругу - образующие замкнутый цикл стрелочки, а внизу - надпись:
"ДО МЕСТА СЛЕТА - ДВА КИЛОМЕТРА!".
Столько и было от поляны слета до станции.

- Этот слет вообще оставил по себе многообразную память. Когда на очередной "двухкилометровой" дистанции наша колонна проходила через безвестную полувымершую деревню, одна из чудом уцелевших местных жительниц (как выражается газета "МК" -"постпенсионного возраста") сочувственно оглядела нас и спросила:    - И куда же вас, бедных, гонят?
Я тогда впервые услышал этот вопрос и отнес его на счет знаменитой "олимпийской профилактики" в Москве. Однако позднее я не раз сам был свидетелем и слышал от других, что многолюдные колонны КСПшников регулярно вызывали этот вопрос у мирных жителей. В ту пору наши сограждане просто не могли себе представить, что такая масса людей может собраться и двигаться в одном направлении по своей воле.
Кроме того, XXIV слет вошел в историю как самый известный из "грязевых". Поляна слета представляла собой огромное блюдце, выстланное глиной. Земля и так была сырая, да еще шел дождь, и 10 - 12 тысяч ног (чуть не написал - "пар ног", впрочем, в некоторые моменты слета большинство участников и впрямь передвигалось на обеих парах конечностей) покрыли поляну слоем жидкой грязи толщиной сантиметров 20. За время слета было, конечно, сказано немало теплых слов в адрес предусмотрительных организаторов. Именно тогда родилась знаменитая песня с рефреном "Благодарим товарища Каримова // За столь удачно выбранное место!" (историческая несправедливость - как раз в данном случае место выбирал не Каримов, а Валерий Прохоров!). А когда мы покидали обезображенную поляну, при прощальном взгляде на нее само собой родилось грустное двустишие:

К счастью, вскоре выяснилось, что это не так. Ребята-геоботаники, присутствовавшие на слете, в конце лета специально поехали взглянуть на несчастное поле и обнаружили на нем траву выше человеческого роста. Оказывается, мы своими ногами фактически запихнули старую дерновину вглубь почвы, где она благополучно сгнила, превратившись из помехи для молодой травы в подкормку для нее.

- В конце 70-х - первой половине 80-х рубка "хвостов" была так же популярна в Московском КСП, как рубка лозы - в кавалерийской части. Справедливости ради следует сказать, что проблема действительно существовала, и создавали ее не полумифические преследования со стороны властей, а вполне реальные тусовщики - "профессиональные хвосты", коллекционеры слетов. Эта публика считала своей задачей непременно дойти туда, куда ее не звали (а не звали ее никуда), убедиться, что это именно тот слет, на который они шли, немедленно напиться и все остальное время вести себя так, словно кроме них тут никого и нет.
Однако трудно сказать, что причиняло большие неудобства - подобные гости на слете или мероприятия по их отсечению. В арсенал последних входили не только строгая засекреченность места и многокилометровые кривые маршруты по сильно пересеченной местности, но и жестко определенные заезды, множественные места сбора (сразу на четырех-пяти станциях метро, как правило, не имеющих выхода на ту железную дорогу, по которой в конце концов придется ехать), контрольное число собравшихся (если будет больше, проводник просто не подойдет к месту сбора), использование "сквозных" электричек (позволяющих ехать, скажем, с Курского вокзала по Белорусской или Рижской дороге) и даже быстрая переброска с одной дороги на другую (особенно на пересечении Перово - Чухлинка).
Особенно славился всем этим куст "Лефортово" в годы командирства темпераментной Нонны Работиной. В самом кусте даже ходил такой анекдот: "Поздняя осень. Ночь. Болото посреди непроходимой чащи. Посередине его сквозь крупные хлопья снега смутно виднеются две фигурки. - Доотрубались... - мрачно сказала Нонна, кутаясь в кустовой флаг".
А вот куст РЭКС, несмотря на генетическое родство и географическую близость с "Лефортовом", почти не заботился о рубке "хвостов". Больше половины его слетов прошло в одном и том же сравнительно легкодоступном месте - у платформы Подосинки, куда рэксовцы ездили прямо из своего Энергетического института, стоящего у станции Новая той же Казанской дороги. Тем не менее, именно РЭКСу удалось однажды достичь идеала - провести слет, на который не добрался ни один "хвост". Это в 1984 году.
Куст только что пережил одновременно раскол, закончившийся уходом заметной части "стариков", и массовый приток молодежи. Для восстановления внутренней цельности куста решено было провести строго закрытый слет и особенно постараться не допустить на него "раскольников". Слет назначили на небывало раннюю, фактически зимнюю дату - 8 марта. Всех заранее оповестили: место слета будет очень далеко, электрички туда не ходят, добраться можно будет только дальним поездом, причем пассажирским - скорые там не останавливаются. Поэтому будет только один заезд, деньги на билеты надо сдавать заранее, запасаться студенческими (у кого нет своего) и ни в коем случае не опаздывать на место сбора. Профессиональные "хвосты" заранее махнули на этот слет рукой: в организованный заезд не протиснешься, а когда станет известен поезд, брать билеты будет уже поздно. В назначенное время все, кто решился ехать, собрались у платформ дальних поездов Казанского вокзала. Автор концепции слета и руководитель его подготовки Алексей Подвальный посмотрел на часы, удовлетворенно хмыкнул и сказал: "Пошли, только быстрее". Следуя за ним, толпа миновала дальние поезда, вскочила в уже готовую отойти электричку и уехала... в Подосинки.
Позже оказалось, что один из "нежелательных элементов" - экс-рэксовец Саша Чуев - вычислил подходящий под указанные параметры дальний поезд, самостоятельно купил билет на него и заранее сел в вагон, воображая, какой впечатление произведет на Подвального его внезапное появление в пути. Ближайшая остановка у этого поезда была в Муроме, так что в следующий раз мы о Саше Чуеве услышали нескоро - когда он приобрел известность как один из основателей Российской христианско-демократической партии.

- В 19** году командир московского куста "РЭКС" Игорь Грызлов возвращался с Грушинского фестиваля. Вошел в поезд, нашел свою полку, положил на нее рюкзак и пошел дотрепываться. Возвращается - на его полке лежит незнакомая девушка. Не успел он спросить, зачем она тут лежит и не мешает ли ей рюкзак, как к нему подбегает функционер из Донбасса Виктор Забашта:
- Слушай, Игорь, тут одного человека надо провезти... Мы договорились, поменяли места, так что твое теперь... - и он назвал место в другом конце вагона.
Если кто не помнит, в те времена билет от Самары до Москвы, особенно в разгар лета, был большой проблемой, которую простой смертный не всегда мог решить, даже проявив настойчивость и смекалку. И отказать человеку в помощи в такой ситуации было просто невозможно. С другой стороны, Грызлов всегда был истым джентльменом. Вот и в этот раз он понимающе кивнул, забрал рюкзак и двинулся на свое новое место. Застолбив его, он вновь отправился к своим - рассказать, какой с ним вышел казус...
...Когда он вернулся, на его новом месте лежала незнакомая девушка. Пока он выяснял, не синдром ли это "дежа вю", к нему подбежал Забашта:
- Слушай, Игорь, мы тут поменялись...
Пришлось бедному Грызлову переселяться вторично. Но и на этом история не кончилась. По милости великого комбинатора Забашты он и в третий раз ходил за полочкой и все-таки обрел ее - в другом вагоне и, кажется, в третьем ярусе. Утешало его, по его словам, лишь то, что все девушки были очень симпатичные. (Одну из них удалось опознать, и она может подтвердить эту историю - это Татьяна Блаженнова из Ярославля.)

- Апрель 1991 года. Детский фестиваль КСП в Калуге. Организован агонизирующим комсомолом, насколько можно бестолково. Делегации присланы по разнарядке, половина участников впервые слышит об авторской песне. Но рассказ не об этом.
Мероприятия проводятся в местном Белом доме, в выходные дни, так что обычных обитателей в пиджачной униформе практически не видно. Зато милиционеры охраны получили установку, мол, посетители здания в эти дни будут одеты несколько нетрадиционно - в штормовки, возможно даже, не первой свежести, но их надо пускать.
И вот вхожу я, председатель жюри, в цивильной, почти чистой куртке и почти глаженых брюках - и мне наперерез бросается мент, решительно произнося при этом даже без намека на вопросительность интонации:
- Вы к кому, товарищ!

Продолжает Андрей Козловский:
- На Грушинский я впервые приехал еще когда работал сварщиком на трассе. Я уже много слышал об этом фестивале, ехал как на торжественный прием, надел парадный костюм. А куда ехать, толком не знал. Взял на вокзале в Самаре такси, сказал просто: "На фестиваль!". И очень удивился, когда машина остановилась в центре города. Оказывается, в Самаре в эти дни проходил какой-то фестиваль симфонической музыки, и шофер по моему костюму безошибочно определил, что мне - туда.
- А другого фестиваля у вас нет?
- Грушинский, что ли? Так там в таком наряде делать нечего!
Пришлось заезжать в магазин спортивной одежды и приводить свой внешний вид в соответствие со строгими требованиями фестиваля.

Миасс, "Ильмены" 1982 года. В палатке поет свердловский (ныне московский) автор Андрей Судьбин. Песенка - про оловянного солдатика, да и сам Андрей в силу каких-то вполне понятных причин выглядит несколько оловянным. И в какой-то момент вырубается на полуслове - откидывается назад и впадает в нирвану. Ну, а жизнь должна продолжаться, и разговор переключается на какие-то другие темы и песни. Проходит где-то полчаса. Вдруг Андрей совершает обратное движение и, зафиксировав торс вертикально, продолжает песню буквально с того полуслова, на котором оборвал, - как ни в чем не бывало!

1985 год, Вильнюс, концерт Булата Окуджавы. После выступления - очередь за автографами. Такое впечатление, будто она совсем не движется.
Среди прочих стоит огромный вальяжного вида мужчина, вертит в руках красивую самодельную трубку - подарить собирается. Вдруг в очередь врезается хрупкая, но очень энергичная женщина и, разбрасывая поклонников, устремляется к Окуждаве. Мужчина к ней:
- Сударыня, как не стыдно, не за колбасой ведь стоим!
- Да?
- Да! Мы ведь перед мэтром, кажется, все равны!
- Не совсем: я - его жена, а он там без авторучки нервничает!

- 1977 год, XX-й московский слет (с которого началась известность Долиной, Лореса, Ткачева, Кутузова и некоторых других авторов). Один из участников слета собрался идти к сцене записывать концерт. Но поскольку по доброй КСПшной традиции принял "на дорожку" несколько больше, чем следовало, то до цели немного не дошел: запутался в ограждении и проводах и рухнул прямо в какую-то неприметную палатку, стоящую в кустах у самой сцены. Подняв глаза, он обнаружил, что палатка набита аппаратурой, и, боясь что-нибудь нарушить, спросил:
- М-мужики, г-где здесь в-выход?
Один из обитателей палатки глянул на него, на его магнитофон, после чего взял соединительный шнур от его магнитофона и молча куда-то воткнул...
Никогда в те годы мне не приходилось слышать столь чистой записи лесного концерта!

Рассказывают, как в жюри одного из Грушинских фестивалей мнения некоторых его членов несколько разошлись. Одну позицию занял Юрий Визбор и совершенно другую - Сергей Никитин и Вадим Егоров. К Никитину вдобавок присоединилась его жена Татьяна, которая также была членом жюри. Мало того, на подмогу Егорову пришла его жена, которая в списке судей вроде бы не состояла. Последнее обстоятельство окончательно вывело из себя Визбора, который заявил со всей решительностью:
- Слушайте, мужики, или вы уберете своих жен, или я в следующий раз позову всех своих!

Поправка и уточнение Алексея Куликова (Волгоград): было это в 1976 году, то есть, на IX-м Грушинском, и спор был по поводу выступления Михаила Вейцкина с "Чернильными кляксами" из Челябинска. И против Визбора, кроме Никитиных, были не Егоровы, а Александр Дулов со своей женой - журналисткой и поэтессой Марией Черкасовой. А так все верно!

- 1992 год. Москва вместе с прочими регионами готовится к 1-му Международному фестивалю авторской песни в Алма-Ате (так, впрочем, и не состоявшемуся по сей день). Судейская бригада на предварительном прослушивании выслушала очередного соискателя. Александр Васин тихо насвистывает мелодию только что прозвучавшей песни, варьируя ее то так, то сяк. Заметивший это Дулов обращается к нему:
- Что, на что-нибудь похоже?
- На все похоже...

Вот какое соображение приходит на ум то одному, то другому любителю авторской песни: классическая музыка, конечно, тоже не массовый жанр, но если бы, скажем, способный в общем-то композитор Петр Ильич Чайковский еще и слова приятные к своей музыке подбирал (или сам сочинял, как все нормальные люди делают), аудитория его могла бы резко возрасти.
Действительно, почему бы в "Адажио" из балета "Щелкунчик" не спеть, ну, хотя бы: "Стрелочник, стрелку переведи!.."