- Самую информационно емкую афишу мне напечатали туляки в апреле 1997 года. Она вся была черно-белая, но дату концерта изобразили красной краской, а светло-светло-синей - мою фамилию (крупно) и название театра-студии, где проходило мероприятие (тоже крупно) - "Риск". Короче, издалека было сразу понятно главное - что я голубой и отношусь к группе риска.

Вот какую историю рассказал, кто уж - не помню.
Году в 1988-м приехала в Калинин на фестиваль "Это моя песня" группа КСПшников из Иваново. Среди них - скромненькая такая девушка неброской внешности, совершенно не сценического вида. Ей бы сидеть и слушать, как бывалые бойцы выступают, а она возьми да заявись на участие в конкурсе, да не с чем попало, а с песней, которую в те годы только немой не пел. Начиналась она словами "Репетиций не надо, их кончился срок, песня ждет на листке из блокнота..." Хит, короче.
Ну, отборочное жюри прослушало полкуплета - все ясно: играет девочка примитивней некуда, дикция оставляет желать лучшего, гитара не настроена...
- Знаете, - сказали ей,- Вы не отчаивайтесь. Поработаете над собой годика два - попробуйте снова. Может и сами передумаете. А нет - лучше что-нибудь другое, а то эта песня - гимн нашего клуба, и ее поет наш гвардейский, сиречь лауреатский, дуэт Бавыкиных.
- Спасибо, извините, - сказала девушка и пошла восвояси.
Вся эта процедура заняла столь ничтожное время, что ее практически с начала пронаблюдал издали возвращающийся за стол жюри его председатель Евгений Клячкин, отошедший ненадолго по какой-то надобности.
- .А что это она так быстро? - спросил он.
Ему обстоятельно объяснили, мол, совершенно несуразная девочка посягнула на©такую©песню.
- И вы ее завернули!? - оторопело произнес он. -©Она же©автор!!!
Это была Марина Ливанова.

Рассказывал Борис Рычков (Москва).
Дело было довольно давно, на закате семиструнной эпохи. Как-то его родители - туристы и любители песни - возвращались из похода. К их компании, оглашавшей вагон электрички своими любимыми песнями, подсел незнакомец. Некоторое время он молча слушал, потом попросил гитару.
- Да у нас шестиструнка, - пытались отговориться туристы.
- А мне все равно!
Эта реплика настолько ошеломила компанию, что гитара тут же была отдана. Туристы ожидали услышать что-то запредельное, но к их удивлению попутчик спел несколько очень хороших и притом абсолютно неизвестных им песен, после чего вернул инструмент.
Наверное, случайная встреча должна была бы завершиться знакомством, но в тот день туристы очень спешили. Дело в том, что в тот же вечер им еще предстояло успеть на концерт Анатолия Хабаровского - автора, о котором они уже много слышали, но с песнями которого еще не встречались ни разу. И вот они, свежевымытые и переодетые, сидят в зале, а на сцену выходит...давешний попутчик.

Из той же книги. В удаленном от столиц городке, куда пригласили выступить Евгения Клячкина и Бориса Полоскина, их встретил рекламный щит, обещавший выступление артистов из Ленинграда Клячкина и Повозкина. Надо полагать, там ждали эксцентрический дуэт, а фамилии сочли удачными сценическими псевдонимами.

Однажды Юpий Кукин вел к себе в гости актеpа Демьяненко (исполнитель незабываемого Шуpика), пpичем, накануне тpансляции по ТВ его пpиключений. Так получилось, что оба они были весьма нетpезвы - особенно пpиглашатель в гости.
Виной пpоисшествия стала коpпусная система (ну не дошли они на один коpпус до нужного)... Поднимаются на нужный этаж, Шуpик, т. е., Демьяненко нажимает кнопку звонка... Двеpь откpывает еще более никакой, чем они, пpолетаpий в майке и семейных тpусах, обводит их мутным взоpом и говоpит тыкая пальцем в Шуpика: "Вы - завтpа!" Тыкая пальцем в Кукина: "А вы живете в следующем коpпусе!"
Двеpь захлопывается, немая сцена...

Рассказывает Вера Ворочаева, минский автор:
- Собственно, это не мой рассказ, а моей подруги.
Несколько лет назад, когда она была еще новичком, неподалеку от Минска организовывался туристско-КСПшный слет, и было объявлено, (афиши и все такое) что будет куча разных бардов, в том числе Розенбаум. Многие поверили, и она в том числе - и поехала.
Была белорусская зима: снегу по колено, а сверху - дождь. Она вылезла на платформе в поселке Зеленом, увидела еще двоих девочек, совершенно не туристского вида - в сапогах, шляпках, - и они пошли по указателям. Народу никого, но - указатели...
На девочках шляпки обвисли, сыро, холодно, но так хочется своими ушами, своими глазами увидеть всех этих великих...
Пришли на место. Там таблички: "БГУ", "МПИ", "МТХИ", еще какие-то вузы и - никого... Тут из ельника вылезает какой-то товарищ и говорит:
- А-а, вот и еще пришли! - и ведет их в чащу.
Таки оказалось, что есть там маленький слет, и люди сидят по палаткам, и, более того, там даже был Розенбаум... в виде снежной бабы, с большим искусством вылепленный студентами театрально-художественного института. Портретное сходство было просто поразительное!

- Еду я с "Костров-97", в поезде - масса народу оттуда же. Я задремал. Слышу сквозь сон: включилась поездная трансляция, передают какую-то песню под гитару. Интенсивный поток слов, довольно жесткая манера петь, мелодия не похожа ни на что знакомое... (Напоминаю, сквозь сон.) Я дотянулся, укрутил звук. Через какое-то время (мне показалось, что через минуту) слышу - включили снова, но уже потише. Я не стал вмешиваться, так и уснул. Потом, когда я уже проснулся, Стас Колеников меня спрашивает:
- ДимПалыч, слышал?
- Что?
- Как "что"? Белого!
Оказывается, ехавший в том же поезде Олег Городецкий, недовольный обычным "поездным" репертуаром, отнес радисту кассеты Игоря Белого и Дмитрия Авилова и уговорил запустить их по сети. Белый-то и ворвался в мой сон, оказавшись непосильной нагрузкой для отключающегося мозга. Кстати, Игорь был очень удивлен такой своей известностью...

Рассказывает Борис Жуков (Москва):
- Случилось так, что весной 1997 года мы с Борисом Гордоном, не сговариваясь, почти одновременно решили написать по очерку о Георгии Васильеве: я для своих родных "Итогов", которые планировали дать подборку на тему "Успех", а он - для возрожденной "Столицы". Вскоре мы узнали о намерениях друг друга и посмеялись над совпадением, погадали, какое издание успеет первым и что тогда скажет редактор второго.
Через некоторое время мне звонит грустный Гордон: в "Столице" очерк сняли. Ее главный редактор Сергей Мостовщиков отказался поверить, что никому не известный автор самодеятельных песенок мог успешно год возглавлять Московскую товарную биржу и раскрутить торговую марку "Би Лайн". Никакие уговоры, ссылки и предложения проверить не помогли: КСПшник ничего серьезного сделать не способен, "этого не может быть, потому что этого не может быть никогда".
Еще через пару недель мое непосредственное начальство заявило на редакционной летучке мой материал. В ответ главный редактор "Итогов" Сергей Пархоменко сказал, что Васильев - это первое имя, которое приходит в голову при слове "успех" и что надо искать какой-то менее банальный поворот темы. Очерк, естественно, тоже сняли.
Когда я пересказал все это Гордону и мы с ним отсмеялись над пикантным соотношением взглядов наших главных, он решил описать это в короткой заметке для рубрики "Светская хроника" журнала "Огонек". Заметка была прочитана всей редакцией, встречена дружным смехом и... отвергнута. На сей раз - с такой формулировкой:
- Ну сколько можно Ивасям на халяву рекламу давать?!

Второй фестиваль в Судаке, как рассказывает Бек, состоялся год спустя, тоже в апреле.
Антураж был - романтичнее некуда: двор старой генуэзской крепости. Площадка около мечети. Вид на море! Акустика!
Перед концертом известный бард Геннадий Жуков зашел в бар; моряки, промышлявшие там свой кайф, попросили его спеть и от щедрот своих хорошо угостили.
К назначенному часу Гена на сцену не успел. Он появился, когда прочие участники, вынужденные тянуть время, пели уже по второму заходу. Тут Гена и вышел. Попытался что-то изобразить, но неудачно. Широким жестом швырнул гитару через плечо и пошел через "зал", вдоль крепостной стены, на выход из цитадели. Шел, шел и вдруг исчез. Все только ахнули.
А там был пролом в стене, различимый лишь тверезым глазом. Но, видимо, то, что Гену чуть не сгубило, его же и спасло: он даже убиться был не в состоянии. Случившийся поблизости милиционер только и спросил:
- У вас что, все такие?
Но утром на следующий день - то ли совесть тому причина, то ли ведро пива, принесенное Беком из злополучного бара, - Гена отработал вчерашнее, дав великолепный концерт.

Примерно так же относится к поэтической песне Александр Кушнер, на стихи которого написано немало прекрасных песен. А уж его старый приятель, "нобелевский тунеядец" Иосиф Бродский, по легенде, в молодости (еще до знаменитого процесса) однажды гнался за Евгением Клячкиным, крича, что расшибет о его голову его же собственную гитару - так на него подействовали клячкинские песни на его стихи. К счастью для мировой культуры, Клячкина он тогда так и не догнал, а с годами остепенился.
Настолько, что, как рассказывается в книге Михаила Кане "Время вдруг становится судьбой", на вопрос Клячкина: "Ося, как Вы посмотрите, если я запишу диск на Ваши стихи?" ответил вполне миролюбиво:
- Знаете, Женя, меня это совершенно не интересует. Поступайте, как хотите.
А в одной из последних видеосъемок, говоря о Высоцком, всего лишь грустно заметил:
- Это прежде всего очень хорошие стихи, и я думаю, что было бы лучше, если бы они так и были стихами, а не песнями. То, что Высоцкий их поет, сильно мешает восприятию.

Рассказывает Юрий Кукин:
- Однажды по радио передают песню "Париж", и мало того, что спели, еще и говорят, что она получила первое место на конкурсе туристской песни при всесоюзном слете "По местам былых сражений". Стали думать, почему песня, далекая от темы слета (там про войну надо, а у меня - про геологов) заняла первое место.
Когда я приехал в Ленинград, мне рассказали, что у меня написано: "Отсюда никуда не улетишь". Слово "улетишь" стало весомым, и какой-то хороший человек из-за него сказал членам жюри в Москве, что это песня французского летчика эскадрильи "Нормандия - Неман". Песня стала военной и автоматически - победительницей престижного конкурса.

- В Москве выступает Юрий Кукин. Второе отделение, вопросы и ответы. Девочка поднимает руку и спрашивает:
- Как Вы относитесь к творчеству Олега Митяева?
- Помнится, говорит Кукин, приехал я в Москву, а в дороге потерял записную книжку. А ехал я к Визбору, и как его теперь найти - не знаю. Зато знаю, как он писал песни: если, к примеру, о корабле, то выспрашивал у капитана все детали - что как называется и работает. То есть, он писал так, как надо писать. Стал я вспоминать его песни: одна - где он живет в последнем переулке, другая - где окна выходят во двор, третья - где номер квартиры... Позвонил в дверь, Адочка Якушева меня встретила... Да, кстати, у Митяева есть такая строчка: "...А на верфи ледоколы лечатся..." Так вот, они там не лечатся! А вообще очень талантливый автор!

Рассказывает Берг:
- Год, кажется, 1973-й, август. Я - в Москве, в гостях у Андрюши Добровольского, тогда недавнего выпускника МАИ и близкого друга "Жаворонков", а впоследствии - неплохого профессионального кинорежиссера. Кроме меня еще некий Валера, художник, и Леша Куликов (Береза), в то время воронежский аспирант.
Андрей показывает нам квартиру (отцовскую, на проезде Серова, естественно, "крутую" - эту старую мебель, эти комнаты, эти "благоустройства". А "там", наряду с традиционным унитазом, была диковинная штука с фонтанчиком посредине - бидэ.
Потом стали петь песни, и когда я дошел до "Грачей", а точнее, до строчки "...Ты, конечно, не знаешь, что снова в беде я..." - Береза очень тихо и очень отчетливо подправил: "В бидэ!" Песенка была поломана. И не мог я ее петь после этого еще лет десять.

На одном из слетов начала 80-х московская группа "Мышеловка", в ту пору игравшая вполне нормальную музыку, устроила музыкальную побудку: "мышеловы" ходили от стоянки к стоянке и громко играли что-то жизнеутверждающее. Забредя в лагерь куста "РЭКС" и узнав от его обитателей, что в такой-то палатке спит Андрей Крючков, музыканты окружили ее с четырех сторон и по команде лидера заиграли попурри из песен будимого...
Секунд через сорок из палатки высунулась помятая физиономия Андрея и в весьма резкой форме осведомилась, что это за чудаки приперлись с утра пораньше играть у человека над ухом всякую фигню.

Тоже в начале 80-х на московском "региональном" (межкустовом) слете праздновалась свадьба Андрея Крючкова. К рассвету на стоянке группы "Алмасты" можно было наблюдать такую картину: под тентом у костра в чужом одноместном спальнике почивает новобрачная, а рядом на тулупчике скорчился молодой муж.
В ту пору на слетах кроме вечернего концерта бывал еще и утренний - "сливочный". Когда в ходе его на сцене появился Крючков, аудитория, уже знавшая о радостном событии, оживленно поприветствовала его. Андрей подошел к микрофону и трагическим шепотом произнес:
- Друзья! В результате экстремальных условий первой брачной ночи я потерял голос и не могу петь свои песни. Поэтому я спою вам песню харьковского автора Владимира Васильева "Когда я был щенком"...

Рассказал Игорь Грызлов (Москва).
Как известно, в конце 80-х Булат Шалвович Окуджава объявил, что авторская песня умерла. Многие с ним не согласились, но только Юлий Ким сумел привести вещественные доказательства: он выдал патриарху записи Михаила Щербакова.
Прошло несколько лет. Окуджава по-прежнему везде подтверждал, что авторская песня умерла, но когда его спрашивали, кто из молодых ему нравится, неизменно называл Щербакова. Ким немало тому дивился, да как-то все не получалось спросить. Наконец, случай представился - оба оказались в одном кардиологическом отделении, - и вопрос был задан.
- Да-да, я как раз хотел у вас спросить, - начал в ответ Окуджава, - этот Щербаков - еврей?
Ким, ожидавший чего угодно, но только не этого, растерянно ответил:
- Н-нет.
- Ну, может, у него есть какие-нибудь родственники-евреи?
- Да нет вроде...
Классик помолчал и прочувствованно сказал:
- Знаете, я, наверное, поторопился, когда сказал, что авторская песня умерла...
И после паузы добавил:
- ...в России.

Рассказывает Валентин Вихорев:
- Группа советских окупационных войск в Германии, 1951 год. В ленинской комнате была гитара, кстати, семиструнная: шестиструнных тогда было - по рукам сосчитать. И я попробовал учиться играть. Играл дня три. Подошли ко мне ребята со старшиной:
- Иди-ка ты в курилку!
Ушел туда. Это во дворе вкопанная в землю бочка с водой, вокруг нее скамеечки. Ребята после службы приходят, садятся, травят анекдоты. Я там дня три-четыре тоже пробовал играть. После этого мужики, которые там собирались, сказали:
- Уйди отсюда, чтоб тебя здесь не было!
Я ушел в спортивный городок. Таму нас брусья параллельные, турник... Сижу на брусьях, дергаю струну. Проходит дня три-четыре. Подходит один, второй... Нас уже кучка образовалась. Тогда было очень модно петь Бернеса, всякие такие песни... Неделю поем. Потом один из них, самый активный, говорит:
- Чего мы здесь сидим на брусьях? Пошли в курилку!
Пришли в курилку, сели на лавочку. Нас побольше уже стало. Примерно с отделение.
Подходит старшина:
- Чем занимаетесь?
- Поем, товарищ старшина!
- А чего здесь!? Ну-ка марш петь в ленинскую комнату!

Рассказывает Алексей Куликов (Волгоград).
- Когда готовился концерт, посвященный 60-летию со дня рождения Визбора, очень тщательно отбиралась программа, которую писал Одиссей Моисеевич Городницкий. И он из-за этой роли не мог разучить песню, которую в свое время Юрий Иосифович посвятил Татьяне Хашимовне (Никитиной - В.Л.). Называется она "Жертва" (монолог укушенного). Но никто этого не знал. А кто должен исполнять - тоже неизвестно. Подставлять он никого не хотел. то есть многие знали, но он нашел того, кто не знал. Это был Леня Сергеев. Леня тщательно готовился к этому исполнению. Наивный человек, он все это мастерски обыграл.Глядя прямо в глаза Татьяне Хашимовне, он в микрофон спел ей всю эту иговину, после чего наступил антракт и братья Мищуки сказали ему:
- Ты что, с ума сошел? Ты знаешь, кому это посвящено?
Леня взял бутылку портвейна и, тут же из горла выпив, сказал:
- Ну, вс╠! Известно лишь доке, что корабль ремонтируют в доке!

2 октября 1997 года московский ЦАТ должен был открывать сезон концертом Городницкого. Но за пару недель до этого Александра Моисеевича внезапно прихватила позвоночная грыжа - заболевание, начисто исключающее выступление. Пришлось срочно договариваться с Кимом, который и заменил на сцене ЦАТа своего старого товарища. Его выступление прошло с неизменным успехом, а в ЦАТе родился лозунг: "Первый блин - Кимом!".