ДОБРЫЙ ЮСИФ

На улице падал мягкий снег. Афанасий раскрыл окно и с наслаждением вдохнул морозный воздух. Необычная для Москвы тишина окутала его уставший от напряжения мозг. До наступления Нового, 2050 года оставалось четыре часа. Это как раз то время, когда Афанасий больше всего любил работать: суетливые толпы забирались в свои насиженные норы и начинали отмечать праздник, то есть пить водку. Вот и сейчас он сядет за письменный стол и займется любимым, а значит - главным - делом.

О том, что инженер Афанасий Иванов вот уже несколько лет разыскивает легендарную рзаевскую библиотеку, не знал почти никто: друзей у него не было. Но догадывались многие, так как приходилось опрашивать жителей дома, где когда-то жил добрый Юсиф, потомков его друзей. Люди не любили говорить на эту тему, боялись, отворачивались, уверяли, что ничего не помнят. После нацистского переворота 1999 года залихватские настроения ельцинской эпохи сильно поменялись, и страхи до сих пор держались у большей части населения. Несмотря на то, что власть нацистов продержалась только пять лет.

Никому не хотелось вспоминать то страшное утро, когда город проснулся от грохота танков, когда оцепеневшая от ужаса Москва стала похожа на животное перед дулом двустволки, когда на экране телевизора дикторы замороженными голосами объявляли наступление новой эры (они это называли "возвращением ко многовековым национальным традициям и ценностям"). Он помнил рейды молодых людей в черной форме буквально по всем домам, квартирам, магазинам, ресторанам, подвалам и дырам в поисках "нерусских". Целые колонны грузовиков с надписью "Люди" уходили после этих рейдов в неизвестном направлении, в НИКУДА. Паника, которая царила в эти дни, не сравнима ни с чем. Хватали, в основном, граждан с еврейскими и кавказскими фамилиями. Украинцы были официально объявлены "своими", так как в баркашовском правительстве больше половины составляли люди с фамилиями на "-ко". Москва тонула в крови и криках. Про другие города Афанасий знал совсем немного.

Помнили люди и другое. Огромный костер на Лубянской площади, кровавый жар которого окутал Детский мир и Политехнический музей. Это горели книги. Из библиотек, магазинов, частных квартир. Хорошая традиция, грех не вернуться к такой.
 После "русского пятилетия", как назвали историки этот период, в России стали называть детей исключительно патриархальными именами, а количество Ивановых поднялось на невиданную доселе высоту. Прошло пятьдесят лет, а страх остался. Люди до сих пор боялись всего иностранного, включая продукты питания и кинофильмы. Книг почти не осталось...

Афанасий закрыл окно, сел за стол и сосредоточился. Так, что мы имеем?

Фактом является то, что Рзаев вместе с членами своей семьи скрылся стремительно и бесшумно, оказавшись затем в Америке, где жили его родственники. Его уникальная библиотека исчезла. Вот, собственно, и все. Остальное - домыслы и нечеткие воспоминания тех, кто тогда был ребенком. Да... Не густо.

Осторожные обследования мест, где Рзаев жил, не дали практически ничего. Какая-то дама вспомнила лишь, что у него был дом в деревне, название которой она забыла. Иванов выяснил и это. Оказалось, что на месте деревни находится новый район Москвы со странным названием "Желомеено". Он поехал туда, увидел стройку и какие-то уцелевшие деревянные домики. С трудом отыскав людей, друживших в детстве с дочкой Рзаева, Афанасий узнал, что дом его цел, потому что в нем живет умалишенная старуха, которая не подпускает к нему строителей, а те панически боятся целой своры свирепых сенбернаров, живущих на участке.

Когда Иванов увидел старуху через забор, он понял, почему местные жители называли ее "ведьмой". Невероятно худая и сгорбленная, с короткими седыми волосами, одетая в старую одежду с наглухо застегнутыми пуговицами, она скорее напоминала жуткий персонаж германских сказок, нежели отечественную Бабу-Ягу. Старуха сверкнула маленькими злыми глазками и крикнула Афанасию скрипучим голосом:

- Чего ты хочешь?

- Простите, пожалуйста, Вам знакома фамилия "Рзаев"? - пытаясь перекричать бушующих собак, спросил он старуху.

- Никого и ничего я не знаю! Уходи, пока тебя не разорвали!

"Какая мерзкая старушенция. Интересно, сколько же ей лет. Пожалуй, все двести."

Тем не менее рискнул еще раз:

- Не сердитесь, пожалуйста. Я с хорошими намерениями. Если вспомните что-нибудь, позвоните мне. Я друг, а не враг.
С этими словами Иванов перебросил через высокий забор клочок бумаги с номером своего телефона, на который тут же бросилась вся свора.

Садясь в троллейбус "Желомеено-Белорусская", он еще раз поежился от отвращения и подумал:

"Если ничего не вспомнит, это к лучшему. Встречаться с таким чудовищем - мало приятного"...

Афанасий склонился над столом и углубился в чтение мемуаров ветерана-афганца Колодкина, вышедших огромным тиражом в 2000 году к двадцатилетию войны. По некоторым сведениям, что-то связывало автора с Рзаевым на протяжении нескольких лет. Афанасий надеялся выудить из этих воспоминаний хоть что-то.

Прорезая тишину кабинета, раздался звонок телефона.

Афанасий снял трубку и сказал:

- Слушаю. Иванов.

В трубке что-то прошуршало и знакомый скрипучий голос жестко и коротко произнес:

- Это ты ко мне приходил?

- Кто это? Как вас зовут?

- Уж и не помню, милок, как звать-величать меня, старую, - почему-то пропела на народный лад старуха. - Зови меня мамашей, сердешный.

- Хорошо. Мамаша, вы что-то вспомнили?

- Что ты, мила-ай! Кака моя памятка-то! А ты, медовенький, приезжай - авось и вспомню что, - вдруг игриво добавила она и повесила трубку.
 Тьфу, - мысленно сплюнул Афанасий и взглянул на часы. Была половина двенадцатого. Из соседних квартир доносился смех, музыка и звяканье посуды.

Городской транспорт, разумеется, уже не ходит. Придется за огромные деньги брать городской круглосуточный вертолет. Молодой человек быстро надел куртку, погасил свет и вышел из дому.

Ровно в двенадцать его высадили напротив дома старухи. Она стояла на крыльце с огромным канделябром свечей, пламя которых подрагивало в безветренной морозной мгле. На ней было надето старинное дворянское платье до полу, спина была абсолютно прямой, а лицо выражало надменность.

- Вы, сударь, изволите заставлять себя ждать.

Афанасий, уже начинавший привыкать к переменам поведения и ерничеству старой карги, ничего не ответил и молча вошел за ней в дом. Старуха села в глубокое кресло и артистически согнула правую руку, положив на нее голову. Только привыкнув к слабому освещению, Афанасий разглядел, что все пальцы, шея и запястья ее густо увешаны изделиями из бирюзы.

- Так что же заставило вас, сударь, в столь поздний час покинуть свою скромную обитель и потревожить одинокую даму в известном возрасте? Ужели чувства, досель неизведанные вами?

Афанасий чуть не прыснул, но сдержался и ответил:

- Вообще-то вы сами позвонили. Я подумал, что вы что-то вспомнили о Рзаеве и его жене.

При этих словах дама коротко всхлипнула и прикрыла глаза голубой и бугристой от бирюзы рукой.
- Не произносите этих святых имен всуе. О них надо говорить молча...

Афанасий не представлял себе, как это можно сделать, но на всякий случай замолчал, решив, что старуха так или иначе продолжит свои цирковые номера и что-нибудь расскажет. Так оно и вышло.

- Это были два голубя... Когда я вспоминаю наши упоительные вечера, слезы буквально душат меня... Музыка, вино и цветы, море цветов. А эти рыбные салаты! Все в прошлом, мой друг. Не утешайте меня, не надо...

С этими словами она встала и ушла за печку, откуда раздалось ядреное сморканье. Вернувшись к креслу, старуха оказалась одетой в какое-то рубище, а вместо бирюзы на шее болтались вериги.

- До века будете грех ваш искупать, - глухим голосом произнесла она, забираясь с ногами на кресло. Некоторое время еще старуха бормотала что-то невразумительное и крестилась костистой лапой, глядя на печку.

Афанасий выждал несколько минут и сказал:

- А куда делась библиотека-то?

- А-а-а!!! - завопила старуха, заслоняясь обеими руками от гостя и глядя на него безумными глазами. - Изыди, нечистый!!! В глазах твоих геенна огненная отражается, в языках ее пламени душа твоя бесовская играет игрища незаконныя!!!

Старухин голос переходил от шепота до завывания и обратно, создавая волнообразную динамику.

Афанасий молча наблюдал все это безобразие и выжидал, когда снова можно вставить слово. В одну из пауз ему это удалось.

- Мамаша... - начал было он, но тут же раздалось:

- Блудница вавилонская - твоя мамаша!!! - после чего старуха резво вскочила и стала бегать вокруг печки, кликушески выкрикивая междометия. На очередном повороте она исчезла и через некоторое время вышла в строгом темно-синем костюме, очках, со значком народного депутата на груди.

- Слушаю вас, уважаемый товарищ...

- Иванов, - охотно и быстро подсказал ей Афанасий, невольно подымаясь со своего места.

- Товарищ Иванов. Сидите, сидите, дорогой. Я слушаю вас.

- Так я насчет рзаевской библиотеки, - как-то нерешительно и скромно обронил Афанасий.

- Помню, помню, как же, как же,- вальяжно продолжала старуха хорошо поставленным голосом партийной матроны. - Мы умеем, дорогой товарищ, беречь наше народное достояние.

- Так где она?

- Здесь, товарищ Иванов, все здесь.

- Где?! Здесь?!

- Здесь-здесь, не волнуйтесь, сейчас все вам покажу, мой юный неутомимый следопыт! Разрешение есть у вас, конечно?
 Афанасий, ошарашенный близкой победой, не понял о чем идет речь, но, как загипнотизированный этим многочасовым спектаклем, полез в карман, нащупал там какую-то бумажку, вынул и протянул ее старухе:

- Вот... Есть...

На бумажке было написано: "Московская ветлечебница ╧3. Рецепт. Кошачьи геморройные свечи, степень 2а, с растительным наполнителем для мягкости опростания. Доктор Петров И.И. Подпись". Это был рецепт на лекарство для кошки Афанасия.
Старуха долго изучала документ, потом громко и отчетливо сказала:

- Вот и прекрасно. Все по форме. И печать круглая. Что ж, идите.

- Куда?!

- В печку идите.

- Как - в печку?!

- Только не надо говорить, чтоб я сперва сама вам показала - проходили уже!

Старуха подошла к печке, зацепила пальцами край стенки, и та открылась, оказавшись дверью.

Вниз вела узенькая деревянная лестница. Афанасий спустился по ней и очутился в хорошо освещенном просторном подвале, все стены которого были сплошь уставлены книгами. Да, это была она - легендарная рзаевская библиотека, вобравшая в себя все самое лучшее, что было когда-либо сочинено, написано, напечатано, придумано, одухотворено музой. Шекспир и Толстой, Достоевский и Чехов, античные писатели и поэты, творцы Ренессанса и советской эпохи - все, что было сожжено "русскими патриотами" в России, и что так бережно упрятал от варваров добрый Юсиф по отчеству Рза-оглы, русский подвижник  и русский интеллигент.

- Сынок, - вдруг услышал Афанасий за своей спиной тихий, спокойный голос. - А ведь ты не Иванов.

- Откуда вы знаете? - ошарашенно спросил он.

- Ты, сынок, не Иванов, а Рзаев. Твоя мама - Юля, про которую теперь пишут все газеты мира, что она владелица крупнейшего американского издательства и самая богатая женщина?

- Да... Но... Как вы догадались?

По старухиной сморщенной щеке скатилась слеза. Она ее вытерла, помолчала, потом подняла на молодого человека смеющиеся и грустные глаза и произнесла:

- У тебя Танины глаза. Я ее любила очень. Кулинарницу...

Ольга Лебедева
rect@consv.msu.ru

 
Home Следующая история