Сначала все было тихо. Пели птицы, шелестела листва. Обычный летний день. Часа в два на дачу ввалилась веселая компания: трое парней и две девушки. Они были бывшими одноклассниками.
- Неслабая дачка, - заметил Валера, самый высокий из них. После школы он поступил в университет на филологический факультет.
- Между прочим, родители сами ее построили, - с гордостью сказал хозяин дачи Саша. - Когда они получили этот участок, здесь был лес. А на этом самом месте, где сейчас стоит дом, зияла огромная воронка. Так что им не пришлось даже яму рыть под фундамент.
- Откуда воронка-то? - спросила Даша, которая после школы училась в театральном училище.
- Так ведь здесь же страшные бои были во время войны. Как раз на этом направлении. Тут весь лес в таких воронках. Я, когда маленький был, гильзы находил. Так... Кто отвечает за шашлык? - с этими словами Саша повернулся к девочкам.
- За шашлык отвечаю я, - ответила Лена. - Но только кто-то должен сначала приготовить место под мангал.
- Ладно. Это сделаю я, - сказал Валера. - Лопату дашь?
- Пойдем. - Валера с Сашей вышли.
В доме остались девочки и Костя, который успел уже углубиться в старый
номер "Науки и жизни" - целый стеллаж был заполнен журналами 60-х и 70-х
годов.
Девочки выкладывали продукты... Потом они загорали, а Костя читал старые
журналы. А Валера рыл ямку под мангал где-то в глубине сада. А Саша ему
помогал, а потом ушел к девочкам на лужайку.
- Ребят, я какую-то коробочку нашел. - Стоял Валера и что-то держал в руках.
- Дай-ка. - Саша взял из рук Валеры небольшую металлическую коробочку размером с портсигар. Она вся была изъедена ржавчиной. Саша попытался открыть ее, но ничего не вышло. Тогда он взял нож и стал подцеплять крышку.
- Не рванет? А то, может, выйти на всякий случай? - пошутила Лена.
- Все. Открыл, - сказал Саша и отбросил нож в сторону. - Тут письмо.
- О! Давай, давай. Люблю чужие письма читать, - хохотнул Валера и улегся на диван, запрокинув руки за голову.
Саша развернул письмо и начал читать вслух.
- Дорогая мама! Через два часа снова начнется этот ад, и пока у нас передышка, я решил тебе написать письмо совершенно откровенное. Таких я тебе еще не писал никогда, во-первых потому, что у нас проверяется вся почта, а во-вторых - понимаешь, у меня еще оставалась надежда, что я выживу. Теперь я точно знаю, что через два часа погибну. Поэтому и решил поговорить с тобой напоследок, хотя почти уверен, что в этой мясорубке не уцелеет даже папин портсигар. Он у меня с собой. Я тут, на войне, ведь курить начал. Ты всю жизнь предостерегала меня от курения, помнишь? И я всегда тебя слушался. А здесь вот не послушался. И вообще ты мне всегда говорила очень много правильных вещей. А здесь почему-то все перевернулось и стало другим. Например, ты мне всегда запрещала плакать. Говорила, что я должен стать настоящим мужчиной и что настоящие мужчины никогда не плачут. А я вот плачу. Представляешь себе, курю и плачу. Потому что на моих глазах Володе разворотило живот, а у Кольки вместо лица образовалась кровавая дыра. А Ивана Михайловича убило осколком, когда он обратился ко мне с фразой: "Хороший ты парень, Андрюха! Вот бы мне такого сына. Тогда и помирать не стра..."
А еще, мам, я хочу тебе сказать вот что. Я очень боюсь. Я боюсь все время и так сильно, как даже в детстве не боялся уколов или темноты. Я боюсь панически, до дрожи. У меня даже коленки трясутся и волосы на голове шевелятся. И мне почему-то не стыдно. Потому что я вижу, что все - понимаешь? - абсолютно все боятся. Только они пьют водку и становятся веселее и безразличнее, но бояться продолжают, это же видно. Я тоже пью водку, но мне от нее плохо, и никакого веселья не прибавляется. Больше всего на свете я сейчас хочу жить. Мне все равно, в каком виде - хоть бедным, хоть калекой каким-нибудь, но только не умирать. И по сравнению с этим все твои слова и речи моих школьных учителей кажутся маленькими, как муравьи, и бессмысленными. Мне даже теперь странно вспоминать все то, что говорилось в моем детстве и в моей юности: "строители социализма и коммунизма", "героическое преодоление трудностей", "надо иметь мужество чего-то там...". Мам, я сейчас так близко подошел к смерти, что значение стало иметь только одно - жить. Ведь мне только 18 лет! Почему я, молодой и здоровый человек непременно должен умереть? Я не хочу этого! Я боюсь!
Знаешь, мам, я ведь тут начал матом ругаться. Конечно, ты бы за голову схватилась или в обморок упала бы. Ты всегда боролась за чистоту моей речи. А оказалось-то, мам, что и речь моя никому не нужна. И таблица умножения - тоже. И знание всех рек Советского Союза - тоже не нужно. Вот есть одна речка - Истра, она тут метрах в трехстах от меня - рядом с ней я умру. Помнишь, мам, как ты меня на "Гамлета" водила? Ох, и дурак же он был - ох, и дурак!.. "Быть или не быть?"... Ну, конечно, быть! А вечер тогда какой был, когда мы с тобой возвращались из театра! Да ради одного только такого июньского вечера стоит быть! Да и самого что ни на есть ноябрьского или февральского, слякотного и ветренного!
Мамка! Мне страшно!!! Сделай что-нибудь! Ведь ты же всегда что-нибудь
придумывала! Мамка!!! Спаси меня! Я всегда буду правильным, буду делать
то, что следует, только спаси меня как-нибудь! Прости меня, что я тогда
спрятал твои очки и смеялся, как ты их искала! Я больше не буду!!!
Послать письмо Ольге: slebedev@mosconsv.ru