ВСЕ О МУСОРГСКОМ
Ты помнишь, душенька, как мы с тобою пели На чьем-то ужине у Кашина моста? Как наши взоры огненно горели! Твои рулады и мои густые трели Давно и безвозвратно постарели, И чаша юности хмельной ≈ пуста... *** Под лепет голубей, сидящих на карнизе, Мой бедный музыкант (при помощи кларнета) Озвучил чувство без ответа ≈ К бедной Лизе. *** В руках у молодости глупой Играет каждый инструмент, Один, вдвоем иль целой группой, Мотив иль аккомпанемент. Когда же времени стена ≈ Такая хрупкая вначале! ≈ Густыми, вязкими ночами Перед угасшими очами Встает лекарствами, врачами,≈ То только в пасмурном ворчаньи Звенит струною седина. *** Гусарский ус Пусть не введет вас в заблужденье: Пред таинствами смерти и рожденья Он жалкий трус. И во хмелю Шепнет: ╚У Бога все равны, Бесправны, трезвы и пьяны ≈ Равны нулю╩. *** В тиши имения под Псковом Сирень клубилась у крыльца, Свои отбрасывая тени На пяльца в пальцах доброй няни, Рисунок знающей заране, Как жук, ползущий там, у бани, Пути заране знает грани: От желтых стен до тех растений, Что в форме пышного кольца Хранят имение под Псковом. *** Простившись с угрюмой землей, На солнце блестят гиацинты. Так в сердце вползают змеей Твои параллельные квинты. *** Во мне живут, соседствуя удачно, Крестьянка нищая и барыня в парче, Лихой мужик, студент московский мрачный И служка, наклонившийся к свече. Они ведут неспешные беседы, Событий разбирая пестрый хлам, Российские веселия и беды Соседи дружно делят пополам. *** По комнатам плывет в лучах заката Строка письма, зовущего к любви: "Сударыня, Вы сели vis-a-vis, И я погиб. Навечно. Без возврата..." *** Мне цыганка у Литейного моста Нагадала окончание поста, Целомудренно-румяные уста И венчанье с целованием креста. Только, сумрачен, не вижу я вокруг, Кто бы стал чертить со мной семейный круг. *** Мне бросил швед высокомерное: "У русских сложно все, наверное! Скажите, господин, хоть вы мне, Зачем отца вам помнить в имени?" Я отвечал с возможной скромностью: "Здесь каждый шаг вершится с корыстью. Все оттого, что наше отчество Спасает нас от одиночества." *** Промучась чуть не до апоплексии, Решил я, незадачливый поэт, Что рифмы для тебя во всей России, И даже во вселенной просто нет. С поэзией борьбою утомленный, Сказал себе: "Я больше не могу." Спустился к речке, снял картуз зеленый, Устроился на тихом берегу. Кончался день. Душа моя считала Свой скромный поэтический улов, И над рекой неспешно проплывала Поэзия твоих колоколов. *** Мне нынче велено накрыть на стол: Мои грехи прибудут в гости. Их будет десять, сорок, сто, Иль тьма, что бесов на погосте. Они неспешной чередой Войдут в мой дом и встанут рядом, И Ложь веселым тамадой Поднимет тост со сладким ядом. Могучий хор ночную мглу Прорежет песнею надрывной И лишь дитя в своем углу Глядеть все будет неотрывно. *** За гранью особою, возрастною, Ощущаю себя крепостною. Оттого ль, что от воли Всевышнего, Больше, чем прежде, завишу я, Говорить стала меньше лишнего, Да и крепостью духа повыше я. А скорее всего ≈ не скрою ≈ Что прабабка была крепостною. *** Из охрипшего тумана Утро медленно встает. Очень зябко. Очень рано. Лишь Нева клокочет рьяно. Призрак медного тирана Мне покоя не дает. *** Святые старцы с пением смиренным, Предвечный колокольный звон, Величие с грехом окровавленным И бесы, окружающие трон. Народу ≈ что глумиться, что молиться, Что окропляться мертвою водой. И Русь, как синеокая блудница, Смутившая твой гений молодой. *** Смотри, художник, городской безумец, Как в стрекоте колесных верениц Однообразье серых зимних улиц Взрывается палитрой женских лиц. *** Драматург к анатому пришед, Видел, как в большой недвижной груде Брошены среди его орудий, (Словно у лукавого на блюде) Маленькие питерские люди С фаустовой дерзостью в душе. *** Разгульное веселье прерывая, Настал последних проводов черед, И воспаленность неба зоревая Солдат зовет. Завоет дико мать, и обреченно Смолчит отец, втирая горе в снег. И лишь костлявая старуха в чем-то черном Раскатит смех. *** Лишь февральские смолкли метели, Оставляя снегов кисею, На казенной солдатской постели Ты любовницу принял свою. Госпитальный денщик на карачки Сел, кряхтя, и сапог твой стянул. И в объятиях белой горячки, Как дитя, ты навеки уснул. |