| |
М. Задорнов
Что хотят, то и делают!
Новый директор был суров. Так говорили все. В
первый же день он вызвал меня к себе и, прямо
глядя в глаза, спросил: Вы там, в вашем отделе,
перевыполнить план на 150% могете или не могете? Я
замялся. Дело не в том, что нам было трудно
перевыполнить наш план. Мы могли его
перевыполнить и на 100, и на 300, и на 800%. Но я не знал,
как мне выразить свое согласие словами. Вопрос
был задан так, что отвечать на него надо было
полно. Но ответить "можем" означало указать
шефу на его безграмотность. А ответить "могем"
у меня на поворачивался язык. Ну что же вы
молчите? строго переспросил шел. Могете
или не могете? Да! ответил я.
Что да? рассердился он. Я вас конкретно
спрашиваю, и вы конкретно отвечайте: могете или
не могете?
Конечно! ответил я. Что начит конечно?
чуть не закричал он. Отвечайте прямо, не
виляйте! В последний раз спрашиваю... Могете или
не могете? Я собрался с духом и уверенно ответил:
Могем! Тогда, успокоился он,
ступайте к себе и получите согласие масс, мол:
"Да, перевыполнить план на 150% мы могем!" Я
вернулся в отдел, собрал всех и неуверенно начал:
Товарищи! Я собрал вас здесь, чтобы выяснить
существенно важный вопрос. Как вы считаете...
перевыполнить план на 150%... мы с вами могем или не
могем? В комнате наступила тишина. Я опустил
глаза и ждал. Первым, как всегда, нашелся
удинственный в нашем отделе профессор Громов.
Конечно, могем... грустно вздохнул он. А на
следующий день в стенгазете предприятия
появилась заметка нашего культорга под
названием "Мы все могем!" За неделю на призыв
откликнулись и остальные отделы. А через два дня
перед главным входом на предприятие появился
красочный плакат: "Могем перевыполнить план на
250%!" За полгода в движение включились все
предприятия города. И точно такие же плакаты
появились на железнодорожном вокзале и в
аэропорту. А вскоре и диктор по телевидению
объявил, что "к новому движению подключились и
остальные города страны, потому что наши
трудящиеся все можут!"
Поскольку по телевидению дикторы всегда говорят
правильно, ученыефилологи тут же назесли новые
формы слова в словарь современного
литературного языка. С тех пор новый директор
несколько раз вызывал меня к себе. И нас отдел
всегда в таких случаях выступал зачинщиком все
новых и новых движений. Не раз включались мы в
движения, начатые на других предприятиях.
Однажды жена вернулась домой, тяжело опустилась
в кресло и, грустно вздохнув, сказала: Устала я,
Петь. И больше так не можу и не хочу! Чего не
можешь и чего не хотишь! переспросил я.
Завтра кросс, ответила она. Всем
отделом бегим! Бегите бегмя? переспросил я.
В томто и дело, что бегмя бегим! посетовала
она. В это время из магазина пришла дочь и сказала:
Я достала творог. Куда покласть? Тама или тута?
Поклади здеся, ответила жена. Поклала,
сказала дочь. Как много тебе продавщица
творогу положила?! удивился я. Не положила,
как филолог поправила меня жена, а
наложила. Неожиданно у меня появилось ощущение
того, что мы все неправильно говорим. Но... Я
заглянул в новенький, купленный недавно
литературный словарь и обнаружил, что говорим мы,
согласно новому словарю, совершенно верно. "Ну
надо же?! Что хочу, то и делаю!" подумал я
неизвестно про кого, махнул на все рукой и
включил телевизод. Мне ответила молодая
самодеятельная певица. Она пела известную песню
Аллы Пугаче вой на новый лад: "Все можут короли!"
|