Александр ОЖИГАНОВ
ОДИССЕЙ
1.
О-ди-ссей,
красномордый и коротконогий
хмырь.
За Ахерон плюхнулся:
боги,
ох, хитрей!
"Кто таков?.."
Так узнают ли судьи
след
(который Улисс не забудет!)
на бедре
(от кабаньих клыков)
в темноте
тополей... или ветел?..
"Что здесь?.. шрам?.."
(На парнасской охоте
раз у деда в гостях,
залетел)
"Тень, ты кто?"
Не узнали Улисса!
Голова-то бедовая
лыса...
"Ну, кто-то... Так, один...
А Никто!
Лаэртид!
Подыхая на рифах,
ты, наверно, припомнил Сизифа,
посрамившего смерть и Аид.
Эх, Уллис!
Все в роду дураками
вроде не были...
Поднятый камень,
правда, падает
вниз.
2.
Он в понимании выгод своих
выдавался меж всеми.
Гомер. "Одиссея".
- Я не дурак.
хотя и рыжий.
Я жил не так?
Так я же выжил!
Огонь, вода
и пасть Эреба...
Вас бы туда!
Я посмотрел бы.
Добра и зла
прогнила дратва.
А жизнь была!
И это - правда.
("Шрам - срам! - закрой!")
Но мать в Аиде
баранью кровь
пила - я видел!
(Двойной топор
мерцает в нише.)
И страшный хор
сирен я слышал!
Свищет, звенит
(стрела ли? лира?)
в ушах (Коцит?..).
Темно и сыро.
Явь то ли? то
ли сновиденья?..
"Ты кто?", - Никто.
Я способ пенья.
3.
- Кто бы я ни был и где
бы ни был, - до мозга костей
въелись крылатые девы:
"Остановись, Одиссей!
ближе
ближе
ражий
красно-
маки
щеки
мягкий
круто-
круто-
круто-
ведра
ведра
жира
сала
живо
рас-
жилы
тресни
брызни
красный
белый
алый
кары
разо-
хлюпай
костный
глупый
косный
клянчил
птички
клюньте
и
сила
фала
рас-
раз-
раз-
рас-
раз-
рас-
суть
и
буду
буду
буду
буду
пере-
пере-
буду
буду
пере-
пере-
ближе
рыжий
ражий
на же
на же
на же
ну же
на же
|
ближе
ложе
рыжий
рожий
маки
щеки
мягкий
бокий
бедрый
бровый
ведра
крови
жира
сала
живо
терзала
жизни
трахни
брызни
красный
белый
алый
Керы
рвала
хлюпай
костный
глупый
косный
кончил
птички
в очи
яички
сила
фала
кусила
ломала
дробила
колола
двоила
порола
соитья
зачатья
пить я
жрать я
дуть я
есть я
путья
крестья
рвать я
рыть я
катья
крытья
ближе
ражий
рыжий
на же
на же
ну же
на же
хуже |
будет, быдло,
хитрожопый! -
ведь обрыдло
с Пенелопой..."
4.
Жить ни один человек
несчастною жизнью не должен
Гомер. "Одиссея".
- Глотки луженые - сила
хора: си-ре-ны!
Тихо, тихонько скулила
шестиголовая Скилла
в клочьях сверкающей пены.
Перед отплытием в Трою
Аргус - щеночек! -
так надрывался порою:
скрытый широкой полою
жалкий комочек...
Тварей свирепых и сирых
вопли - без риска
переносил до могилы.
Только скуления Скиллы...
этого песика...
5.
Кровь отмыли рабыни. Рабынь
на задворках повесили: стервы!
Сядь, Улисс. Серы в пламя подкинь.
Серный дым ест глаза? или нервы
подвели? Пенелопа-то вниз
не торопится... Вот она! Села -
и ни слова...
Так кто ты, Улисс?
Ты - никто. И скитаньям предела
нет. Возьми-ка на плечи весло
(обретение стало утратой!)
и туда, где не знали про соль,
а весло называли лопатой,
отправляйся: в пыли Посейдон
ждет тебя, как пророчил Тиресий...
И еще десять лет обречен
хитроумный Улисс куролесить
на чужбине: жениться - на ком? -
ком-то там, воевать, суетиться...
И в конце быть убитым сынком
на морском берегу: сын отцом
станет первому сыну, потом
первый станет второму отцом
наконец. Наяву?.. или снится?..
Не гадай, Одиссей! Не считай,
сколько было детей, кроме Пана,
кто зачат Пенелопой от ста
двадцати женихов, от хлыста,
от Гермеса, от черта ("Отстань!")...
Что осталось от четкого плана?
6.
Я - Одиссей Лаэртид.
Измышленьями хитрыми славен
Я между всеми людьми.
До небес моя слава доходит.
Гомер. "Одиссея".
Вот и выколото око
у киклопа Полифема:
раскаленная! - глубоко
опустилась апофема.
Как мучительны начала
геометрии Эвклида:
из глазницы жердь торчала,
доставая до Аида...
"Ой-ей-ей! ты кто?" - "Никто я!"
- Я - никто! - раскаты эха.
Приступами (пала Троя!)
гомерического смеха
взята плотская пещера.
И Улисса - Полифема
Повела по кругу Кера
коридорами Эдема,
лабиринтами Аида...
островами без заботы...
Никого никто не видит
и не спрашивает "кто ты?"
7.
Вдруг узнала рубец,
кабаном нанесенный когда-то.
Гомер. "Одиссея".
- В деревянной утробе коня,
как в гробу, в деревянной кобыле
смерть и Керы родили меня,
только старое имя забыли
отобрать. "Одиссей... Отзовись,
Одиссей!" - призывала Елена
и стучала. Молчал я, Улисс,
и другим запретил прыгать вниз:
мы - младенцы, во тьме - перемена.
Пусть троянки, гирляндой цветов
украшая кобылу, кружат на
воле, - новорожденный готов
взаперти удобрюхать богов
этой ночью и - тысячекратно!
1992
|
|
