Александр ОЖИГАНОВ
ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЭЗИИ-1
1
Да будет позволено мне применить столь неакадемическое местоимение "я" для краткого описания некоторых противоречивых впечатлений от прошедшего в стенах самарской Гуманитарной Академии научно-практического семинара "Современная русская литература: проблемы, открытия, перспективы". Во-первых: в качестве кого я присутствовал на семинаре? - я не филолог, не литератор и не студент, я даже не мог бы участвовать в работе мастерских, ибо если и можно назвать меня начинающим, то лишь
Среди тех. Среди тех, кто с нуля
начинает - и сразу бросает.
(М. Айзенберг)
Когда в перерыве ко мне подошли несколько участниц семинара и задали сакраментальный вопрос "А вы кто?", я не сразу решился ответить и ответить, разумеется, верно: "Никто", потому что такой ответ может показаться высокомерным или... ну да! - подозрительным, и могла бы возникнуть пусть фантастическая, но перспектива "определения личности", ведь хотя Гуманитарная Академия не отделение милиции, но тоже официальный институт. Может быть, мне следовало назваться проще: "вольнослушателем", например, но я хотел быть вежливым, то есть точным, а понятие вольности - за пределами круга, в котором я нахожусь, если можно представить себе некий круг и если никто может, где бы то ни было находиться. Ибо никто нигде...
Мы живем, под собою не чуя страны, -
написал Мандельштам о тех, кто когда-то стоял на этой земле двумя ногами, сегодня мы уже не имеем право на это "мы живем".
Кто это был тот, что еще вчера
в легких ходил и в добрых?
Так неопрятен вид своего добра,
что второпях бежишь от себе подобных.
Кто разменял мне волю? Своих кругов
не узнает, тупая.
Мысль отлетает точно на пять шагов
и тычется как слепая.
(М. Айзенберг)
В 1910 году Франц Кафка сделал запись в дневнике: "Ты не можешь ничего достичь, выходя из себя, но что еще ты потеряешь, оставаясь в очерченном тобой круге? На это я отвечу следующее: я лучше позволю избивать себя в этом круге, чем самому избивать вне его, но где, черт возьми, этот круг?" Определение понятия - в науке - итог скрупулезного, подчас многолетнего исследования и изучения. Определение личности, может быть, еще более долгий процесс, если он совершается не по-милицейски, но если индивидуальность - ярлык, который наклеивают на нас "другие", как уверяет философ Гройс, то все происходит еще проще и скоропалительней, чем в РОВД, потому что творение подменяется определением, которое, однако, выдается за пустой акт творения: некто никто. И я - повторяю - никто. Ибо человек нуждается не в самоопределении, а в самооправдании: перед собой, перед людьми, перед бог знает кем, ярлык же не определение, а замена, симулякр, который, впрочем, сегодня моден, а мода, как списал у кого-то тот же философ Гройс, - основная философская категория. Во всяком случае, я не моден, я - не участник семинара в СаГа, я - не... И так далее.
2
Помните басню о двух лягушках и кувшине сметаны? Так как мое основное, если не единственное занятие - курить на кухне, пия чай, то я иногда включаю радиоточку, стоящую на холодильнике, и из нее все чаще доносится квакание героя нашего, вошедшего в мертвую петлю - аттракцион! - времени:
Ведущая (с восторженным придыханием): "Как-вы-выжили?"
Лягушка (с ложной скромностью): "Я-молотил-лапками!"
Я курю, пия чай. А две лягушки в кувшине сметаны барахтаются и барахтаются... У них такая богатая акустика, у них на редкость развитый аппарат, но они дергают лапками и - по басне - молчат, молчат и дергают лапками, ибо, если б они заквакали, басня была бы другой.
Наши речи за десять шагов не слышны...
Бедный Мандельштам! - ЭТУ-то речь услышали дальше, там, ГДЕ НАДО, и тот, КТО НАДО, для которого речь не речь, а компромат: величайший языковед всех времен и народов оперировал текстами не хуже сегодняшних аналитиков, которые, впрочем, тоже не лыком шиты и если не ВЫВЕДУТ НА ЧИСТУЮ ВОДУ, то ТКНУТ МОРДОЙ В ГРЯЗЬ любого зарвавшегося скриптора.
Говорю вам: мне ничего не надо.
Позвоночник вынете - не обрушусь.
Распадаясь, скажу: провались! исчезни!
Только этот людьми заселенный ужас
не подхватит меня как отец солдата,
не заставит сердцем прижаться к бездне.
(М. Айзенберг)
Эта басня о двух лягушках в кувшине, и мораль в этой басне не хуже, чем в "Стрекозе". Может быть, было два кувшина?.. Две басни... И по ОДНОЙ лягушке?.. Нет, эта басня - о нас. И находка для аналитиков. Пахтание Молочного Океана.
Может быть, я - лягушка (в болоте)? Говорю вам: ква-ква!
3
Вот счастье - с тобой говорить, говорить, говорить!
(А. Кушнер)
Ах, Александр Семенович, если Вы не читаете "Цирк "Олимп", то хоть в Барта-то ведь заглядывали?
"Главным из тоталитарных орудий ведущие философы эпохи, от Витгенштейна до Барта, признали язык... Язык стоит между человеком и миром, мы не можем воспринимать жизнь непосредственно, прямо и честно (?! - А. О.)... Значит, чтобы обезопасить себя от языкового вируса, надо овладеть искусством жить без языка" (Т. Казарина. "Цирк "Олимп", № 10, стр.6)
"Текст ВСЕГДА тоталитарен... Теория постмодернизма отрицает возможность индивидуального высказывания. Человек - это пленник языка, носитель определенного речевого поведения, а, следовательно, и диктуемого им мышления". (И. Саморукова. "Цирк "Олимп", № 3, стр.10)
Но вот что я вычитал, например, у представителя того самого концептуализма, задача которого - "разоблачение и преодоление деспотии языка..., война с языком (в том числе - художественным)":
Слава тебе и хвала тебе, каждый,
что-то вписавший остатками языка.
Славен голод писчебумажный
всех, унесенных за облака,
чудом спасших себя от жажды
умереть-уснуть и не быть, не бывать пока.
(М. Айзенберг)
И это - не правда ли? - перекликается с другим "тоталитарным текстом" другого ("Все мысль да мысль! Художник бедный слова...") "концептуалиста":
Болящий дух врачует песнопенье.
Гармонии таинственная власть...
Ага, ВЛАСТЬ! - ловят меня на слове: "Нет знака или мысли о знаке, которые были бы не о власти и не от власти". (Ж.-Ф. Лиотар) "Никакой власти, немного знания, толика мудрости и как можно больше АРОМАТНОЙ СОЧНОСТИ!" - благодушествовал большой поклонник хунвэйбинов ("Получался самый настоящий гул, как от исправно работающей машины; смысл был для меня вдвойне непостижим - по незнанию китайского языка и из-за того, что читающие заглушали друг друга") Барт, распотрошив и Автора и Произведение и, выделив - продуктом пищеварения - ТЕКСТ, который (теперь-то мы знаем!) "ВСЕГДА тоталитарен" и "подавляет человеческое "я". Но если "индивидуум творится языком" (И. Саморукова), то как "освободить" его от этого языка? Впрочем, деконструктивисты на вопросы не отвечают, ибо главная их задача, как и всякой уважающей себя "шизоидной личности", - "ПОЧУВСТВОВАТЬ ХАОС". Не будем расшатывать краеугольный камень грамматологии Деррида (первичность письма перед речью), памятуя, что "деконструктивисты и сами пытаются писать метафорически, используя ассоциации и различные недоговоренности, из-за чего постоянно возникает противоречие между аналитико-теоретической задачей и "художественным" способом ее решения" (И. Саморукова. "Цирк "Олимп", № 15, стр.7), а я уже устал от этих (правильно взятых в кавычки!) "художеств". Но то, что постмодернисты предпочитают препарировать ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ тексты, открывает, как они понимают природу художественного: "...в них (худ. текстах) слабее "центр", а, следовательно, больше зияний, в коих гнездится недискретная (внелогическая, децентрированная, внеперсональная) тайна". (И. Саморукова) Дабы воспринять такую вот "недискретную тайну", разумеется, надо не анализировать, а обладать каким-то особым чувствилищем, недаром постмодернисты гордятся не только своей пресловутой "аналитичностью", но и, прежде всего, своей уникальной "постмодернистской чувствительностью". И цель ("недискретная тайна") и средства сближают постмодернистов с мистическими реалистами, костящими первую за бездуховность.
4
В России, где "мы рождены, чтоб сказку сделать былью", где "мы покоряем пространство и время", где мы клянемся, что "как один умрем в борьбе за это", хотя у нас "вместо сердца - пламенный мотор", где нас то и дело сбивают с ног, а мы слетаем с катушек, в России, где "На нас слетел орел двуглавый Пятиконечною звездой" (Е. Рейн), - без мистики не обойтись. Все наши реалии мистичны. Кто, кроме нас, способен понять, например, что "друг (народа)" - это враг, а "враг (народа)" - друг? -то нет ничего горше этого "сладкого" слова ''СВОБОДА, кто бы не напевал его нам?.. А сколько ведь - помните? - было восторгов! "Наконец-то мы без помех предадимся всему такому - истинному. Высокому и серьезному. Сразу главному. Духхховному, во". (Вс. Некрасов) И ведь - предались, еще как! (Справка: "при прекращении длительного химического воздействия у индивидов возникает состояние абстиненции, сопровождающееся повышенной внушаемостью, потребностью в новых дозах наркотического вещества".) "Вы просите дозы? - их есть у меня!" Составляются разные смеси из "ведущих философов", все расфасовывается, нашлепываются ярлыки и - пожалуйста! - христианский мистицизм, агни-йога, метафизический реализм, даже социалистический реализм опять пригодился, а мы, оказалось, чертовски и/или постмодернистски чувствительны... так массово элитарны... так хотим нюхать розы, есть печенье "мадлен"... окунуться в "живой поток"... все интенсивнее ощущать... ощущать... ощущать... слиться с... и проникнуть внутрь. "Что же касается человеческого сознания, то его отличительной чертой является способность изготовлять искусственные предметы... Интеллект, прежде всего, стремится к производству... Интеллект характеризуется природным непониманием жизни... Человек обладает потребностью жить и действовать, и интеллект служит ему для этого... У многих людей интуиция придавлена интеллектом... Но время от времени, по счастливой случайности, рождаются люди, которые своими чувствами менее привязаны к жизни... АБСОЛЮТНОЕ может быть дано лишь в интуиции... МЕТАФИЗИКА - наука, познающая без символов... Орден избранных... Масса утилитарна... Человек же самой природой своей предназначен к поискам высшего начала..." И т. д. "Ведущие философы эпохи-хи-хи..."Но и отечественные не отстают. Вот круглый стол "Духовность, художественное творчество, нравственность" ("Вопросы философии", 1996, № 2):
"Бездуховность - это не только отсутствие или недостаток веры в Бога... Значительную роль сыграл в этом прогресс научного знания". (Л. П. Буева, д-р философских наук).
"Представление о том, что науки сами по себе ценностно-нейтральны, что они могут служить как делу добра, так и зла, не выдерживает критики. Это лишь иллюзии многих ученых... Профессионализм, однако, как человеческое мастерство, выучка... склонны не к добру, а к злу". (В. Н. Шерданов, д-р философских наук)
"Наука - это область особой профессиональной деятельности, связанная с подготовкой базы для новых технологий. Занятия наукой предполагают высокий уровень развития интеллекта и проф. подготовки, но в них нет ничего такого, что противоречило бы пониманию человека как эгоистического и своекорыстного существа". (В. А. Лекторский, д-р философских наук, гл. редактор журнала "Вопросы философии")
"Если без помощи Божией творчество, по словам Достоевского, это "каторжная работа", то при вдохновении, при наитии Святого Духа творческий процесс осуществляется с такой легкостью и быстротой, что вызывает удивление самого творца. И это вполне понятно - состояние творческого экстаза есть состояние обожения, и в этом состоянии творит уже не человек, а богочеловек... Наша творческая элита должна понять, что без Бога само творчество невозможно". (Н. И. Экономцев, о. Иоанн)
И вот уже наше литературоведение открывает, что пушкинский "Пророк" - документальный боговдохновенный текст, зафиксировавший момент проявления высшей мистической метафизической трансцендентной недискретной реальности: явление шестикрылого серафима Александру Сергеевичу для проведения над последним ряда болезненных операций. "И ВЫЫЫРВАЛ - гррешный - мой - язык!" - в транскрипции Яхонтова. Бедный Пушкин! Мало ему закордонных ловеласов, тут еще запредельный джек-потрошитель какой-то... Но стоило Кушнеру заступиться за дорогого поэта, как его осадили: вам, мол, не понять, к таким серафимы, мол, не являются. И ведь ошиблись.
Он встал в ленинградской квартире,
Расправив среди тишины
Шесть крыл, из которых четыре,
Я знаю, ему не нужны...
(А. Кушнер)
5
"...но где, черт возьми, этот круг? - записывал Кафка. - Некоторое время я видел его на полу, словно мелом нарисованным, теперь же он лишь витает вокруг меня, да и не витает даже". Может быть, круг бытия очерчивает речь? Что происходит с пространством и временем в "Замке"? Чем, падая от усталости, занимается К.? Он плутает. Плутает, слушает и говорит. Вязнет в снегу и в прошлом деревни и Замка, которое не сулит ему ничего хорошего, но может быть... Все дневники, письма, рассказы и незаконченные романы Кафки - тот заколдованный круг речи бытия, бытия речи, который то словно мелом нарисован, то лишь витает вокруг, то и не витает даже.
В сон затекает мелко
утренний холодок.
Белка мне снилась, белка.
А разбудил свисток.
(М. Айзенберг)
Магический круг настоящего, круг бытия здесь и сейчас, пульсирует соответственно амплитуде колебаний звуков нашей речи, то собираясь в точку, то исчезая, то заключая в себя весь космос. "Шизоидным личностям" с их "постмодернистской чувствительностью" кажется, что вообще существует одно настоящее, прошлое же и будущее - рационалистические построения логоцентристов. На самом деле в природе нет настоящего. Прошлое отделено от будущего моментом, острым, как бритва. Настоящее - это творение человека: всякое настоящее создается под давлением будущего и прошлого. Мы шли никуда ниоткуда. Теперь нам говорят: все, располагайтесь, господа, мы пришли в это самое НИКУДА, где никто и нигде..., но понюхайте розы, ибо роза есть роза... Текст текста текстов - таков ПРОЦЕСС
Так век за веком - скоро ли, Господь? -
Под скальпелем природы и искусства,
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
Сколько наплетено по поводу этих превратно и плоско понятых строк Гумилева. Между тем шестое и, может быть, главное чувство - есть. Есть и орган для этого чувства. Это чувство равновесия и вестибулярный аппарат. "Фи, мозжечок!" - уже слышу я. Да, мозжечок. И не только... Да, гомеостаз, равновесие, ориентация и гармония, чья власть столь ненавистна чувствительным обожателям хаоса. А потере ориентации можно прочесть и в докладе Айзенберга на семинаре. И в его стихах.
Что там за дверью? Никак Австралия?
А знаменитое некрасовское? -
-
|
Прям -
прям -
прям-прям
прям-прям-прям |
|
|
|
|
|
| |
|
прям
| |
прям
прям
прям
мим
|
Посмотрите на Гениса, который как новое воплощение Шивы тычет пальцами в разные стороны, указывая нам направление: туды! "Америка - свободная страна, п.ч. она свободна от давления истории, культуры, традиций. Америка - это тот Запад, который может построить себе Восток". Вот он предлагает нам, пятясь, влезть задом в Европу... Вот он обнаруживает, что Япония - это Запад, Америка же - Восток... Вот он предлагает нам строить курорты вместо цементных заводов, но не открывает секрет строительства без цемента... Вот он громит активизм. Нюхайте розы, созерцайте пупок... Вот нечто о Боге... И, наконец, мы слышим что-то родное, чуть-чуть искаженное: "Хаос как бы мать порядка. C хаосом можно работать, с хаосом можно жить". Должно быть, прочел и какую-нибудь поп. статью о Пригожине...
И вот только что, печатая эти строки, услышал по радио (я, не Генис), что Россию покинул английский посол, бросив с досады на прощание: "Свобода породила новые темы для разговоров о банальных вещах". И я его понимаю. Я наткнулся, увы, на окружность. Может быть, это все-таки не конец,
А продолженье разговора
На новом лучшем языке!
(А. Кушнер)
К которому нас возвращает Евгений Рейн:
Так сыро, так темно, так скоро жизнь прошла...
Когда случилось все, которого числа?
.....................................................
Ты знаешь, но молчишь, - заговори, словарь,
Я сам себе никто, а ты всему главарь.
14 ноября 1996 г., Самара.
ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЭЗИИ - 2
1
"Подавляющая часть русской литературы (и сразу отметим - "так называемая реалистическая литература" - А.О.) не расширяет мир читающего, не дает ему возможность нового взгляда, не создает новых смыслов. Она всего-навсего зеркало. Воспроизводящее общий опыт, циркулирующий вне которой массе людей" (Александр Уланов. Зеркала. "Цирк "Олимп" № 17). Такое глобальное и радикальное третирование литературы никого не шокирует уже потому, что, опираясь на Барта, не превосходит его.
"...зеркала, зеркала, зеркала", - зевает Уланов. Чтобы уверить нас в том, что так жить нельзя, недостаточно установить кинокамеру перед пивным ларьком. "Стихи Пригова фиксируют сегодняшнее состояние обыденного и официозно-ритуального языка", - цитирует Айзенберга Уланов. Фильм Говорухина фиксирует продажу пива у самарского пивзавода. Говорухин пытается убедить нас в том, что так жить нельзя, то есть мы-то живем, но следует жить не так, а эдак. Эту же фразу - так жить нельзя - Пригов произнес бы иначе: он ударяет, подчеркивает, закавычивает каждое слово, и по мере того, как мы учимся слышать, ударения, подчеркивания и кавычки - отпадают. В раю вообще отпадает необходимость в языке. Не будет и пива.
"Но речь даже не о том, что будет, а о том, что есть" (М. Айзенберг). Автор "Зеркал" отворачивается от зеркал "бытописательной литературы" (Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова... Пригова, Айзенберга, Сапгира, Рейна...). "Все это повествование, только повествование... "У него же другая цель - медицинская! - продление жизни: "Срок человеческий ограничен - и стоит ли тратить слишком много времени на смотрение в зеркало... Могут сказать, что такое обращение к быту - следствие времени, когда литература была (? - А. О.) средством выживания (М. Айзенберг). Но в куда более тяжелые времена Мандельштам, мечтая о тепле серной спички (? - А. О.), мог ходить и среди рукопашной лазури... А где же тогда флейты греческой мята и йота? Только выживать? А когда же все-таки жить?" (А. Уланов).
- "Чтобы прийти к чему-то другому, надо преобразовать то, что уже есть. Только это меня и интересует - то, что уже есть. Дать форму этому круговому вихрю в замкнутой пустоте" (М. Айзенберг).
- "Все это - быт, обращение к быту, обыденный опыт, бытописательство, зеркала, зеркала", - повторяет Уланов.
- "Но бытописательство невозможно уже потому, что наше существование безбытно. Описывать нечего. Не о чем повествовать. Искусство в основе своей нарративно: со-бЫтие - со-бытиЕ. Но "главный (хотя и отрицательный) пафос нашего существования в том, что с нами ничего не происходит".
Живу, живу, а все не впрок.
Как будто время начертило
в себе обратный кувырок.
...хищная, кровожадная мнимость, полное небытие идет на нас, подминая и слизывая всякую жизнь... Искусство как-то отражает жизнь, но отражает, преломляя. Это преломление и преодоление" (М. Айзенберг).
- "Отражение эпохи не есть задача поэзии, но жив только тот поэт, который дышит воздухом своего века, слышит музыку своего времени. Пусть эта музыка не отвечает его понятиям о гармонии, пусть она даже ему отвратительна - его слух должен быть ею заполнен, как легкие воздухом" (В. Ходасевич).
- "Мы дышим воздухом, непригодным для дыхания. Надо понять, о чем идет речь: о выживании... А существует ли какой-то определитель жизни? Какой-то критерий подлинности? Мне кажется, существует. Это искусство. Искусство хорошо тем, что его не обманешь. На всякое насилие над собой оно отзывается страшным мертвым запахом" (М. Айзенберг).
- "И тогда стихотворение - точный труп, оставленный душою" (Гоголь).
2
"Ресурсы языка бытовой литературой практически не используются. Как только они начинают использоваться - возникает неоднозначность, возникает диалог с языком, спасающий, например, В. Нарбикову от растворения..." (А. Уланов). И в самом деле! - "Поэты, представленные в этой книге, (личное дело N - А. О.) упорно пишут стихи на языке, на котором никакая поэзия вообще невозможна" (А. Зорин). "Прервалась связь времен"?.. ВРЕМЯ СВИХНУЛОСЬ! - ближе к оригиналу. Но Гамлет-Айзенберг декламирует? - нет, бормочет! еще непоэтичнее: "Перелом, перелом..."
Снится мне, что я связной,
я связной, а жизнь бессвязна...
(М. Айзенберг)
"Голос автора становится среднестатистическим голосом... среды", - цитирует Уланов статью Костырко о повести С. Гандлевского "Трепанация черепа" и продолжает сам, - Этот усредненный язык - один из важнейших признаков бытовой литературы. Еще Барт говорил, что... "Прерывая цитату: опираться на Барта опасно - легко потерять равновесие. Вот уж кто не был энтузиастом использования языковых ресурсов в целях спасения от растворения!
3
Связь мифолога с реальным миром имеет характер саркастический.
4
Разрушение, которому он подвергает язык, абсолютно; к этому разрушению, собственно, и сводится вся его задача" (Р. Барт. Основы гифологии. "Цирк "Олимп" № 11).
Страсть к разрушению (языка) тесно связана с саркастическим отношением к реальному миру (бытию, или "быту", Уланова), которого мы ведь и так давно лишены. С. Зенкин, который тоже цитирует Барта в статье о творчестве Малларме, то и дело подчеркивает "легкомысленную, бытовую обстановку" стихов, их домашность и интерьерность: "Стихи Малларме - то надписи на дамских веерах, то описания (! - А.О.) настольной вазы или пустой гостиной, то иронические размышления поэта, сидящего у камелька..." А персонажи "Уличных песен", кажется, вот-вот наткнутся на приговского Милицанера. Похоже, что утонченный француз использовал языковые ресурсы именно ДЛЯ РАСТВОРЕНИЯ в... чем?..
Кто знает, почему случается такое? -
О чести отнятой в газете был рассказ,
Кухарка вовремя сняла с плиты жаркое
И, выставляя грудь худую напоказ,
Нагнулась...
(С. Малларме)
Разве это не "опыт, который каждый может получить, пройдя по улице и прочитав не слишком большую стопку газет, и который ведет к появлению фраз... безнадежно банальных" (А. Уланов)? Автор "Зеркал" называет слова П. Басинского о реализме как литературе любовно вглядывающейся в мир, доверяющей ему, - "прекрасными", но не находит таких произведений... в "Новом мире" и кроме "так называемой" другой реалистической литературы, похоже, не знает. Представим себе Гоголя, любовно вглядывающегося в мир Собакевича и Коробочки, доверяющего Держиморде и Хлестакову, вспомним Москву Грибоедова, Петербург Достоевского, провинцию Щедрина, Островского, Чехова, у которого в простом чаепитии больше абсурда, чем во всех носорогах Ионеско. Подумаем, наконец, о Пушкине с его "вечнопрекрасным и гармоническим (по мнению Бердяева) мироощущением и мировоззрением" и о его "вполне камерных стихах в жанре любовного романа с лирическими отступлениями" (по утверждению Ивана Эпштейна) или "энциклопедии русской жизни" (по определению Белинского), подумаем об этом романе, в котором он (по собственному признанию) "захлебывается желчью". "Евгения Онегина" с таким же успехом можно назвать энциклопедией, как рассказ Гулливера королю лилипутов - энциклопедической справкой о человечестве.
И это - "литература отдыха и поглаживания по голове" (А. Уланов)? Литература "безнадежно банальных фраз, ...благочестивых банальностей"? Уланов, "имеющий прямой контакт со словом", сурово разоблачает честного ("честность является необходимым, но не достаточным условием (чего? - А. О.) - как в литературе, так и в обыденной жизни"), но трусливого) "это путь перестраховки - в то время как всякий порыв требует риска и угрожает ошибкой") и безнадежно банального "бытописателя", отказавшегося СЕЯТЬ РАЗУМНОЕ, ДОБРОЕ, ВЕЧНОЕ которому "часто сказать больше нечего". И ломится в открытую дверь:
На самом деле, мысль, как гость,
Заходит редко, чаще с нами
Тоска, усталость, радость, злость
Иль безразличие. Часами,
Нет, не часами, - днями! - тьма
Забот, рассеянье, обрывки
Фраз вне сознанья и ума,
Заставки больше, перебивки.
(А. Кушнер)
Почему же поэт, филолог, влюбленный в классическую поэзию, интеллектуал, выражающий свои мысли вполне литературным языком, написал:
Совсем не останется слов у нас скоро... Со сна
Ищу - не найду - только "может быть", "значит" и "то есть"!
Почему, если все так просто: черпай ресурсы (словари под рукой!) - спасайся "от растворения!" - "бедный бытописатель" - упорно бубнит:
Кто исцелит, кто же меня спасет?
Кто защитит от мысли, что все напрасно?
И вписывает "остатками языка":
Жизнь? Повтори на слух.
Звук-то какой.
Слово само с дырой.
Или трясина сила ее порук?
Ксива - ее пароль?
Не забывай: ксива.
Не забывай, что она едва
едва выносима,
если не мертва.
И скажи спасибо
и скажи спасибо
(М. Айзенберг).
А ему вторит другой "банальный перестраховщик":
Слова, слова, слова... но где еще в блестящих
Пространствах нежилых звучит живая речь,
Притягивающих и противостоящих
Нас, нам... сто раз собьюсь, стараясь смысл сберечь.
.........................
А в доме говорят... И самой пошлой фразой
Ты счастлив. Кто б ты был без этой болтовни?
(А. Кушнер)
К тому же, оказывается, дело вообще не в "ресурсах" (у Достоевского, кстати, самый обширный словарь!), и автор "Зеркал" оговаривается: "Самые затертые фразы можно расположить так, что читающий будет иметь достаточно места для поиска смысла в пустоте между ними - это прекрасно демонстрирует Л. С. Рубинштейн". Таким образом, Рубинштейн не попал вместе с другими концептуалистами и реалистами в бытописатели? - пусть останется тайной А. Уланова...
P. S. Где же предопределение поэзии? - может быть, возмутятся читатели. Терпение! Хотя повседневный опыт действительно корректирует и уточняет наши намерения и поступки, все-таки дело именно в предопределении поэзии (во всех существующих и еще ненайденных смыслах!), а не в расположении фраз Рубинштейном, который, как известно, располагает каждую фразу на отдельной карточке. Предопределение поэзии все: и семинар в СаГА, и хожденье по улице, и чтенье газет, и эта статейка, и т.д., и т.д. Но все-таки - пусть я и бытописатель, но бытописатель - не отказавшийся сеять... Вот подготовлю почву...
ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЭЗИИ - 3
1
СИТУАЦИЯ ПОСТМОДЕРНИЗМА - это "исчезновение таких категорий, как истина, реальность, индивидуальность, авторство, время, история..." (М. Эпштейн) Перечисление заняло бы всю полосу. Может быть, третье тысячелетие вообще не наступит, и вместо единицы двойку заменит ноль? Но я не цифирный пророк. Вспомним начало века: "ситуация" та же. "Славьте меня! // Я великим не чета. // Я над всем, что сделано, // ставлю "nihil". // Никогда // ничего не хочу читать. // Книги? // Что книги!" - как из бочки, декламировал горлан-главарь, на практике демонстрируя, что "Единица - вздор, единица - ноль" и, являя нам бартовского субъекта как "сугубое чередование - появление и исчезновение цифры "ноль" (Барт), чтобы обрушить на нас, наконец, дырбулщыл самовитого слова: "В.И. Ленин" и "Хорошо".
В СИТУАЦИИ ПОСТМОДЕРНИЗМА "литературы и вовсе не будет, - декларирует участник круглого стола "ХХ век: Искусство. Культура. Жизнь". ("Вопросы литературы", ноябрь-декабрь 1996) А. Василевский. - Конечно, и книжки будут издаваться, и авторы тусоваться, но... "РЕАЛЬНЫЙ УСПЕХ И ВЛИЯНИЕ БУДУТ ИМЕТЬ ТОЛЬКО ТЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ И АВТОРЫ, ЧТО БУДУТ ИЗДАВАТЬСЯ И ПОТРЕБЛЯТЬСЯ ПО ЗАКОНАМ МАСС-МЕДИА" К сожалению, нечто подобное написано и А. С. Кушнером: "Торжество массовой культуры неизбежно, неотвратимо и, по-видимому, совершенно справедливо. Большинство человечества имеет право на утверждение своих вкусов и на то, чтобы с ними считались". ("Новый мир", 1996, № 5) Кушнер пишет о "большинстве человечества". В 1930-м году Ортега-и-Гассет - "за редчайшими выступлениями" - отнес к "вульгарным индивидам" всех европейцев: "Шквал повального и беспросветного фиглярства катится по европейской земле. Любая позиция утверждается из позерства и внутренне лжива... Массовый человек боится встать на твердый, скальный грунт предназначения (точнее и проще сказал Мандельштам: "Мы живем, под собою не чуя страны" - А.О.); куда свойственнее ему прозябать, существовать нереально, повисая в воздухе", - СИТУАЦИЯ ПОСТМОДЕРНИЗМА 66 лет назад. Почти 166 лет назад Чаадаев ни для кого не сделал исключений: "Взгляните вокруг. Разве что-нибудь стоит прочно? Ни у кого нет определенной сферы деятельности... ничего устойчивого, ничего постоянного, все течет, все исчезает... Массы подчиняются известным силам, стоящим у вершины общества. Непосредственно они не размышляют. Среди них имеется известное число мыслителей, которые за них думают... А теперь, я вас спрошу, где наши мыслители? Кто из нас когда-либо думал, кто за нас думает теперь?" - ситуация постмодернизма 166 лет назад.
Может быть, "теперь" за нас думает Эпштейн, который, используя метод наложения текстов (Бердяева, Ленина...), доказывает, что и коммунизм ("коммунальный, общественный дух действовал в истории России задолго до того, как она познакомилась с учениями Маркса и через них осознала свою миссию") и постмодернизм как последняя стадия коммунизма ("интуиция пустоты... основная религиозная интуиция российской цивилизации") зародились в России ("стране фасадов" - цитирует Эпштейн де Кюстина), в Ничто. "Русский дух не сказался в словесном и мысленном творчестве", - цитирует Эпштейн уже Флоровского и продолжает сам: "Впоследствии, вооружившись немецкой диалектикой, Ничто научилось мыслить, но само мышление оказалось формой деградации смысла и проступания через него негативного абсолюта. Этот абсолют, уже в характерно российской манере, не удовлетворяется восточным самосозерцанием и молчанием (к которым - помните? - нас призывает еще один думающий за нас мудрец - Генис), а хочет обнаружить себя через работу и игру понятий, активно обнажающих свое собственное ничто". ("Истоки и смысл русского постмодернизма", "Звезда", 1996, № 8) Ложь - это не полная противоположность правды, а ее искажение, нередко кажущееся правдоподобней последней. Хотя вряд ли кому-нибудь придет в голову видеть в колхозах и "трудколлективах" торжество пресловутого "общинного духа". Но предположим, что некий "русский дух" (или "вампиризм" - по Эпштейну), пусть и не сказался в словесном творчестве, Эпштейну, как Бабе Яге, не по нраву. (Хотя... если постмодерное - основа "русского духа", а русская литература от Пушкина по сегодня - сплошной постмодерн, то как "не сказался"?) Ведь никого не введут в заблуждение "ностальгические" стансы Ивана Эпштейна: "Ночь, Россия, я и Пушкин. // Я и Пушкин... Погоди. // Леса темные верхушки // Только видны впереди..." И никто не поверит его же "Голосу" с эпиграфом из Ахматовой "Мне голос был. Он звал утешно":
...И если я чего-то хочу,
То это вернуться в родную землю,
Прижаться к ней, сказать Ильичу:
Тебя и дело твое приемлю.
Слез не роняя, зажечь свечу
И помянуть Степана, Емелю...
Нет, нет, и в прекрасном далеке загадочный "русский дух" донимает Эпштейна, и он находит, хоть и не оригинальный, но способ избавиться от этого духа. Выход такой: "Не от хорошего к плохому. И не от плохого к хорошему. А от хорошего и плохого - к... никакому. (Выход, надо признаться, вполне в "русском духе" и его "интуицией пустоты" - А. О.) Ведь что человеку нужно? Ему нужна поэзия... Вот он и получает эту поэзию в "никаких стихах"... Не станем же мы утверждать, что какой-нибудь народный стишок, "тары-бары", выше Пушкина или Пастернака. Но ПОЭТИЧЕСКИЙ ЗАПРОС МАССОВОЙ ДУШИ он может удовлетворить полнее, чем Пушкин или Пастернак... И уже не важно, какая строка от Пушкина, какая от Блока, а какая от Соловьева или Иванова с Сидоровым, - важно, что все это вместе и есть поэзия: то, что борможется, мурлыкается, горчит в душе и услаждает душу". (ПОЭЗИЯ КАК СОСТОЯНИЕ. Из стихов и заметок Ивана Соловьева. "Новый мир", 1996, № 8) Например: "Только слышны звоны, звоны, // Только горький дым в ноздрях... // Пушкин. Белые колонны. // И России тонкий прах". Вам стихово? (Эпштейн: "Быть поэтом не в именительном, а дательном падеже, тем, кому стихово".) Конечно, Иван Эпштейн (Или Михаил Соловьев?) "иронизирует", и здесь, должно быть, уместнее не "он думает", а "думает за нас", удовлетворяя запросы (каких там теперь?) масс. "Вообразим себе эстетику (если только само это слово еще не вполне обесценилось), до конца (полностью, радикально, во всех смыслах) основанную НА УДОВОЛЬСТВИИ ПОТРЕБИТЕЛЯ - кем бы он ни был... и последствия окажутся огромными, поразительными..." (Р. Барт)
Тысячи лет на Земле процветала (другой ведь и не было) МАССОВАЯ КУЛЬТУРА, сотни лет ЭЛИТА питалась и вдохновлялась этой культурой, затем от нее отвернулась и прокляла, наладив поточное производство джамбулов джамбаевых и майклов джексонов, и, наконец, так затуркала эту "массу", что массовая культура выдохлась, извратилась, почти исчезла. Бартольд, мотаясь по Средней Азии в поисках ее остатков, как-то бросил в сердцах: "Ваши головы набиты одним хлопком!" Но чья же это вина? Если вся Средняя Азия покрылась хлопком, хлопок подступает вплотную к домам, и все от мала до велика ишачат на хлопковых полях, отравленных химикатами, рождая недоумков и разваливаясь к сорока годам. Если на нас работает Голливуд и другие компании по производству "культуры для масс". Если за нас думают Кожиновы и Эпштейны. 66 лет назад Оргета-и-Гассет отрицал само наличие эстетического восприятия у европейцев. Теперь уже утверждается, что "эстетическое как таковое принадлежит массам" (Поль де Ман), и поэтому надо преодолеть эстетику. Отдать сегодня эстетику на откуп "массам" - значит в действительности отдать всю культуру в руки тех "избранных", кто эту "массовую культуру", культуру ДЛЯ МАСС. творит? - производит. Телевизоры включены во всех квартирах: кто восторгается "Санта-Барбарой"? "Элита" становится массовой: и Эко, и Коппола, и "Остров Крым", и балабановский "Замок" - ДЛЯ МАСС. И завтра мы все насладимся психологическим триллером "Процесс". Сегодня не только опять предпочитают Бенедиктова, но и уверяют, что Пушкин - почти Бенедиктов. Примитивное логоцентристское мышление якобы строило свою систему ценностей на ЛЕВЫХ членах бинарных оппозиций (например: ДОБРО - зло), и следует восстановить в правах ПРАВЫЕ - "первичные" - члены (например: добро - это зло, здоровье - это болезнь, ум - это глупость, понимание - это недоразумение, мужчина - это женщина и т.д.),
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
И это не схоластические упражнения: например, уже Жорж Батай сделал вывод, что литература "является ярко выраженной формой Зла - Злом, обладающим особой, высшей ценностью, развернув перед ними целую серию "певцов" этого Зла, в которой главным козырем, разумеется, является Сад. И все ведь предельно просто, несмотря на стремление постмодернистов писать метафорически: "Именно садизм является Злом; убийство ради материальной выгоды - еще не настоящее и чистое Зло, чистым оно будет, когда убийца, помимо выгоды, на которую он рассчитывает, получает наслаждение от содеянного". Вот и Барт самые вдохновенные строки посвятил описанию "эротической машины" Сада: "Продуманному (придуманному) нагромождению тел, органы наслаждения которых тщательно состыкованы друг с другом; когда конвульсивными движениями участников эта машина приходит в действие, она подрагивает и издает приглушенный гул - она работает, и работает исправно... А бывает ли гул от языка?" - вопрошает Барт, и далее следует не менее восторженное описание хунвэйбинов с цитатниками, приведенное в "Предопределении поэзии - 1". Чикатило и хунвэйбины - вот с кого (так же демагогически, как и у Маяковского) предлагается ныне "делать жизнь". Ведь Батай, конечно, лукавит, утверждая, что человек, прочитавший Сада, заболеет от потрясения, и более искренен, когда признается: "От чудовищного творчества Сада исходит скука, но именно эта скука и есть его смысл". В этом же - "смысл" НИКАКОЙ ПОЭЗИИ у Эпштейна. Литература - игра? Эко открыли... Играйте!
Перформанс: 1. Света Литвак в белом платье декламирует нечто о "женской доле" ("Если бы я была женщиной, я бы повесилась!") и "ненароком" проливает на белое нечто красное из бутылки, делая периодически глоток; 2. Может быть, та же Литвак, но уже в красном платье, моет кому-то ноги шампанским, затем наливает шампанское обратно в бутылку...
Вам стихово? Это ведь даже не игра без мяча из "Blow Up" Антониони. Но присутствующие при этом (жесткий закон тусовки) с энтузиазмом делятся "странными ощущениями" и "новыми смыслами"... Казалось бы: с богом! Если бы только такая капитуляция не выступала под маской агрессии, следуя (силясь следовать) совету Л. Фидлера быть "иронической, непочтительной и вульгарной".
2
При всех нелепостях и даже благодаря им, постмодернизм демонстрирует одну непреложную истину: несостоятельность человека как целого. Разумеется, это не биологическое вырождение, хотя продолжительное отсутствие социального бытия сказывается и на анатомии человека. Исследования М. Розенцвейга показали, что у крыс, выращенных в обогащенных лабораторных условиях, кора мозга развита лучше, чем у крыс, выращенных в пустых и тесных одиночных клетках. На дендритах корковых нейронов крыс, живущих в сложной среде, больше шипиков, и синаптические соединения у них гораздо крупнее, а число синапсов больше, чем у крыс, выращенных в изоляции. Негативные явления сопровождали человека всегда, и они же - единственное, что побуждало его мыслить реально. "Мне надо радоваться, чтобы жить", - признавалась Цветаева. Сегодня у нас нет сил на отчаяние. "Вот когда и горевать не в состоянии, // Это, Александр Сергеевич, много тяжелей". Конечно, это - упадок, но одновременно - как будто катанье на саночках с горки: ух, стихово!
И все исчезнет невозвратно,
Не в очистительном огне,
А просто - в легкой и приятной
Венецианской болтовне.
(В. Ходасевич)
И - нет! - это не "упоение в бою и бездны мрачной на краю". "Бездны" оставим адептам Даниила Андреева: хоть мы и прочли "Розу Мира", но это - лишь ИМЯ РОЗЫ. Нет, нам не страшно, и мы хихикаем, как недоросли на тусовке. Но что может быть скучнее индустрии развлечений! Отсюда и вялые - нет, не порывы, а жесты порывов в доязыковое ли?.. заязыковое?.. нечто, по следу следа следов: трансформация... трансмутация... транс-скрипция... некая "никакая" поэзия. Просто - транс... скрипция... Не расчленять же и в самом деле - кусок за кусочком! - тела влюбленных! (Батай)
"На нас ежедневно обрушивается поток информации!" Полноте: и информация ведь "никакая", то есть никакая не информация, и мы, как курортники в Мертвом море, вяло колышемся на (правда, довольно пресной) поверхности моря словес... "Матерь Божия разлуки, // ненавижу все, что есть!" - воскликнул когда-то Борис Куприянов. Но что - ЕСТЬ? Никакая информативность никаких стихов, сбалтывающих в некую "массу" массу никаких "элит", напяливающих - каждая - "необщее выраженье лица", которое выражает, чем Генис предлагает, пятясь, влезть в Европу?.. Кажется, "действует" только второй закон термодинамики, и тепловая смерть, которую предрекали постмодернисты, "свершилась". Избранные справа и слева третируют Рейна за то, что "он, как чукча, описывает все, что видит". Но лучше слыть чукчей, чем избранным.
Открываю шторы -
Октября второе.
Рассветает. Что вы
Сделали со мною?
Автор таких строк, конечно, не "элитарен". И именно Рейн, чьи стихи изобилуют аксессуарами вещного мира, давным-давно сформулировал:
Под северным небом яснее всего,
Что нету совсем ничего. Ничего.
А самый, может быть, красноречивый из всех, обращающийся и к мухе и к небожителю с огромными (по нынешним меркам) речами, только и сказал: о жизни, что "она была долгой", о будущем, что "нас будет больше". И самое "аутентичное описание" Волги я обнаружил не у Николая, а у Всеволода Некрасова: "Увидеть // Волгу // и ничему не придти // в голову // ну // можно // такому быть // или Волга не огого // стала // но // воды много".
Что ж, помашем реальности вслед и, отвернувшись, исчезнем сами? Или попробуем отращивать ШИПИКИ?
|
|
