ШАПКА
- Синеватый
утренний полумрак. Серая стена поезда с яркими
квадратами окон. Груды свалявшегося грязного
снега. Скользкая наледь, матово поблескивающая в
свете еще не погашенных фонарей. Промозглый
ветерок, пробирающийся под теплую куртку и зябко
холодящий тело, привыкшее к уюту натопленного
вагона.
- Юрий,
оскользаясь на накатанной за день и подмерзшей
за ночь бугристой поверхности, торопливо перешел
через перрон и, с натугой отворив огромную
деревянную дверь, проскользнул внутрь вокзала. В
пахнущий сигаретным дымом, холодным железом и
несвежей буфетной пищей зал ожидания.
- Ожидания.
- Ожидание здесь?
- Ближайший
автобус до Алдана в пять вечера. Битком набитый
пьяными вахтовиками, бойкими агрессивными
старушками и просто бичами, кочующими в поисках
случайных приработков. А в семь вечера пойдет
мягкий "Икарус" на Якутск. И можно будет
спокойно развалиться в кресле, вздремнуть
пару-тройку часов... В полночь заявиться в
гостиницу "Красная Сибирь", где ждет его
забронированный номер. Как следует отдохнуть,
чтобы утром, свежим и деловитым, явиться в
Управление геологоразведки, и за чашечкой кофе
обсудить варианты оформления "клуба" с
замдиректора по оргвопросам, худым, суетливым и
желчным Виктором Андреевичем Черкашеным. Дизайн
и росписи этого сооружения Юра делал три года
назад. Времена меняются, и теперь директору
Управления, закосившему под нового русского,
хочется потратить "лишнюю" пару сотен тысяч
свеже-деноминированных рублей на европейскую
показуху. Ладно, деньги управленческие, хотят
тратить - пожалуйста. Юрий уже привык
подстраиваться под вкусы нынешних фирмачей.
Сделает и эту работу.
- Но это будет
завтра.
- А сегодня -
тусклый сумрачный рассвет, еле пробивающийся
сквозь грязные стекла вокзала, местами
замененные фанерой. Холод, не отпускающий в этом
надышанном, но не отапливаемом сарае-ночлежке.
Запахи кислой капусты и неизвестного
происхождения сосисок.
- Нет, здесь он не
останется.
- Но тогда...
- Тогда все дороги
приведут его в тот кирпичный домик на углу Кирова
и Тимирязева.
- Страшно.
- Страшно,
тоскливо, до боли стыдно, и невыразимо
притягательно. Войти в маленькую чистую
прихожую, с выцветшим ковром на стене...
- Как это будет?
Что ему скажут?... Скажет...
-
-
- Пять гвоздичек,
купленных у лица носастой национальности за
двести новых рублей, бутылка "Санта- Изабеллы" и
коробка с "Рафаэлой" не слишком сильно
уменьшили Юрину наличность. Он давно уже мог
позволить себе подобные траты. Спрос на хороших
дизайнеров во много раз превышает предложение. В
отличие от художников.
- Но в глубине
души Юрия грызла мысль:
- "Что,
откупаешься?"
- "От чего? Ведь
ничего такого не было"...
- "Было. И хватит
себе врать. Было и есть".
- "Но ведь прошло
три года".
- "И ты их
чувствуешь?"
- "Нет".
- Как будто вчера
он подходил к этой калитке. Так же, как сейчас
открывал ее, скрипучую и тугую. Пробирался между
заснеженных грядок к крыльцу. Стучал по косяку
потрескавшейся от старости и морозов двери.
- И, как тогда...
Стук внутренней двери. Легкие быстрые шаги... И -
без вопросов, вечного подозрительного "кто там"
- гостеприимно раскрытая дверь.
- Настя... В том же
самом махровом халате, и наброшенном поверх него
пальто... Такая же - невысокая, стройная,
круглолицая, с крылом черных волос, косо
перечеркивающих лоб и мягко касающихся
загибающимися пушистыми концами плеч.
- Только глаза и
выражение лица не такие. Не тот простой
доброжелательный интерес к вероятному
квартиросъемщику...
- Узнавание,
удивление... Чистая искристая радость в
распахнутых темно-серых глазах. Открытая улыбка,
не одними только губами - всем лицом. И голос,
высокий, с легкой хрипотцой, обрадованно
возбужденный:
- - Юра? Ты?...
- - Я, Настюшка... Не
помешаю?
- - О чем ты
говоришь? - она смотрит на своего гостя, как
ребенок на новогоднюю елку. - Заходи. Не морозь
сени. Ты надолго?
- - Нет, сегодня
вечером уезжаю.
- В ее глазах
что-то потухло. Пролетела тень печали. Но,
мимолетный взгляд - и новая вспышка.
- - Ой! Это мне?
- - Конечно,
Настенька, - Юра протянул ей обернутый в
серебрянку букет.
- - Кака-ая
прелесть! Юра!... - она обеими руками бережно взяла
букет, с наслаждением понюхала тонко пахнущие
цветы, быстро сделав шаг к гостю, чмокнула его в
щеку и так же стремительно отпрянула, скользнула
в дом. - Алинка, к нам гости! Дядя Юра приехал.
- В сени, к
снимающему куртку Юрию заглянула круглая
веселая мордашка:
- - Здрасте! А вы
что принесли?
- Юра
расхохотался, разом сбросив остатки скованности.
Подхватил легонькую девочку под мышки, взметнул
ее, радостно заверещавшую, под потолок, чмокнул,
опустил на потертый ворс ковра, вынул из сумки
коробку конфет.
- - Держи!
- - Спасибо, -
благосклонно приняла дар Аля, и убежала вглубь
комнаты, к разбросанным по ковру игрушкам.
- А из соседней
комнаты, той, где три года назад целых два с
половиной месяца обитал Юрий, вышла Настя. На
руках ее доверчиво устроился малыш двух годиков
отроду. Он трогательно обнимал маму за шею и,
положив свою большую светло-русую головку на ее
плечо, задумчиво и внимательно смотрел на гостя.
- - Васек, кто к нам
приехал?... Дядя Юра, - весело ворковала Настя,
покачивая увесистого бутузика на руках.
- Юра шагнул
поближе, дотянулся до малыша, несмело погладил
его по пушистой голове.
- Настя нежно
посмотрела на сынишку. Резко мотнула головой,
отбрасывая назад спадающую на глаза челку,
немного странно, внимательно и с каким-то
ожиданием взглянула на Юрия.
- Опустила
плотненького, чуть ли не с сестренку весом,
мальчугана на ковер. Тот шустренько отбежал в
сторону и, усевшись на корточки возле Алинки,
стал комментировать ее действия:
- - Мишка т╠п, т╠п,
бубух... Бабайка. Я - бабайка!
- - Ох уж бабайка!
- отозвалась с улыбкой мама. - От этих зверей
дома черт-те что творится, сам видишь.
- Она указала
рукой на разбросанные повсюду игрушки, книжки,
стоящие в углу красный и зеленый горшки.
- - Значит, у тебя
уже двое? - начиная приходить в себя от
навалившихся впечатлений и оттаивая от уходящих
страхов, спросил Юра. - Алинку я не узнал. Такая
большая вымахала. Сколько ей, четыре или уже пять?
- - Четыре с
половиной, - все с той же мягкой теплой улыбкой
отозвалась Настя. - Рассудительная такая стала,
серьезная.
- И, неожиданно,
звонко рассмеялась:
- - Юра, Юра! Я все
не могу поверить, что это ты! Ну проходи же,
проходи. Я сейчас нам завтрак сготовлю. Ты ведь
голодный?
- - Ага! -
беззаботно и открыто отозвался тот. - А к
завтраку можно вот это...
- И Юрий вытащил
из объемистой спортивной сумки красивую бутылку
с прозрачно-гранатовым вином.
- - Ух ты! Мое
любимое! Как ты угадал?! Ну, пойдем на кухню.
Поболтаем, пока я готовлю, а эти обормоты заняты
конфетами.
-
-
- Устроившись на
кухонной табуретке, Юра, не скрывая удовольствия,
наблюдал за тем, как ловко и красиво двигается
по-девичьи легкая и быстрая Настя. "А ведь ей уже
тридцать четыре, и она на пять лет старше меня, -
сообразил Юра. - А кажется что наоборот - совсем
еще девчушка".
- Потом, когда
вкусно запахла подрумяненная яичница с гренками
и ветчиной, набежали мелкие "зверики", и
пришлось откупиться от них тарелкой еды и чаем с
молоком, которые они с важным видом понесли в
прихожую на "свой столик".
- А Юра с Настей
сидели и болтали, попивая из высоких хрустальных
бокалов сладковатое вино. Он рассказывал о
работе, о новых заказах, о жизни в Красноярске.
Она внимательно слушала, подперев рукой щеку,
изредка вставляла замечания и задавала
наводящие вопросы.
- - А как выставка,
Юра? Удалось ее пробить?
- - Нет, - Юрий сам
удивился резкости своего голоса. "Неужели это
еще цепляет?" - Какие тут выставки... Все
уперлось в финансы, а тогда с ними было погано.
- - Ну, а сейчас?
Неужели больше не думал?
- - А зачем? Кому
сейчас нужны картины? Новым русским? Нет уж...
Оформить офис, подобрать колер для особняка,
расписать потолок в бассейне... Это - пожалуйста. А
продавать им свои картины, то, что выстрадано
моей душей... Это, извини за выражение,
проституция. Не могу.
- - Ты прав, - Настя
понимающе улыбнулась и коснулась кончиками
пальцев его локтя.
- И от этого
понимания накрыла Юрия волна тепла. И показалось,
что не было этих трех лет, заполненных никчемной
суетой. Что лишь вчера сидели они вот так, за
чашечкой чая и говорили, говорили... И
раскрывалась пропасть, в которую, еще того не
зная, они уже готовы были прыгнуть...
-
-
- Опять
прискакали дети и, не слушая маминых увещеваний,
потащили ее играть в комнату. Пошел и Юра. Все
вчетвером уселись на ковер, и Настя, виновато
поглядывая на гостя, принялась строить из
кубиков домики, читать книжки и мирить временами
скандалящих между собой малышей.
- Юра не скучал. Он
сидел, привалившись спиной к дивану, и оттаивал,
всем существом своим впитывал обжитой уют этой
небольшой квартирки, так не похожий на холодную
строгость его жилой комнаты и хаотичный
беспорядок мастерской.
- И еще он
вспоминал.
- Куда от этого
деться?
-
- Настюшкин
быстрый взгляд.
- Как тогда. 6
апреля. Вечером. Когда он решился и положил ей
руку на плечо.
- - Прекрати, - не
повышая голоса, но с непривычной жесткой
интонацией.
- - Хо-ро-шо, - Юра
медленно убрал руку, на секунду прикрыл глаза,
чтобы успокоить поток взметнувшихся чувств. -
Извини.
- А она - будто
ничего не произошло - продолжила на полуфразе
оборванный разговор.
-
- Диван, к
которому он сейчас прислоняется. Старый, с
вытертым до полупрозрачности суконным
покрытием.
- Они сидели на
нем, в разных углах, и Юра говорил, что любит ее, и
ничего не может с этим поделать.
- - Юра, Юрочка, - с
непонятной интонацией, печально и нежно
прошептала Настя.
- Но когда он
подсел ближе и попытался ее обнять, твердо и
веско сказала:
- - Не делай этого.
- И чуть помягче: - Мы с тобой друзья. Не заставляй
меня это сломать.
- - Почему?
- - Потому.
- - Ты меня не
любишь? - полуутвердительно спросил Юра,
задохнувшись от волны грусти и безысходности.
- - Люблю, Юра.
Очень люблю. Но как друга. Я не хочу, не могу
ничего другого ни от кого. Даже от тебя. От тебя в
первую очередь.
-
- Трудно, когда
человек, которого ты любишь настолько сильная
личность. Трудно, но любовь от этого становится
только крепче, к ней добавляется уважение,
восхищение. И желание стать лучше, достойнее,
сильнее, чтобы оказаться с ней на равных.
-
-
- Ближе к полудню
детишки утомились, и Настя, отправив Юру на кухню,
принялась укладывать их спать.
- Минут через
десять они угомонились. Настя перебралась на
кухню, взялась готовить обед.
- "Что-то в ней
изменилось", - подумал Юра.
- - А у тебя как? -
чуть напряженно от смущения спросил он.
- - У меня?... Так,
потихоньку, - Настя рывком головы откинула назад
спадающую на лоб челку. - Живу. Вожусь со своими
обормотами. Работаю.
- - А?... - Юра так и
не решился назвать имя "Сергей".
- - Развелись, -
коротко и спокойно ответила Настя и продолжила,
не оборачиваясь от плиты: - Надоело мне его
вранье. Надоели бесконечные вахты. Надоели
придирки и идиотская ревность. Надоели попойки,
крики и склоки... Он сначала не хотел развода или
делал вид, что не хочет. Наверное, подготавливал
позицию для отступления. А как подготовил, так
сразу все и уладили. Уехал в Норильск. Вроде как
женился... Ну и вот. Алименты платит, хотя
наверняка не полностью. Но я ничего другого не
ожидала. Не приезжает - и то хорошо.
- - Понятно, -
зачем-то сказал Юрий. - И ты с тех пор... одна?
- - Да, - просто и
открыто ответила Настя. - Те, кто меня знают, не
лезут. Попадаются, правда, иногда прилипалы. Те,
что не понимают, что шутки и улыбки ни к чему не
обязывают. Но ты ведь знаешь, как я умею с ними
обращаться.
- - Знаю. И очень им
не завидую. Отшиваешь ты намертво.
- Тогда в кафешке,
когда ужинали они с ее подружкой и к ним подсела
знакомая с двумя парнями...
- Шутили,
смеялись, танцевали. Пили "Хванчкару". Настя,
как всегда была веселой и общительной. От танцев
не отказывалась, даже чмокнула Костю в щеку,
когда он подарил ей коробку конфет. Но когда тот
же Костя, уже порядком напившийся, стал
предлагать ей отправиться к нему домой...
- - Да ну тебя! -
все еще пыталась перевести разговор в шутку
Настя. - Делать мне больше нечего.
- - Конечно,
нечего! А придешь ко мне - найдем занятие!
Кровать у меня хорошая. А девчонка ты - что надо!
- Юра подобрался,
готовый вскочить и дать этому ослу по роже. Не
успел. Его остановил Настин голос. Он звенел
легированной сталью:
- - Вали отсюда.
- Костя
непонимающе на нее воззрился. И встретился с ее
посветлевшими от ярости и ставшими прицельно
твердыми глазами.
- - Ты не понял?
- - Да чего ты...
Уже пошутить нельзя, - это уже для порядка, чтобы
не совсем потерять лицо. А сам бочком-бочком -
выталкиваемый этим жестким и непримиримым
взглядом - к двери.
- - А как дела на
работе? - спросил Юра, меняя тему разговора. -
Или ты в декретном?
- - Ох, Юра, ну
какой тут декретный! Полгода детских не платят.
Работаю.
- - Все там же?
- - Нет, из школы я
уволилась. Сам знаешь, каково быть учителем.
Платят крохи, и те с задержкой. Так что взялась я
торговать. Подружка помогла устроится на рынок.
Всякие там колбасы и сыры реализую. Хоть какую-то
копейку получаю, - Настя замолчала, лицо ее
приняло устало-озабоченое и немного печальное
выражение. - Хорошо, что ты приехал сегодня. У
меня выходной, надо будет только часа в три
сбегать к напарнице домой, узнать насчет
завтрашнего дня... Но это потом...
- "Это потом. А
сейчас есть ты, и есть я, - Юра окинул взглядом ее
стройную легкую фигурку, мягкие гармоничные
черты круглого открытого лица. Задохнулся от
неисполнимого желания. - Милая. Ты такая же
красивая, как раньше. Такая же близкая и любимая.
Как жаль, что нам не быть вместе. Что не
повторится та ночь..."
- Он подловил ее
на слабости. Хотя, что значит - подловил? Просто,
не смог оставаться в своей комнате и слышать, как
она плачет.
- Оделся, вышел в
прихожую, тихонько постучал в ее дверь.
- И, не дожидаясь
ответа, вошел.
- Настя лежала, с
головой укрывшись одеялом, и тихо всхлипывала в
подушку. В стоящей рядом детской кроватке
безмятежно посапывала Алинка.
- Юра присел на
краешек Настиной постели и положил руку на
вздрагивающую под одеялом спину, стал тихонько
поглаживать и успокаивать:
- - Настенька, не
надо. Все будет хорошо. Ты сама увидишь, как все
будет хорошо. Тебе все удастся, ты будешь
счастлива.
- Она притихла,
откинула краешек одеяла и, протянув к нему
тонкую, серебрящуюся в лунном свете, руку,
сипловатым голосом попросила:
- - Дай платок.
- Взяла и,
уткнувшись в него лицом, стала приводить себя в
порядок.
- - Извини, я тебя
разбудила... Просто, так тошно стало, так
безысходно...
- - Ну что ты...
милая, - Юра впервые так ее назвал.
- - Не надо, Юра, -
тихо попросила Настя и опять всхлипнула. - Лучше
оставь меня одну.
- - Не оставлю.
- Юра решительно
придвинулся и, осторожно обняв обеими руками,
прижал ее голову к своей груди. Покачивая, как
маленького ребенка, стал нежно, но решительно ей
говорить:
- - Никогда я тебя
не оставлю. Нет, милая, не оставлю. Солнышко мое,
светик мой ласковый, я люблю тебя. Люблю, люблю,
люблю, люблю!
- Он взял ее лицо в
ладони и стал нежно и ласково целовать ее в глаза,
щеки, губы. Настя коротко вздохнула и
расслабилась. Она так устала от постоянной войны
с окружающими ее чужими людьми. От склок и
сплетен, от липнущих к ней мужиков, которым надо
давать отпор, от пропадающего месяцами на Севере
и скандалящего в редкие отпуска мужа. И от
неуклюжей Юриной любви, которая ничего не могла
ей дать, кроме чувства вины и опасения потерять
так неожиданно встреченного друга. Ужасно,
смертельно устала. И пришло равнодушие: пусть.
Пусть будет то, что будет.
- Но скоро
равнодушие исчезло, растворилось в тепле и
внимании, в нежных, страстных и бережных ласках,
которые дарил ей Юра. Дарил, не ожидая ничего
взамен и ничего не оставляя себе, наслаждаясь ее
радостью и приходя в экстаз от ее экстаза,
убеждаясь в очередной раз, что по-настоящему
получить можно только бескорыстно отдавая...
-
- "Жаль, что
больше этому не быть. Не потому, что нет любви, не
потому, что нет желания. Я потерял на это право. Да
и не имел его. Предательство убивает любовь. Раз и
навсегда. А я предал ее тогда, три года назад.
Предал. Надо было плюнуть на договоры, уйти к
черту с работы. Надо было дождаться ее мужа и
выяснить с ним отношения. Просто набить ему морду
или, скорее, получить по морде от него, что,
впрочем, абсолютно без разницы. Влезть в их семью
и окончательно развалить ее, и без того
распадающуюся. Не имел права? Имел. И не к чему
искать отговорки и оправдания. Оправдывается
тот, кто виноват. А я бесспорно виноват, потому
что согласился с ее тоскливой просьбой:
"Уезжай". И тем самым потерял право на любовь. Да
вот только она - любовь, от этого никуда не
делась".
-
-
- - Ну, вот и все, -
немного излишне весело сказала Настя и, отступив
от плиты, устало села на стул, внимательно
посмотрела на Юру. - Что-то не так?
- - Да нет, все
нормально, - беспечно отозвался Юра.
- Настя медленно
покачала головой.
- - Просто... я не
ожидал такого приема. Я ведь так перед тобой
виноват...
- - Нет, Юра, -
задумчиво ответила Настя. - Было то, что должно
было случиться. И я благодарна тебе за это. Те два
месяца очень многое мне дали, а твое присутствие
стало тем, что спасло меня от полной
безысходности и уныния. Вернуло меня к жизни.
Спасибо тебе за все. И дай Бог тебе счастья.
- Она чуть
грустно, но хорошо-хорошо так улыбнулась.
-
-
- Настя с Юрой еще
долго сидели за столом. Пообедали, допили вино. И
говорили, говорили, говорили. Юре было
удивительно уютно и спокойно. Он чувствовал себя
как корабль, вернувшийся после долгих
путешествий и боев в родной порт.
- Где-то около
двух Настя начала поглядывать на часы.
- - Скоро мелкие
проснутся. Надо будет их покормить и мне придется
бежать к напарнице. Хорошо, что ты приехал в
выходной. Ключ, правда, все там же, под ступенькой,
домой ты бы попал. Ну а толку? Я - на работе. Дети
- в садике. Ваську я устроила в тот же, что и
Алинку. Еле уговорила принять. Берут с трех лет, а
ему еще и двух нету.
- - Да? А на вид
такой здоровенный бутузище! - удивился Юра. - А
когда у него день рождения.
- - Десятого
февраля, - тихо сказала Настя и внимательно
посмотрела на Юру.
- У того внутри -
как разверзлась пропасть. И Юра почувствовал, что
падает, падает в нее. Бешено заколотилось сердце.
- Двенадцатое мая...
Ночь, когда они первый и последний раз были
вместе.
-
-
- Странно, но Юра
не почувствовал изменения в отношении к Ваське.
Он даже пытался себя взвинтить - ведь сын же!
Твой собственный ребенок. Ничего.
- Нет, не пустота.
Наоборот. Юра понял, вернее, почувствовал, что для
него не важно, кто Васькин отец. Он сын Настюшки. И
этого достаточно. Алинка умиляла и согревала его
душу своим присутствием не меньше, чем Васек.
- Но согревание
согреванием, а мороки с ними... Настя быстренько
их покормила и стала торопливо собираться:
- - Как хорошо, что
ты приехал. А то мне пришлось бы тащить их через
весь город или оставлять на присмотр соседке.
- - Ну, давай
инструкции, - нарочито бодро потребовал Юра.
- - Значит, так. Вот
вам одежда. Эта - Ваську, а вот эта - Алинке.
Застегивай все поплотнее, чтобы не поддувало.
Поверх пальтишек повяжи шарфики. Ну и шапки
меховые надень.
- - Хорошо. Будет
исполнено, шеф. А где их выгуливать?
- - Идите-ка вы к
парку. Помнишь?
- - Конечно, помню.
- - Ну и хорошо.
Ладно, пока-пока!
- - Пока, мамочка!
- - Ма, пока!
- - До встречи,
Настенька.
-
-
- Одевание
малышей оказалось делом не легким. Васек
радостно хохотал и убегал, до тех пор, пока Юрий
не подхватил его, заливающегося смехом и
брыкающегося, под мышки, и не посадил к себе на
колени. Впрочем, это мало что дало, и процесс
облачения продолжался еще минут десять.
- Все это время
Алинка с серьезным видом расхаживала по комнате,
медленно, тщательно одевалась, попутно
отвлекаясь на игры со своими многочисленными
куклами и плюшевыми зверями.
- Наконец тяжелая
работа подошла к концу. Весь запыхавшийся от
непривычного труда, Юрий надел на Васька
пальтишко и повернулся к Алинке.
- Та стояла в
раздумье, держа в одной руке оставленную мамой
меховую заячью шапку, а в другой - новенькую,
вязаную, празднично ярко-красную.
- - Дядя Юра, -
подняла она на него свои васильковые глаза. -
Давайте я надену эту. Она такая красивая. На
улочке тепло...
- Юрий посмотрел в
окно. Влажный снег ноздревато осел, а наледь
поблескивала выступившей влагой. Наверное,
градусов пять ниже нуля. И это в конце января! Ему
представилось, как неудобно будет Але в этой
громадной меховой шапке и как празднично будет
она выглядеть в вязаной.
- - Но мама сказала...
- начал он нерешительно.
- - Там так тепло, -
с умоляющими нотками в голосе отозвалась Алина.
- - Ладно,
уговорила. Сама завяжешь?
- - Угу, - кивнула
девочка, нахлобучила шапку и с деловитым
сопением стала завязывать под подбородком
красные шелковые тесемки.
-
-
- Они гуляли
долго. Медленно наползали на город долгие
январские сумерки. Дети, то послушно бродили за
руку с Юрой, то устраивали бега с воплями и
валянием в сугробах. Юра время от времени их
отлавливал и отряхивал, хохочущих, от мягкого
снега. Было непривычно: весело и тревожно. И Юра,
откровенно обрадовался, когда увидел
приближающуюся к ним фигурку в сиреневом пальто.
- Очень ровно шла
Настя. Очень ровно и стремительно. А в правой руке
крепко сжимала меховую шапку.
- Юрий ощутил
тоскливое предчувствие ссоры. Не обманулся.
- - Ты почему ее
так одел?! - Настин голос полон железа. - Ты,
вообще, что-нибудь соображаешь? Или совсем тупой?
- И наклонясь к
притихшей дочке, стала ее торопливо переодевать.
- А Юрий
почувствовал пустоту. И звон в ушах. Как будто
налетел с разбега на бетонную стену, которая
мгновенно выросла между ним и Настей. И не
перелезть через ту стену, не пробить ее своим
телом. Да и не станет он этого делать. Есть и у
него принципы. НИКТО не имеет права говорить с
ним ТАКИМ тоном.
- Юрий круто
развернулся и пошел прочь, по направлению к
Настиному дому. Если поторопиться, можно успеть
на пятичасовый автобус.
- Поворачивая за
угол, Юрий обернулся. Настя, как ни в чем не
бывало, играла с детьми. Он для нее перестал
существовать.
- Вот и все.
- Ключ был на
старом месте. Юрий быстро подхватил чемодан и,
стараясь не смотреть по сторонам, выскользнул из
дома.
- На автостанцию
он пошел дворами, параллельно парку. Но не
удержался, свернул к нему.
- Настя играла с
Алинкой. Весело носилась с ней по мягкому снежку.
А Васек отошел в сторонку и внимательно изучал
железную ограду.
- Юра стоял за
углом и прощался. В сгущающихся сумерках лицо
Насти было почти неразличимо. Только голос -
звонкий и чистый, да заливистый смех Алинки.
- Да Васькины
глаза.
- Он увидел Юру,
побежал к нему, переваливаясь из стороны в
сторону, как пингвиненок, остановился в двух
метрах, задрал высовывающееся из мехового
обрамления личико и весело улыбнулся:
- - Дя Юра! Д╠м,
игать! - подошел к тому и, ухватившись одетой в
варежку ладошкой за Юрин палец, потащил к маме.
- - Нет, Вася, мне
надо ехать, - чувствуя, как перехватывает горло,
отстранился Юра. Начал пятиться в глубину
проулка.
- Васька шел
следом и продолжал звать:
- - Дя, Юра! Д╠м. Д╠м
маме. Дя Юра...
- Юрий не
выдержал. Подавил всхлип и, подхватив малыша на
руки, прижал к себе. Подержал так, крепко
вцепившегося в куртку, с усилием оторвал от себя,
опустил на ноги. Подтолкнул к парку:
- - Иди, малыш. Иди
к маме. Прощай.
- И быстро пошел
прочь. Он обернулся только раз, когда заворачивал
за угол. Малыш все так же одиноко стоял посреди
проулка, глядя ему вслед.
-
-
- "Моя доля -
бежать. Бежать от любви, от друзей, от самого себя.
Прятаться за придуманные дела, работу, принципы.
И за обиду. Это так просто - обидеться на Настю.
Надо же! Посмела повысить на меня голос. А чего
еще ты ожидал, придурок? Ты уже предал ее один раз.
Сбежал. Теперь заявился, как ни в чем не бывало.
Она - изумительный человек - сделала вид, будто
ничего не случилось. Я бы так не смог. Простить и
не помнить зла. Но зло было. Как она жила все это
время? Без мужа и родных, одна, с двумя детьми, в
нашей идиотской стране, где власти думают только
о своем благополучии и плюют на простых людей.
Жила, растила его сынишку. И знала, что где-то
ездит себе по командировкам да рисует картинки
Юрий Красильщиков. Конечно, ее прорвало. А то, что
поводом к тому была не надетая шапка, -
случайность. Могло быть что угодно другое. Когда
предают дружбу или любовь, в них появляется
трещина, готовая при любом неосторожном
прикосновении расколоть чувства. Вот и
расколола. И нечего обвинять в этом Настю. Это
слишком просто - найти себе врага, виновного во
всех твоих грехах. Нет, Юрочка - живи да помни".
- Такие и подобные
мысли не раз приходили к нему одинокими вечерами,
что проводил он в гостиничном номере все эти
долгие четыре месяца. Он перестал от них
прятаться. Бесполезно. Работа лишь немного
притупляла боль. А водка не помогала совсем. От
нее наваливалась тоска и чувство собственной
никчемности. А на следующий день было совсем
погано, и не столько телу, сколько душе.
- Но все
кончается. Кончился и контракт. Юрий сдал новый
клуб. Распил шампанское в компании благосклонно
похлопывающих его по плечу солидных господ в
модных костюмах. Получил в кассе солидную кучу
денег, правда, не столько за клуб, сколько за три
отделанных под его руководством особняка. Этих
денег хватило бы на новую "девятку" да еще
осталось бы на жизнь.
- Но Юра не стал
покупать машину. Зачем она при его кочевой жизни?
К тому же сибирские дороги больше приспособлены
для танков. А сел Юра в тот же самый набитый
вахтовиками автобус.
-
-
- Он специально
рассчитал так, чтобы между прибытием автобуса и
проходящим поездом было как можно меньше
времени. Сорок минут разницы.
- Но опять
бастовали шахтеры. Сели, понимаешь ли, на рельсы.
Делать им больше нечего. Нет, чтобы бесплатно
добывать любимому начальству уголек.
- Впрочем, шахтеры
попались сговорчивые, и поезд все-таки
пропустили. Приход его обещали часиков через
пять.
- Юра уселся на
скамейку перед входом в вокзал и стал ждать.
- Майское утро
зеленело молоденькой листвой, пригревало
ласковым солнышком, пестрело цветами и нарядными
одежками школьников. Сегодня у них последний
звонок.
- Юра посидел на
скамейке, прошелся по привокзальным
окрестностям, купил себе книжечку кроссвордов.
- Но неспокойно
было на душе. В груди ворочался растущий ком.
Начало перехватывать дыхание.
- "Нет, так нельзя...
Я просто свихнусь. Что же делать?!"
- И решение пришло
неожиданно. И стало от него легко до звона, до
нервного озноба.
- "Садик. Настя
говорила, что отдала Васька в сад. В тот же, что и
Алинку".
- Эта мысль пришла
уже на ходу. Он не знал, правильно ли поступает, но
это было не важно. А важно было зайти в садик.
Посмотреть, там ли Васек. Повидаться с ним
последний раз. И, если он в группе, идти к Насте
домой. Потому что тогда она точно на работе. Ключ
лежит на старом месте. А куда припрятать сверток
с деньгами, он придумает. Так, чтобы она нашла его
не сразу. Что Настя сделает с деньгами - не имеет
значения. Возможно, просто выбросит, как подачку,
- с нее станется. А может, попытается их вернуть.
Но найти Юрия в миллионном городе за тысячу
километров от Тынды - не так-то просто. Да и
здравый смысл у нее, скорее всего, перевесит
эмоции...
- "А ты сам-то как
к этому отнесешься, Юра? Ты ведь, действительно,
откупаешься".
- "Нет. Не
откупаюсь. Просто, это единственное, что я могу
для нее сделать. Для нее, Алинки и Васька. Это
единственное, что она, наверное, согласится от
меня принять".
- Вот и садик. На
детской площадке носятся малыши.
- Юра не сразу
узнал Ваську. Тот подрос за эти четыре месяца,
стал более ловким и шустрым. Только личико не
изменилось. Такое же открытое, озорное,
хитроватое.
- Юра постоял в
сторонке, наблюдая за веселой кутерьмой,
мельканием разноцветных одежонок, слушая
веселый гомон. Ребятишки не обращали внимания на
незнакомого дядьку, только воспитательницы с
интересом и легким опасением бросали на него
косые взгляды.
- И несколько раз
поглядел в его сторону Васек. А когда они
встретились глазами, аккуратно положил на землю
машинку и, не торопясь, пошел к Юрию.
- Подошел.
- - Дядя Юра?
- - Да, Васенька.
- Мальчуган
потянулся к нему. Взял за палец.
- - Идем игать. Ты
до-олго ехал. Идем.
- И он потянул
Юрия к детишкам.
- - Нет, Васенька.
Мне надо уходить, - объяснил ему Юра, присев на
корточки и заглядывая в веселые и требовательные
голубые глаза.
- - Потом д╠шь?
Игать будем?
- - Может быть,
Вася, может быть, - соврал Юра и взлохматил
светло-русую головенку.
- - Тада иди, -
деловито разрешил сынишка.
- А Юру как что-то
толкнуло. Он резко встал, обернулся.
- Настя.
- Она идет к нему
быстро, но ровно, как тогда, последний раз. И Юра
не может разобраться в выражении ее лица. На нем
под маской спокойствия угадываются отчаянно
рвущиеся наружу эмоции. Но какие?
- Юра стоит и ждет.
Нет, он не будет оправдываться. И не станет
защищаться. Пусть случится то, что должно
произойти. Он заслужил ЛЮБОЕ наказание.
- Она подошла. И
плотину прорвало...
- - Дурачок ты мой,
- и теплая ласковая рука коснулась Юриной щеки. -
Ну сколько можно бегать друг от друга? - вторая
рука обхватила Юрину шею, и лицо Настеньки
оказалось так до головокружения близко. - Ты
можешь думать обо мне что хочешь... Только я тебя
люблю. Люблю и все. И никуда, никуда, ни-икуда я
тебя не отпущу.
- - Я и не отпущусь,
- продираясь сквозь головокружение, прошептал
Юра и, не обращая внимание на любопытные взгляды
воспитательниц, крепко прижал застонавшую
Настеньку к груди и слил свои губы с ее в долгом
как жизнь поцелуе.