Мартин Мел
Geary Boulevard, San Francisco
Восемь футов под килем;
клевер пены, бульдозеры волн.
Эвкалиптовый кивер
и плакучей березы подол:
И на улице Гири,
киевлянкою в дальних краях, -
церковь Девы Марии.
Здесь гнездятся льняною
белой розой ветра на песке.
Все четыре со мною
на одном говорят языке.
Здесь на улице Гири
в алебастровом контуре стен
бьется сердце Марии.
Золотым апельсином
в океане пылает закат.
:Блудным, Господи, сыном,
а не беглым хотел бы я стать!
В каноническом стиле
негасимых лампад -
форма слез, остающихся в силе.
* * *
Одинокая - светит, сгорая
как слеза в мировой пустоте.
Обитатели горнего рая
не заметят ее в суете.
Знаю, люди смешны посвященным,
и убог обиход их лачуг.
Пахнет дымом, любовью и домом;
всходят хлебы, и зреет сычуг.
:И звезда шелестит голубая
надо мной в ледяной темноте :
Обитатели горнего рая
так неправы в своей правоте.
Белый храм, золотое сеченье;
в отдаленьи десяток домов.
На холмах облаков отраженья,
В облаках - силуэты холмов.
Столько пыли на мраморных вишнях,
что стирать и не стоит труда.
Столько слов, неожиданно-личных,
нашептали в окно провода!
наплели: светлый день в объективе,
черноморский латунный сифон:
восемь тысяч км. в перспективе,
переложенной на ксилофон.
Арифмометром "Феликс Дзержинский"
крутанув, как обоймой - наган, -
жизнь идет, как состав пассажирский,
увозя свой вагон-ресторан.