Архимандрит Сергий (Савельев). "Далекий путь". М., "Даниловский благовестник", 1998
Книгой архимандрита Сергия (Савельева) "Далекий путь" издательство "Даниловский благовестник" продолжило серию "Исповедники российские".
Под одной крышей собраны письма и воспоминания членов небольшой общины, возникшей в середине двадцатых годов в Москве. В страшные для верующих годы под воздействием русской религиозной философии молодые люди (старшему из них тогда исполнилось всего двадцать пять лет) вошли в церковные стены и постарались устроить жизнь на "родных" (как они выражались) началах: совершали паломнические поездки, помогали друг другу, регулярно собирались на квартирах, где обсуждали самые разные темы. Например, поэзию Пушкина. Важную роль в существовании группы играли братские трапезы, агапы, которые обычно устраивались после богослужения в притворе. Они были достаточно скудны, убоги в материальном смысле. Но дело было не в еде, а в "сладости духовной", в радости живого, неформального общения. Тем не менее, нашлись завистники, и в одной из центральных газет, как явствует из воспоминаний, появилась заметка о том, что в такой-то церкви совершаются "объядения и упивания" и "как это нехорошо".
"Общинники" в своей стратегии жизнестроительства пытались реализовать интуицию, знакомую, наверное, большинству людей, и которую лучше всего обозначить словами псалмопевца Давида: "Как хорошо и приятно жить братьям вместе". Эта совместная жизнь во все эпохи имеет своего черного двойника. В советские годы им оказался трудовой коллектив, быстро дискредитировавший идеи равенства и братства. "Работа адова", как говаривал Маяковский, уничтожила на корню всякое понятие о человеческой свободе и индивидуальности,
превратила человека в винтик большой машины.В 1929 году на общинников бросается "век-волкодав" - пять человек арестовывают и отправляют в лагеря и ссылки. Воркута, Архангельск, ночь, где "сосна до звезды достает". Попытка выжить и сохраниться как единый организм - "семья". Когда читаешь переписку тех лет - кроткие записки старца Варнавы, зрелые советы Василия (будущего арх. Сергия), трогательные, нежные, заботливые эпистолы Ирины, Лиды, Наташи - то соприкосаешься не просто с чем-то достоверным и подлинным, а входишь как бы внутрь тех проблем, которые приходилось решать ежедневно. Это и чисто бытовые трудности - как заработать на жизнь оставшимся на свободе, найти деньги на посылки, не лишиться комнаты. И душевные треволнения - одну из сестер полюбил женатый человек и ей с немалым трудом удалось показать гостю от ворот поворот, другая, в похожей ситуации, пошла на поводу у чувств, ушла из "семьи". И духовные сомнения - архимандрит Феодор (Богоявленский), изображенный, к слову, на знаменитой картине П. Корина "Русь уходящая", дистанциируется от "родных", но через какое-то время, уже в лагере, снова сближается с ними, пишет, что "семью я понимаю как выражение нашей жизненной веры".
Церковность здесь проявляется не в высокопарной риторике, а в самой сути происходящего: в заботах о "родном утре", т. е. утреннем молитвеном правиле, о "прогулке", т. е. посещении храма, о поездке к старцу Варнаве. Есть в книге и по- своему замечательные описания богослужений, скажем, письмо Наташи о пасхальной ночи в бараке. Или рассказ о всенощной в Грузинской церкви, во время которой священник вышел из алтаря, держа в руке пук горящих свечей, и роздал их не только сослужащим клирикам, как это обычно бывает, а всем молящимся: "В храме стало светло, тепло и богато. Большие восковые свечи перед иконами горели ярко, подсвечники блестели золотом, паникадило сияло от восковых свечей, тихо мерцали разноцветные лампадки, белоснежные узорчатые полотенца нежно облегали темные лики старинных икон, лица молящихся светились радостью, а певчие дружно, обиходным московским распевом продолжали петь стихи хвалебного псалма."
Большинство членов общины в тридцатые годы приняли монашеский постриг, а Василия "дедушка" - епископ Леонид (Антощенко) - рукоположил в иеромонаха. Любопытно, что когда после войны о. Сергий решил легализоваться и начать открытое служение в храме, у него не оказалось "ставленной грамоты". Никто не мог подтвердить факта рукоположения (владыку Леонида в 1938 году расстреляли). Тогда он передал собранную "переписку" патриарху Алексию I, которая произвела на последнего сильное впечатление и явилась решающим аргументом в пользу принятия о. Сергия в клир. Протопресвитер Николай Колчицкий даже специально ездил в подмосковную Фирсановку, чтобы увидеть тех, кого судьба разбросала, и кто, вопреки обстоятельствам, сумел вновь собраться.
О послевоенном служении архимандрита Сергия в "Далеком пути" сказано немного. Подробнее мы можем узнать об этом из его проповедей (в прошлом году вышел в свет первый том), из рукописных заметок и рассказов прихожан. Известно, что будучи настоятелем в московском храме Покрова Пресвятой Богородицы, он ликвидировал пресловутый ящик, место торговли, из-за которого так часто кипят нездоровые страсти и ради которого сегодня запросто могут разрушить евхаристическую общину (как произошло это совсем недавно в московском приходе священномученика Власия, где настоятель не стерпел неожиданных препятствий к "налаживанию нормальной финансовой деятельности" и выдворил свою "двадцатку" на улицу). Во времена хрущевских гонений,
когда колокольный звон был строго-настрого запрещен властями, батюшка в притворе ставил магнитофон с записью малиновых перезвонов, и заслужил себе этим репутацию "обновленца". Общинный путь между тем продолжался, хотя документировался в послевоенные годы довольно слабо. Велась и миссионерская работа: в "семью" вступали новые члены, "родная жизнь" росла, многие люди узнавали опыт "семейной" жизни как свой, и в тоже время духовно значимый для всей Церкви . Об этом опыте можно распространяться довольно долго. Мне хотелось бы остановиться только на одном аспекте. Сегодня в церкви людей, по присказке, встречают, да не привечают. И они уходят из храма. Говорить и думать об этом можно по-разному. Иногда мы считаем, что в жизни отдельного человека и в Церкви все устроит Бог, а нам проявлять свою активность неуместно и несмиренно. Тем самым мы впадаем в "экклезиологическое монофизитство"- то есть разрываем божественное и человеческое в Церкви, думая, что от нас не требуется никакого соработничества Богу. Иногда известные слова преподобного Серафима "стяжи Дух мирен, и тысячи спасутся вокруг тебя" мы в лучших традициях церковного индивидуализма перефразируем так - "спасись сам, и тысячи..." - как будто личное спасение человека не связано неразрывно со спасением посланных ему Богом (то есть всех встретившихся на жизненном пути) людей.Войти в Церковь трудно. Каждому человеку, входящему в Нее, приходится преодолевать множество препятствий в себе самом и вокруг себя. Ему необходима помощь. Оказывать ее в одиночку непросто. Опыт фирсановской общины наглядно показывает, что помогать идущим в церковь может община открытых друг другу, живущих общей жизнью православных христиан.
О. Сергий преставился в 1977 году во время ночной службы на Рождество. Его похоронили на Введенском (Немецком) кладбище в Москве. Интересно, что рядом с ним лежат и другие общинники - Грушенька, Лида, Наташа... В прошлом году почила Катя Савельева, "Катюня", и ее положили рядом с отцом, в одной ограде. Все оказались вместе.
Недавно мне довелось побывать на кладбище. Был серый январский день. Только что выпал снег. Но дорожка к ограде оказалась расчищеной, на могилах лежали живые цветы. Видно, что народ приходит сюда, как шел раньше к отцу-архимандриту, за молитвенной поддержкой. Она особенно необходима сейчас, когда бурное житейское море заливает церковный корабль.