Поимка демократа

":В заснеженном болоте, покрытом кустарником стоял невыносимый шум. Все кругом горело, трещало, рушилось, взрывалось. Василий подавал одну гранату за другой, Смолин быстро вставлял их и стрелял прямо перед собой в уже захваченный пожаром газопровод. Справа четверка вертолетов накрывала залпами очередной участок. Они уже подобрались близко к тому месту, откуда начали стрельбу Смолин с Василием. Смолин быстро выругался, процедил сквозь зубы: "Черт! Не успели. Все, Васька назад". Они побежали, глубоко проваливаясь в мартовский, сильно искрящийся снег. До спасительного леса было еще далеко. Смолин с гранатометом отставал от Василия. Их заметили сверху и начали стрелять. Василий еще успел увидеть, как Смолин развернулся, прицелился и одна из последних гранат влетела в летящую на ними крылатую машину, и та с огромным треском рухнула вниз. Василий бежал и бежал от набегавших сзади взрывов. Затем, что-то сильное, толкнуло его в спину, и дальше он уже ничего не помнил".

Он проснулся оттого, что его кто-то толкал. Рядом стоял Сидоров и недовольно тряс Василия за руку. Василий понял, что ему опять приснился тот самый страшный сон - похоже, он будет преследовать его еще долго. Василий медленно пришел в себя, посмотрел на Сидорова, спросил сколько время.

Василий встал, подошел к окну, налил из чайника в кружку немного теплой воды, отпил пару глотков.

Они вышли из помещения, Сидоров быстро завел стоящую рядом машину - старенький милицейский "уазик" на котором работала их группа. Сзади сели еще два оперативника из резервного подкрепления.

В машине Василий медленно съел хлеб и опять задумался о том, что ему приснилось, опять вспомнил Смолина, который был ему как отец и которого он больше уже никогда не увидит. Вместе со Смолиным они жили в одной палатке. Их группа из двух человек называлась "Диверсионное звено ╪ 42 Второго партизанского батальона". Батальон держал магистральную ветку газопровода "Уренгой- Пекин" в районе полуразрушенного от старости сибирского городка Колпашево.

Василию было 17 лет, и полгода назад он стал бойцом партизанской армии. Его отдали в напарники большому и сильному Смолину, бывшему рабочему Томского приборного завода. В партизанах Смолин оказался давно, сразу после запрета РКП (Российской коммунистической партии). Партия стала авторитетной и влиятельной силой, способной сокрушить российский капитализм и ее закрыли под давлением крупных нефтяных и финансовых международных группировок. Коммунисты ушли в лес, откуда и продолжали бороться с буржуазным режимом. Наиболее эффективным средством для этого стали взрывы нефте- и газопроводов. Эти транспортные артерии были, пожалуй, единственным кусочком России, который продолжал жить. Они нужны были старой Европе, в которой уже давно закончились собственные ресурсы. Они нужны были криминальной российской элите, еще пытавшейся удержаться у власти. В стране уже давно не было ни производства, ни сельского хозяйства, ни образования. Не было самой России. Тогда они жили в Сибирской республике, которая оставалась единственным живучим местом бывшей России, благодаря огромным энергетическим запасам. Нефтепроводы по решению мировой элиты капитала были перетянуты на Восток - в Азию и Китай. Партизаны и патриоты, боровшиеся за независимость своей Родины, вынуждены были подчиняться логике борьбы того времени. Они выбрали самый эффективный метод - взрывы газопроводов. Это был единственное средство разговора с властями и одновременно силой с которой противнику приходилось считаться и боятся.

Группами по два человека бойцы подбирались на линии полутора-двух километров днем и ночью. Необходимо было как можно ближе подойти к трубопроводу и по первому сигналу открыть огонь по всей нитке. На всю операцию отводилось не более десяти минут, так как трубопроводы охранялись китайскими добровольцами, солдатами-наемниками, которые периодически делали облет территории на вертолетах. Своя армия Сибирской республики давно была уже деморализована и расформирована. Большая ее часть ушла к партизанам. Между китайцами и партизанами часто завязывались короткие бои, в которых обычно побеждали партизаны. В случае успеха операции жизнь трубопровода останавливалась на несколько дней - капиталисты терпели убытки, лихорадило мировые финансовые институты, промышленные монополии корпорации, росло недовольство пролетариев. Участки трубопровода быстро ремонтировали специальные бригады, состоящие из тех же китайцев и наемных русских.

Василий пришел в батальон уже под конец войны. Ему удалось провести свой первый выход со Смолиным. Тогда все закончилось благополучно. Триста километров трубопроводов по всей Западной Сибири были взорваны их соединениями. Партизаны теснили и давили режим на всех фронтах. В городах рабочие захватывали заводы. Стояли поезда по всей стране - правящий режим не мог найти рельсы, которые километрами исчезали по ночам. Позднее их находили искореженными и разрезанными на обочинах дорог. Режим вот-вот должен был рухнуть. Оставалось немного ждать конца. И вот, его второй выход оказался неудачным. Это был последний бой для Смолина. Именно, по его вине, Василия, они задержались на болоте и не успели к началу операции. Уже позднее, в госпитале, в который привезли Василия, он с жалостью вспоминал этот роковой случай и негодовал на себя. Жалким утешением гибели боевого товарища для него стала новость, что очнулся он уже в другой стране, возрожденной Советской России. Заключительная крупномасштабная войсковая операция не удалась только на их участке. Наступление партизан в лесах и пролетариев в городах, было настолько мощным, что уже через три дня вся Западная Сибирь была в руках восставших. Еще через десять дней была освобожденная вся бывшая Россия. Красная Армия добивала полчища интервентов на Дальнем Востоке и в Средней Азии. Но Смолина не было уже в живых и наступивший мир не казался Василию чем-то значительным. Он уже не придавал большого значения их победе. Мир перевернулся в его сознании и стал для него другим.

После госпиталя, в котором он провалялся три месяца, Военно-Революционный Комитет вновь созданной Томской области определил его в спецотряд народной милиции. Они занимались тем, что отлавливали в подвалах и на улицах малолетних беспризорников и отдавали их в приюты. И вот сейчас вместе с майором Сидоровым, старшим отряда и еще двумя оперативниками, они ехали в очередной рейс. Василий осмотрелся вокруг - они были на Каштаке - северном районе города.

Сидоров подъехал к одному из 9-ти этажных домов, вытащил рацию, быстро настроился на волну и с кем-то заговорил:

Сидоров был как-то странно возбужден. Обычно угрюмый и недовольный, сейчас он весь светился радостью. Василий недовольно взглянул на шефа, не понимая, что с ним случилось. Ему непонятно было, зачем Сидоров поднял его в пять утра. Поймать очередного мальца-беспризорника можно было и днем.

Василий внимательно выслушал Сидорова, но ему все равно было непонятно, почему бывшего депутата приходится отлавливать ночью, да еще и с усиленным подкреплением.

Вскоре подошел участковый милиционер с двумя дружинниками из рабочей гвардии.

Все семеро быстро пошли по направлению к дому. У дома, рядом со входом в подвал стояла толпа народа, человек пятьдесят и возбужденно разговаривала. Народ сдерживали два вооруженных милиционера.

- Давай его сюда. Сейчас он у нас быстро заговорит - кричала какая-то женщина.

- Степку, Степку поймали. Судить его скоро будут - вторил ее бедно одетый старичок.

Они подошли к двери, растолкав людей. Их пропустили. Милиционеры включили фонари, спустились по лестнице, пошли по подвалу. По полу шумно разбегались крысы. Василию сразу вспомнился подвал, в котором жила его семья. Это было на Иркутском тракте. Жил он вместе с отцом, матерью и двумя сестренками. В 20.. году Правительство России было вынуждено переселить людей из развалившихся кирпичных коробок в подвалы девятиэтажных зданий. Здесь создавалась вторая подземная жизнь. Сотни тысяч, миллионы людей вынуждены были покинуть свои квартиры и поселиться в подвалах, теплотрассах, канализациях. Так было выгодно всем. Правительству не нужно было строить дома, да они и не умели этого делать. Людям не надо было платить за проживание. Каждый десятый житель подвала обычно не доживал до лета, когда можно было ночевать на улице.

Василий очутился в подвале с 7 лет. Каждое утро он выбирался на улицу в поисках пищи, дров, старого тряпья и каждый вечер подвал снова поглощал его. Отсюда он ходил даже в школу. Бывшая власть города - мэрия- поставила на учет всех подземных жителей и заставляла детей получать четырех классное образование. Этим шагом они удовлетворяли в стране "конституционный порядок", отчитывались перед мировым сообществом о своей "либеральной демократии" и "социальной политике", давали человеку свободу на смерть, выпускали юных искателей жизни в мясорубку капитализма. С 12 лет каждый житель подвала становился взрослым и должен был обеспечивать себя сам.

Здесь в подвале властью были созданы минимальные условия проживания - помещения поделены на квартиры-комнатушки, проведена общая электрическая лампочка со светом, стояли маленькие печки. Здесь Василий прожил большую часть своей жизни. Здесь он похоронил, умерших от туберкулеза отца, мать и сестер. Здесь он выжил, не сломался, стал воином, ушел в партизаны - это было дано не каждому. И вот после долго перерыва, он опять спускается сюда.

Милиционер, который вел их, подошел к маленькой утлой деревянной двери и постучал в нее. За дверью никто не отвечал. Тогда он с силой выломал ее, сорвав с петель. В углу комнаты на топчане, заваленным тряпьем, лежал в лохмотьях старый седой человек.

Человек не шевелился.

- Ну, я кому сказал - повторил он снова.

Человек в лохмотьях встал, подошел к столу, начал что-то шарить в темноте.

Человек вышел на свет фонарей, и теперь Василий смог его внимательно рассмотреть. В рваной фуфайке, грязных штанах, старых порванных кедах он имел очень жалкий вид. Один из оперативников быстро вытащил наручники, но Сидоров жестом остановил его "Не надо. Так пойдет".

Они вышли к подвальной лестнице, сопровождая "демократа" со всех сторон. При выходе на улицу, сильно увеличившаяся толпа зашевелилась и закричала. На вышедших людей начали напирать. Сидоров, Василий и оперативники быстро сгруппировались плотным кольцом и рванулись к тому месту, где стояла машина. На них из толпы полетели камни, палки, проклятья. Один камень задел Василия по плечу. Еще не залеченная рана на руке сильно заныла тупой болью. "Не зря Сидоров, поехал ночью и с подкреплением. Надо быстрее смываться" - подумал Василий.

С большим трудом они, все-таки добрались до машины. Толпа не унималась. Машина тронулась. Милиционеры и дружинники остались усмирять толпу.

Они двинулись к центру города. Начинало светать. Улицы Томска были еще грязными - с весны их никто не убирал. На большом проспекте, куда они выехали, Василий увидел большую надпись, сделанную красной краской "Пр. Фрунзе". Здесь же рядом висела оставшаяся от старой власти белая табличка с надписью "ул. Брейнделя". Табличка была закрашена накрест такой же красной краской. Василий знал, что надписи делали их сподвижники по партизанскому движению - рабочие в городах во время фашистской реакции. Тогда это был тоже один из методов борьбы. По этому делу, даже устраивали публичные политические процессы. Они проехали через проспект Комсомольский. Бригада рабочих укладывала рельсы. "Зачем они здесь? Для поездов?" - подумал Василий.

Вскоре они подъехали к месту назначения - большому поселку, недалеко от Томска. Поселок назывался так, как его в свое время нарекли в народе - "Поле чудес". Состоял он сплошь из 2-3-х этажных домиков красного кирпича. Эти особняки построили на ворованные деньги местная капиталистическая элита и чиновники в конце 20 века. Позднее поселок достроился до 200-300 домов, огородился большим забором с сигнализацией. Появляться здесь могли избранные. Всем остальным вход был воспрещен. Лишь только после взятия города многие его жители познакомились с этой частью, неведомой доселе им жизни сильных мира сего. Часть поселка была разрушена. Сплошь и рядом грудами лежали кирпичи и обломки бетонных блоков и перекрытий. Говорили, что после взятия Томска восставшими, один из танкистов партизанской армии, на спор со своими товарищами, проверял скорострельность орудия захваченного супертанка Т-99 и за несколько минут уничтожил добрую треть поселка. Никто не пострадал, но танкиста отдали под Революционный трибунал, а мусор так и остался лежать. После Победы советская власть создала в поселке базу сбора беспризорных детей - детдома, интернаты, спецприемники. Сюда Сидоров с Василием и привозили своих подопечных.

Здесь же доживали свой век многие директора, капиталисты, чиновники, политические деятели, особо ненавидимые народом. У них отобрали все - собственность, квартиры, личные вертолеты, но боялись за их жизнь - на улице толпа могла растерзать любого из них. Здесь же их кормили, одевали, охраняли.

"Уазик" остановился у железных ворот одного из особняков. Сидоров по рации передал пароль. Откуда-то из глубины вышел красноармеец - открыл двери. Они подъехали к шикарному 5-ти этажному особняку из красного кирпича. Все вышли из машины. Навстречу им выскочил маленький толстый человек - комендант "санатория"

- Неужто сам Степан Иванович Флюгеров к нам пожаловал. Вот не ожидал такого гостя.

- Заберу. Вчера поймали, дружка его бывшего, помнишь председателя фруктовой партии, не то вишневой, не то грушевой. Теперь вдвоем им будет веселее. А то этим скучно одним сидеть, видишь, из окна смотрят, всегда радуются, как старых дружков привозят, - толстяк посмотрел на окно второго этажа. Лица выглядывавших из окон людей сразу исчезли.

Из под забора вылез старый ободранный пес, залаял на чужих, затем подбежал к "демократу", стал обнюхивать того. "Демократ" стоял неподвижно и отрешенно смотрел в никуда.

- Своего признал, - не без сарказма заметил Сидоров, - чем кормишь то их. В стране хлеба на всех не хватает, урожай только осенью будет.

- "Рамой". Знаешь, есть такое масло иностранное - "Rama" называется.

- Знаю, знаю. Мне ее вместо зарплаты на заводе два года совали, сволочи. Меня тошнит от одного этого названия. А им то за что такое мучение.

- А чего им жрать еще. Понавозили из-за границы, пусть теперь сами ее и едят. Маленькую пекарню им построили - хлеб пекут. Хоть под старость пусть сами себе бутерброды готовят. Тут недавно журналисты из Франции приезжали, так удивились даже, что "этих" кормят лучше, чем детей. На пленку все записывали. Так что все в порядке.

Обратно Сидоров с Василием возвращались одни. Милиционеров-оперативников срочно вызвали в другое место. Солнце уже встало. Начинался теплый августовский день.

- Несчастные люди, - начал разговор Сидоров, - купились ведь на мелкие, ничего не значащие для них самих идейки. И нам рабочему люду всю жизнь исковеркали и себе ничего хорошего не сделали, только одни страдания. Ну да ладно. Слышишь, Василий, тут мне вчера документ пришел из комитета. Нас в ближайшие дни расформируют. Не нужна больше наша служба. Почти всех беспризорников мы переловили. И милицию народную распускают. Давай мы направим тебя учиться в технологический университет - поступишь, учиться будешь, а то навоевался, поди, хоть и лет тебе не много. Чего молчишь.

- Не знаю, может надо идти учиться - ответил нехотя Василий.

- Надо, надо - ухватился за ниточку разговора Сидоров. Он чувствовал, что в душе этого молодого человека ехавшего рядом с ним ежедневно шла борьба эмоций, мыслей, впечатлений, переживаний, анализа прошлых поступков - необходимое условие становления взрослого человека. Таким как Василий придется строить новые человеческие взаимоотношения, доселе еще никому неизвестные. Именно такие люди будут строить новое общество, без войн, без классового деления на бедных и богатых, без нищеты и безработицы - общество социальной справедливости. И он верил, что не зря, он, инженер Сидоров ушел когда-то в лес, чтобы вернуться победителем. Не зря они ездили целыми днями по улицам и подвалам, чтобы из беспризорников делать достойных граждан своей страны. И он был готов все оставшиеся свои силы потратить на разгребание того человеческого мусора, который остался после капитализма в России, навязанного нам такими людьми как Флюгеров. Он был готов трудится, ради будущего таких людей как Василий.

═

═

═

═

═