6
Часто в детстве я представлял себе газетный разворот, еще пахнущий
свежей краской, с моим большим портретом посередине (я в шлеме и улыбаюсь)
и подписью:
"Космонавт Омон Кривомазов чувствует себя отлично!"
Сложно понять, почему мне этого так хотелось. Я, наверно, мечтал
прожить часть жизни через других людей -- через тех, кто будет смотреть
на эту фотографию и думать обо мне, представлять себе мои мысли, чувства
и строй моей души. И самое, конечно, главное --
мне хотелось самому стать одним из других людей; уставиться
на собственное, составленное из типографских точечек лицо, задуматься над
тем, какие этот человек любит фильмы и кто его девушка --
а потом вдруг вспомнить, что этот
Омон Кривомазов и есть я. С тех пор,
постепенно и незаметно, я изменился. Меня перестало слишком интересовать
чужое мнение,потому что я знал -- до меня другим все равно не будет
никакого дела, и думать они будут не обо мне, а о моей фотографии, с тем
же безразличием, с которым я сам думаю о фотографиях
других людей. Поэтому новость о том, что мой подвиг останется
никому не известным, не была для меня ударом; ударом
была новость о том, что придется совершать подвиг.
К начальнику полета нас с Митьком водили по очереди,
на следующий день после приезда, сразу после того,
как одели в черную форму вроде суворовской -- только ее погоны
были ярко желтыми, с непонятными буквами
"ВКУ". Сперва пошел Митек, а часа через полтора вызвали меня.
Когда передо мной раскрылись высокие дубовые двери, я даже оторопел, до
того увиденное напоминало сцену из какого-то
военного фильма. В центре кабинета был накрытый большой желтой картой
стол, за которым стояли несколько человек в
военной форме -- начальник полета, три генерала, совершенно не похожие
друг на друга, но все очень похожие на писателя и драматурга
Генриха Боровика, и два полковника, один низкий и толстый,
с малиновым лицом, а другой -- худенький
и жидковолосый,
напоминающий
пожилого болезненного мальчика; он был в темных очках и сидел
в инвалидном кресле.
-- Начальник ЦУПа полковник Халмурадов,
-- сказал начальник полета, указывая на толстяка с малиновым
лицом.
Тот кивнул.
-- Замполит особого отряда космонавтов полковник Урчагин.
Полковник в кресле повернул ко мне голову, чуть наклонился вперед
и снял очки, словно чтобы лучше меня разглядеть.
Я непроизвольно вздрогнул -- он был слепым; веки одного его глаза срослись,
а между ресницами другого чуть поблескивала беловатая слизь.
-- Можешь звать меня Бамлагом Ивановичем, Омон, -- сказал он высоким
тенором. -- Надеюсь, мы с тобой подружимся.
Почему-то начальник полета не представил мне генералов, а они никак
своим поведением не показали, что хотя бы видят меня.Впрочем, я,
кажется, видел одного из них на экзамене
в Зарайском летном.
-- Курсант Кривомазов, -- представил
меня начальник полета. -- Ну что, можем начинать?
Он повернулся ко мне, сложил руки на животе и заговорил:
-- Ты, Омон, наверное, читаешь газеты, смотришь фильмы и знаешь,
что американцы высадили на Луну несколько
своих космонавтов и даже ездили по ней на мотоколяске. Цель вроде
бы мирная, но это как посмотреть. Представь себе простого человека труда
из какого-нибудь небольшого государства, скажем,
в
Центральной
Африке...
Начальник полета наморщил лицо и сделал
вид, что засучивает рукава и вытирает пот со лба.
-- И вот он видит, что американцы высадились на Луне,
а мы... Понимаешь?
-- Так точно, товарищ генерал-лейтенант! -- ответил я.
-- Главная цель космического эксперимента, к которому тебя начинают готовить,
Омон, это показать, что технически мы не уступаем
странам Запада и тоже в состоянии отправлять на Луну экспедиции.
Послать туда возвращаемый пилотируемый корабль нам сейчас не
по силам. Но есть другая возможность -- послать туда автоматический экипаж,
который не потребуется возвращать назад.
Начальник полета наклонился над рельефной
картой с выступающими горами и маленькими лунками кратеров.
По ее центру шла ярко-красная линия, похожая на свежепрокарябанную
гвоздем царапину.
-- Это фрагмент лунной поверхности, -- сказал начальник
полета. -- Как ты знаешь, Омон,
наша космическая наука преимущественно исследует обратную сторону
Луны, в отличие от приземляющихся на дневной стороне
американцев. Вот эта длинная полоса -- так называемая
трещина имени Ленина, открытая несколько
лет назад отечественным спутником. Это уникальноегеологическое
образование, в район которого в прошлом году была отправлена автоматическая
экспедиция по получению образцов
лунного
грунта. По предварительным результатам исследований сложилось
мнение о необходимости дальнейшего изучения трещины. Тебе,
наверно, известно, что наша космическая
программа
ориентирована
в основном на автоматические средства --
это американцы рискуют человеческими
жизнями. Мы подвергаем опасности только механизмы. И вот возникла
мысль об отправке специального самоходного
транспортного средства, так называемого лунохода,
который проедет по дну трещины и передаст на Землю научную информацию.
Начальник полета открыл ящик стола и, не отводя глаз, стал
шарить там рукой.
-- Общая длинна трещины -- сто пятьдесят километров,
а ширина и глубина крайне незначительны и измеряются
метрамии. Предполагается, что луноход проедет по ней семьдесят килом --
настолько должно хватить энергии в аккумуляторах
-- и установит в ее центре вымпел-радиобуй,
который передаст в
космос преобразованные
в радиоимпульсы слова "МИР", "ЛЕНИН" и "СССР".
В его руке появилась маленькая машинка красного цвета. Он завел ее
ключом и поставил в начале красной линни на
Машинка зажужжала и поползла вперед. Это была детская игрушка: напоминающий
маленькую консервную банку корпус на
восьми маленьких черных колесах, со словом "СССР"
на борту и двумя
похожими на
глаза выступами впереди. Все напряженно провожали ее
взглядом; даже полковник Урчагин поворачивал
голову синхронно с остальными. Машинка доехала
до края стола и свалилась на пол.
-- Где-то так, -- задумчиво сказал начальник
полета и вскинул на меня глаза.
-- Разрешите обратиться! -- услышал я свой голос.
-- Валяй.
-- Но ведь луноход
автоматический, товарищ генерал-лейтенант!
-- Автоматический.
-- Так зачем тогда я?
Начальник полета опустил голову и вздохнул.
-- Бамлаг, -- сказал он, -- давай.
Тихонько зажужжал электромотор кресла, и полковник Урчагин выехал из-за
стола.
-- Пойдем прогуляемся, -- сказал он, подъехав и взяв мен за рукав.
Я вопросительно поглядел на начальника полета. Он кивнул головой.
Вслед за Урчагиным я вышел в коридор, и мы медленно двинулись
вперед -- я шел, а он ехал рядом, регулируя скорость рычагом,
на конец которого был насажен самодельный шарик из розового
плексигласа с резной красной розой внутри. Несколько раз
Урчагин открывал рот и собирался заговорить, но каждый раз закрывал его,
и я уже подумал, что он не знает, с чего начать, когда он
вдруг метко схватил меня за запястье чуть влажной узкой
ладонью.
-- Слушай меня внимательно и не перебивай, Омон, -- сказал он задушевно,
словно мы только что вместе пели у костра под гитару.
-- Начну издалека. Понимаешь ли, в судьбе человечества много путаного;
много кажущейся бессмыслицы, много горечи. Надо видеть очень ясно, очень
четко, чтобы не наделать ошибок. В
истории
ничего не бывает так, как в учебниках. Диалектика в том,
что учение Маркса, рассчитанное на передовую
страну, победило в самой отсталой. У нас, коммунистов, не было времени
доказать правоту наших идей -- слишком много сил отняла война, слишком
долгой и серьезной оказалась борьба с эхом прошлого и
врагами внутри
страны. Мы не успели технологически победить Запад.
Но борьба идей -- это такая область,
где нельзя останавливаться ни на секунду.
Парадокс -- и опять же, диалектика -- в том,
что обманом мы помогаем правде, потому что марксизмнесет в
себе всепобеждающую правду, а то, за что ты
отдашь
свою жизнь -- формально является обманом.
Но чем сознательнее...
У меня под ложечкой якнуло, и я рефлекторно
попыталсявырвать свою кисть, но ладонь полковника
Урчагина словно превратилась в маленький стальной обруч.
-- ...сознательнее ты осуществишь свой подвиг,
тем вбольшей степени он будет правдой, тем больший смысл
обрететкороткая и прекрасная твоя жизнь!
-- Отдам жизнь? Какой подвиг? -- дурным голосом спросил я.
-- А тот самый, -- тихо-тихо и словно испуганно ответил
полковник, -- который уже совершило больше ста таких же ребят, как
ты и твой друг.
Он помолчал, а потом заговорил прежним тоном:
-- Ты ведь слышал, что наша космическая программа основана на использовании
автоматики?
-- Слышал.
-- Так вот сейчас мы с тобой пойдем в триста
двадцать девятую комнату, и тебе расскажут, что такое наша
космическая автоматика.