Размышляя о времени великого русского поражения начала века, сложно
отделаться от чувства недосказанности, недопонимания того, что же все-таки
произошло и послужило символом - Днем 7 ноября (25 октября) 1917 года. Казалось
бы, сколько всего написано, записано и снято о "десяти днях, которые потрясли
мир", сколько засистематизировано и тщательно внесено во всевозможные летописи и
хроники. Сколько гениальных исследователей пыталось осознать происшедшее со
страной, с народом, со временем. Сколько было создано мифов, легенд и целых
мифологических систем, сколько возможностей дадено, чтобы подтвердить Горациево
est modus in rebus (всему есть свой предел).
Признаюсь, вопрос - что же
произошло в 1917 году? - мучил меня уже достаточно давно, чтобы удовлетворяться
трудами Александра Исаевича или авторов сборника "Вехи". При этом правота многих
из известных мне отечественных, эмигрантских и зарубежных историков и философов,
очевидцев тех дней, как-то не вполне убедительна. Неубедителен, хотя и прав,
Солженицын, утверждавший совсем недавно, что с 1917г. "мы стали еще заново и
крупно платить за все ошибки нашей предыдущей истории."
* * *
А ведь люди жили и до революции. Воевали. Жили во время нее. Бедствовали.
Страдали. Жили и после нее. Революция для них была всего лишь жизненным
эпизодом, подчас не уловимым среди тягот продолжавшейся с 1914 года войны. И не
всегда они замечали, что карточки на продовольствие вдруг стали писаться без
ятей, не всегда обращали внимание, что вместо погромов немецких магазинов,
громить стали и другие, сначала французские, а затем и русские. Что после
перестрелок между пьяными дезертирами началась уже стрельба между юнкерами и
вооруженными рабочими. Время стояло тяжелое, страна голодала, и кому какое в
сущности было дело, идет ли война с немцами или уже против белочехов,
белополяков. За Антанту или против нее. Бессмысленность продолжения войны не
вызывало серьезных сомнений ни у кого, за исключением некоторого количества
интеллигентов.
Народ же постепенно опускался. Люди становились все более
озабочены тем, как выжить, прокормить себя и семью. "Не все ли равно, какая
повстанческая банда орудует где-то там, на окраине - Врангеля, Семенова или
Савинкова? Так ли важно, будет ли завтра в Москве немец или англичанин? Главное,
чтобы он принес с собой немного консервов. Что? Учредительное Собрание?
Голосовали демократично, по спискам? Распустить и забыть! Как? Республика в
Поволжье? Независимая Таврида? Татары и башкиры требуют автономии? А пущай, не
до них сейчас! Долой буржуев, смерть паразитам!!! К стенке..."
Как невозможно
объять застроенный домами жилой массив в качестве городской цельности, не
поднимаясь мысленно над ним, не строя умозрительной схемы, но лишь бродя в одном
из городских кварталов и присматриваясь к быту и нраву жителей, так невозможно и
постичь переломное историческое событие, не владея функционально-причинным его
каркасом. Говоря словами Лосева, структура здесь - это самое главное.
* * *
Проблесками определенной смысловой законченности в катастрофе 1917 года пламенеют строки Вячеслава Иванова, обращенные к апологетам переворота: "...измышляют новое, на вид упрощенное, на деле же более затруднительное,- ибо менее отчетливое, как стертая монета..."
5 Контуры схемы событий начала века проступают и через характерное сравнение русской и еврейской обезличенности у Владимира Соловьева, Достоевского и Розанова. Генерал С.Булгакова с сожалением подтверждает, что русские, потеряв свое лицо вместе с чувством достоинства, просто-напросто стали инородцами относительно самих себя.6* * *
Построенная Ульяновым на основе плехановских идей Партия была не простым
"орденом меченосцев" или сообществом "хороших чекистов". Для поколений
образованных русских людей она являла собой сублимацию дороги в светлое земное
будущее - в рай земной. Причем, эта дорога не могла существовать в России вне
русской идеологии. Воплощение последней с момента ее появления достигалось
средствами русской интеллигенции, которая не смотря на кружковую разобщенность,
всегда оставалась верной своему долгу - служению Отечеству, как она его
понимала. На мой взгляд, все разговоры об измене интеллигенции своей стране, о
злонамеренном ее космополитизме и толстовстве, революционности и нигилизме, о ее
"западничестве" и "посконности" никчемны и неуместны. Ненависть же к
интеллигенции обычно является следствием неудачного с ней романа (впрочем, как и
антисемитизм или русофобия). Утверждаю: интеллигенция всегда была, есть и будет
частью народа, плотью от плоти его. Образованной его частью, участвующей в
государственном управлении и планировании. Государство собственно до тех пор и
существует, пока есть эта самая ненавистная кому-то интеллектуальная часть
народа. И не вина ее, а беда, что та модель российской государственности,
которую она лелеяла не только в душе своей, но и реально поддерживала, оказалась
в итоге ущербной и привела в чудовищный по своему масштабу тупик. Человеческая
природа всегда опасна своей греховностью, а природа, вооруженная силой
интеллекта, опасна вдвойне. Пора бы уже и отойти от детской игры слов:
интеллектуал-интеллигент - и вспомнить, что любое явление существенно ровно в
той мере, в какой его сущность проявляется.
То, что интеллигенция по всем
канонам поддержала большевиков и есть главное, основополагающее для понимания
всех событий, связанных с революцией 1917г. Я говорю "интеллигенция",
подразумевая под этим основную ее часть, как оставшуюся в России, так и
эмигрировавшую. Были конечно и некоторые исключения, в виде радетелей общества
Св.Софии или имяславцев. Но основная интеллигентная масса, отвернувшаяся за
редкими исключениями (Брусилов, Чичерин, Луначарский, Тухачевский,
Петров-Водкин, Маяковский, Блок, Мейерхольд, Бедный) от большевизма в
1917-1918гг., пару лет спустя, вконец отчаявшись, заставила себя увидеть в нем
твердую почву, а после недолгих колебаний и поддержала его, признав свое
поражение. Именно благодаря поддержки интеллигенции, ее сделки с собственной
совестью, а не Брестскому миру, НЭПу, помощи АРА в борьбе с голодом или лендлизу
большевизм и просуществовал столь долго - почти 70 лет!
Беда же, поистине
беда нашей интеллигенции заключается не в отсутствии ее патриотизма, а наоборот,
в чрезвычайном его обилии. Всякий русский интеллигент всегда был прежде всего
патриотом России, верил в нее, искал для нее справедливости, поддерживал ее
идею, будь то самодержавие, конституционализм, коммунизм или что там еще...
Чрезвычайная, чрезмерная, гипертрофированная идейным поражением и отчаянием
любовь к Родине помогала русским интеллигентам служить атеистической власти,
защищать ее словом и делом, без лести преданно. Патриотизмом замаливалось
надругательство над собственным "я". Реальными и вымышленными угрозами вновь
обретенной Родине (а кому еще хотела да и могла служить интеллигенция?)
зашивался рот совести. Оборотной стороной массовых репрессий 20-30-х гг.
явилась, как мне кажется, именно неспокойная совесть интеллигентов, их нежелание
жить в постоянном страхе перед собственным позором. Свидетельство тому -
повсеместное покорное ожидание заклания в годы большого террора.
Отнюдь не
поражение в Финляндии, не массовые сдачи в плен в первые годы Отечественной
войны 1941-1945гг., не Кронштадтский мятеж и не крестьянские восстания явились
показателями нестойкости коммунистического режима. Тот рухнул всего лишь после
недолгой и неожидаемой никем апатриотичности немногих интеллигентных "врагов
перестройки", "засевших" в партийно-государственных структурах. Государство
зашаталось после того, как ему изменили именно те, кто понимал как работает
механизм принятия решений, далеко не всегда непосредственно участвуя в работе
этого механизма.
Нет, не страх сплачивал советскую нацию, давал ей жизненную
силу, и не только любовь народа и традиции коммунальной соборности, а главным
образом поддержка русской, а затем и выращенной с ее помощью советской
интеллигенции. Лишившись былой славы и могущества, начав терять зарубежные
сферы влияния, даже проиграв войну в Афганистане и окончательно провалив
очередную "пятилетку", доведя народ до нищеты, Советская Россия все же держалась
на плаву (и могла бы продержаться еще Бог знает сколько) благодаря подпитки
интеллигенции. И только когда последняя осознала, что партийная верхушка
начинает изменять Делу Партии Ленина-Сталина, она почувствовала, что добровольно
наложенные на нее вериги морального поражения спали. И только тогда она наконец
отвернулась от коммунистов. Но не от коммунизма.
Время, отведенное историей
Горбачеву, - время начала исхода интеллигенции из советской идеологии,
советского государства и его многочисленных "органов". Но это не было временем
запоздалого разочарования интеллигенции в социалистической идее, не стало
временем ее прозрения и покаяния. Естественный и неизбежный распад
утопически скроенного государства, продолжающийся по сей день, случился ВОПРЕКИ
интеллигентской логике, ВОПРЕКИ интеллигентской идее земного благоденствия, но В
СОГЛАСИИ со здравым смыслом. Советские интеллигенты, в глубине души считающие
себя русскими, ничего не забыли и ничему не научились...
Так что же все-таки
произошло в 1917 году? А произошло то, что русские интеллигенты, а с ними и
Россия, потерпели сокрушительнейшее поражение от самих себя, от собственного
образа мыслей. Да и как могло быть
* * *
История советской социалистической утопии - история постепенной деградации и обмирщения русской интеллигенции, этакого ордена воинствующих монахов нигилистической религии земного благополучия (С.Л.Франк)
13, история деидеологизации. Нет и еще раз нет, интеллигенция в массе своей никогда не отрекалась от социализма, всегда была ему верна, кидая в жертву ему миллионы человеческих судеб, отказываясь в угоду ему от всего, включая себя саму. Просто интеллигентская вера измельчала, потеряла свое "качество".
О.А.Воробь╠в,
Москва, 14 ноября 1996 года