Андрей ТРУ
ЧУДЕСНАЯ БРЬЮМКА
Мы шли домой мимо болота.
Солнце  уже наполовину спряталось за пики елей. Мы торопились.
- Брьюм! Прюм! Брьюм! - донеслось до нас  с  болота.
- Это чо это? - спросил мой приятель, погромыхивая бидоном (мы ходили за молоком). - Лягушка что ли?
- Кузнечик, - не согласился я.
- А  я  говорю - лягва. Хочешь - проверь, - хитро прищурился приятель.
Я посмотрел на острые  листья  осоки,  пробивающие клочья тумана, на жесткие и лохматые кочки, высовывающиеся  из  ржавой воды, словно горбы утонувших в болоте верблюдов.
- Давай вместе пойдем, - предложил я.
- Очень надо, -  передернул  плечами  приятель.  Только все равно это лягва.
- Ладно, - я тоже упрямый, - держи мой бидон.
Я  перескочил через придорожную канаву, земля подо мной зачавкала, и в кеды сквозь матерчатый верх  стала просачиваться  вода.  Перебираясь с  кочки на кочку, я приближался все ближе к загадочным звукам.
- Брьюм! Прюм-прюм! - запел соседний бугорок.
Я наклонился, раздвинул траву руками в  стороны  и увидел  трулечку.  Трулечка, покосившись на меня одним глазом, продолжал играть на  каком-то  странном  музыкальном  инструменте,  напоминающем одновременно арфу, флейту и аккордеон.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Здравствуйте, - поклонился мне трулечка,  изящно откинув фалдочки своего сюртука.
- Простите, -  осмелился  спросить  я,  -  что  за странные  звуки вы тут издаете?
- О-чень характерный вопрос для человека, -  буркнул  трулечка. - Мы не звуки издаем, а исполняем колыбельную солнышку.
- А кто это мы? - спросил я, оглянувшись кругом. Здесь же никого нет...
- О-чень, о-чень характерный вопрос для человека. Чего не видит и не слышит, того, значит, нет, - нахмурил бровки трулечка. - А букаши? Слышите, как они  играют  на  ударных?  Мастера...  А  стрекаши  на водных скрипках? Замечательно! замечательно!
- Я кажется начинаю что-то различать, -  пробормотал я, почему-то пряча руки за спину.
- Да-а? - удивился трулечка. - Порази-ительно! Для человека просто невероятно! Простите, моя партия...
Он  отвернулся от меня и наклонился ближе к своему инструменту.
- Брьюм! Прюм! Брьюм! - разнеслось вокруг.
- А как называется то, на чем вы играете? -  поинтересовался я, когда он закончил играть.
- Это?  - поглядел на меня в недоумении трулечка, вертя в руках свою флейту-арфу-аккордеон. - Это брьюмка, разумеется.
- А как вы научились на ней играть? - не  оставлял я своих распросов.
- О-чень характерный вопрос для человека, - опять рассердился трулечка. - Все это вы  знаете  и  умеете, умники-разумники! А чего не умеете, тому, значит, научиться  можно. На платные курсы записаться - и все? На брьюмке вообще нельзя научиться играть! На ней не  играют, а чувствуют!
- Что  чувствуют? - спросил я, начиная путаться в его объяснениях.
- Как что? - поднял бровки трулечка. - Ну все это.
Он обвел лапочкой темно-лиловую глубину вечереющего неба, неясные очертания трясины. И тут я увидел как в черной воде между мохнатых кочек поплыли, будто  рой светлячков,  голубые  звезды,  кружево тумана медленно опустилось на траву, и каждая капелька  воды  засветилась изнутри серпиком желтой луны.
- Не правда ли, болото прекрасно! - сказал трулечка  и склонил свою головку на бок. - Вы будете вспоминать его, играя на брьюмке... Возьмите и - прощайте!
Он протянул мне инструмент и плюхнулся в своем белом сюртучке в чернильную темень болота.
Я выбрался обратно на дорогу. Моего  товарища  там уже  не было - он испугался темноты и убежал домой. Я тоже пошел в деревню, осторожно прижимая к себе брьюмку.
Часто с тех пор на закате я садился у окна, брал в руки брьюмку и исполнял колыбельную солнышку.
Хотя  со  стороны  могло  показаться,  что человек просто сидит у окна и грустит.