ЛИРИЧЕСКОЕ ИССТУПЛЕНИЕ
А был
когда-то розоват
наш белый
свет - и, между нами,
приятно
было называть
своими
- вещи - именами
и говорить:
кольцо, стрела
и поплавок
из пенопласта! -
какие
громкие дела,
какое
легкое богатство...
Вот так,
длина, и ширина,
и угловатость,
и овальность:
мы называли
имена -
и вещи
тут же отзывались.
Но искоса,
не в полный глаз,
все это
время жизнь другая
хитро
разглядывала нас,
наш смутный
час подстерегая,-
Искусство...
Кто же виноват,
что ты
всегда шутило с нами
и заставляло
называть
чужими
- вещи - именами! -
думает кто-нибудь, и, должно быть, не без основания.
"Ах искусство, искусство, - говорит он, - что же ты постоянно сбиваешь
нас с толку?
Только остановишь взгляд на Шармен, обнимающей
и целующей Бон Жуана, как она уже обнимает и целует, скажем, Летучего Нидерландца!
И куда-то при этом исчезает Бон Жуан - так и непонятно до конца, кто он,
зачем он был? А то успеешь подружиться с кем-нибудь, - скажем, с Гуллипутом
и следишь за ним, но все равно ничегошеньки о нем не знаешь, не узнаешь
его при следующей встрече.
Милое искусство, коварное искусство!.. Зачем
втягиваешь ты в круг все новые и новые имена, затопляешь жилище наше Азовским
морем, разбрасываешь перед нами нечестное свое лото, где карточки с
музыкальными инструментами покрывают квадраты
с изображением овощей!.. В твоем летучем доме у нас кружится голова, нас
швыряет из стороны в сторону - ради чего, милое искусство, коварное искусство?
Ведь мы и так уже свободны, и так готовы согласиться с любым предложением,
пуститься в любую твою авантюру. Пощади нас, покажи нам хотя бы одну путеводную
звезду! Мы устали, мы не знаем, куда идем, мы забыли свои имена и не помним
своих воспоминаний! А маячащая уже поблизости Спящая Уродина - не велик
приз! Или этим хочешь ты расплатиться с нами? Одним мгновенным горьким
поцелуем на бегу?
Хорошо, тебе удалось уговорить героя идти к этой
цели, но насто ты не уговоришь! Мы-то ведь не склонны к тому, чтобы совершать
дикие и чудовищные поступки!
И улыбается милое искусство, коварное искусство:
ах, Вы не склонны? ах, Вас не уговорить? ах, Вы так уверены в том, что
искусство подражает жизни, а не наоборот?
Давайте же послушаем Дж. Серля - одного из самых
тонких лингвистов нашего времени: "Предположим, что некий человек идет
в универсам со списком, составленным его женой, где указано, что он должен
купить; в этом списке содержатся слова "бобы, масло, бекон, хлеб". Предположим
далее, что по пятам за ним все время, пока он ходит с тележкой по магазину
и выбирает указанные товары, следует сыщик, который записывает все, что
он берет. При выходе из магазина у покупателя и у сыщика будут идентичные
списки. Но функции этих двух списков будут совершенно различны. Цель того
списка, который находится у покупателя, состоит в том, чтобы, так сказать,
"приспособить" мир к словам: этот человек должен согласовывать свои действия
со списком.
Цель списка, находящегося у сыщика, - в том,
что бы "приспособить" слова к миру: сыщик должен согласовывать список с
действиями покупателя. Это, в частности, сказывается на различной роли
"ошибок" в этих двух случаях. Если сыщик, придя домой, неожиданно осознает,
что тот человек купил свиные отбивные вместо бекона, то он сможет просто
зачеркнуть слово "бекон" и записать "свиные отбивные". А вот если покупатель
придет домой и его жена укажет ему, что он купил свиные отбивные, хотя
ему нужно было купить бекон, то он не сможет исправить свою ошибку, зачеркнув
слово "бекон" и записав вместо этого "свиные отбивные". Я предлагаю назвать
этот аспект различием по направлению приспособления. Список сыщика характеризуется
направлением приспособления "слова к миру", список же покупателя обладает
направлением приспособления "мира к словам".
Итак, бывают ситуации, когда не слова приспосабливаются
к миру, а наоборот. Например, когда преступник совершает преступление,
суд ищет в кодексе статью, к которой можно приспособить это преступление.
Или, когда мы встречаем на вокзале незнакомого человека, чье словесное
описание получили от друзей, мы тоже приспосабливаем внешность сошедших
с поезда пассажиров к имеющимся в нашем распоряжении словам. Или, когда
приходим получать зарплату, кассир выдает нам сумму, приспосабливая ее
к цифровому выражению слов, означающих размер нашей зарплаты. И наконец,
когда мы говорим о воспитательной роли литературы...
Значит, не только литература может воспроизводить
жизнь, но и жизнь может воспроизводить - литературу? Когда уже в начале
нашего века Оскар Уайльд в предисловии к роману "Портрет Дориана Грея"
сформулировал тезис о том, что не искусство отражает жизнь, а наоборот,
читатели отнеслись к этому как к парадоксу. Сегодня же Оскара Уайльда можно,
скорее, обвинить в чрезмерной категоричности, чем в пристрастии к лингвистическим
шалостям. Да и сам он доказал, что не шутит, когда, вставив зеленую орхидею
в петлицу своему герою, вынудил английских модников последовать его примеру
и зеленая орхидея в петлице фрака стала считаться на время признаком особенной
утонченности.
В таких ситуациях можно понять Жизнь: ей с собой
немножко скучновато, хочется чего-нибудь на стороне, чего-нибудь эдакого.
И она обращается к Литературе с просьбой о зеленой орхидее в петлицу. А
Литература щедра: в ней сколько угодно зеленых орхидей, целый сад зеленых
орхидей!
Как тосклива жизнь без зеленых орхидей!.. Иногда
кажется, и живем-то мы именно потому, что предвкушаем чудесные перемены.
Завтра, думаем мы, случится такое, чего не случалось никогда, ну, по крайней
мере, ни позавчера, ни вчера, ни сегодня уж точно не случалось! А когда
мы устаем ждать, мы приходим на поклон к Литературе - и в ней проживаем
те самые жизни, которых не знали и не узнаем в действительности. Правда,
чаще всего наш жизненный опыт не только не помогает, но и мешает нам прожить
эти жизни. Нужен какой-то другой опыт...