Оглавление

Chess Banner Network

Другие интервью

К 70-летию В. Л. Корчного

Одержимость

  Есть шахматисты, имена которых известны всем любителям игры, хотя они никогда не были чемпионами мира. Это — Нимцович. Это — Рубинштейн. К ним относится и Виктор Корчной. Он достойно играл матчи на первенство мира, выигрывал крупнейшие турниры, в которых принимали участие все сильнейшие, и его вклад в игру не менее значителен, чем у тех, кто официально стоял на самой вершине огромной шахматной пирамиды.

  Впервые я увидел Корчного без малого полвека назад на шахматном празднике во Дворце пионеров. Я только что сделал ничью со Спасским в сеансе одновременной игры и с бьющимся от счастья сердцем подошел к другому сеансу, который давал, куря папиросу за папиросой, молодой человек с характерной мимикой. Это был Виктор Корчной. Мальчику, за спиной которого я встал, давали советы дети, которым не нашлось места в сеансе. Так и не решив, какой ход сделать, мальчик попросил разрешения у Корчного, подошедшего к его доске, пропустить очередь. В то же мгновение Корчной произнес короткое слово, которое довелось слышать многим, в том числе впоследствии не раз и мне, в ответ на предложенную ничью. Корчной сказал: «Нет». Его бескомпромиссность, заряженность на игру, жажда борьбы общеизвестны. Качества эти вместе с фантазией в шахматах обычно присущи молодости, и с возрастом, как правило, пропадают. Накапливается опыт, все теряет прелесть новизны, почти ничто не возбуждает воображение и не подстегивает, как в молодые годы, к творчеству. С Виктором Корчным этого не произошло. Он все еще в поиске, в анализе, в подготовке к турнирам, в игре. Корчной нередко говорит о себе, что никогда не был вундеркиндом: и мастерское звание, и гроссмейстерский титул, равно как и дальнейший подъем по ступенькам шахматной лестницы, давались ему с немалым трудом, сопровождаясь взлетами и падениями. Пусть так. Хотя без огромного дарования нельзя добиться таких выдающихся результатов и так долго находиться в элите мировых шахмат. Но, помимо огромного шахматного таланта, упорства и характера Корчному присущи два качества, выделяющие его среди многих коллег: безграничная любовь к игре и абсолютная честность в анализе. Честность, порой доходящая до безжалостности по отношению к сопернику, но в первую очередь — к самому себе.

  Холодным осенним днем голодного Ленинграда 1944-го тринадцатилетний подросток записался сразу в три кружка Дворца пионеров: художественного слова, музыкальный и шахматный. К счастью для шахмат, у него обнаружилось неправильное произношение, а пианино дома не было… Шахматы стали для него главным делом жизни, а потом и жизнью самой. Не случайно книга, написанная им более двух десятилетий назад, так и называется — «Chess is my life». На деле, это его жизненная концепция — концепция, которой он остается верен до сих пор. Уверен, что серое вещество мозга, отвечающее за шахматы, занимает у Корчного значительно больший объем, чем у какого-либо другого шахматиста. Даже у тех, чьи имена сверкают сегодня на первых строчках таблиц сильнейших международных турниров и матчей на мировое первенство. Закончив партию, Виктор не спешит покинуть турнирный зал. Он переходит от одного столика к другому, задерживаясь у позиций, которые привлекли его внимание. Он стоит в характерной позе, изредка покачиваясь, и по взгляду, устремленному на доску, быстрому поднятию и опусканию бровей, всей мимике его лица можно следить за непрекращающейся работой ума, занятого перебором вариантов шахматной партии. Только когда варианты просчитаны и произведена оценка позиции, он медленно переходит к другой партии, с тем, чтобы снова погрузиться в лабиринт вариантов. В последнее время Корчной нередко говорит: «Я играю в шахматы для того, чтобы показать молодым ребятам, что им есть еще чему у меня поучиться…» На турнире в Тилбурге в 1998 году он выговаривал Вадиму Звягинцеву: «Почему вы не продолжали борьбу в этой позиции? У вас же шансы были. — Опасно? — Тогда вам лучше вообще в шахматы не играть, если опасно…» После партии последнего тура досталось и Пете Свидлеру: «А вам, вам не стыдно делать в полчаса белыми ничью с Анандом? Разве это не интересно — играть с Анандом? Вы что, каждый день с Анандом играете? Я вот тоже мог вчера с Крамником в славянской на d5 взять и уж точно не проиграл бы, но я так не играю, никогда не играл и не буду, если считаю, что вариант ведет к преимуществу. Даже если позиция получается опасная и сложная. Она ведь для обоих сложная...»

  В конце 60-х — начале 70-х годов я помогал Виктору готовиться к матчам на первенство мира. Бывало, после долгого дня, проведенного за анализом, в разговоре за ужином я замечал, что взгляд его скользит куда-то поверх меня, реакция становится неадекватной, и я знал, что через некоторое время последует реплика типа: «В позиции, где мы прервали анализ, дела черных совсем не так хороши. Если белые пойдут, скажем, mb5, что вы будете делать?..» Процесс анализа, поиски истины могут длиться для Корчного бесконечно, и поиски эти не менее важны для него, чем плоды самой работы. Как-то я советовал не применять ему найденную в результате долгого анализа новую идею в турнире, казавшемся мне менее значительном, приберегая ее для какого-либо более важного соревнования. «Для другого турнира что-нибудь новое придумается, — отвечал Виктор. — Я не дорожу новинками». Как правило, находки Корчного — это не просто ход или маневр в дебюте, усиливающий вариант или опровергающий общепринятую оценку. В большинстве случаев речь идет о целом комплексе идей, новой концепции в той или иной защите или системе. И хотя его имени нет в теории дебютов, разработки Корчного дали толчок к развитию многих из них на десятилетия. Трактовка Корчным позиций французской защиты, когда наличие изолированной пешки с лихвой окупается богатой фигурной игрой, варианта Тартаковера в ферзевом гамбите, открытого варианта испанской партии, считавшегося не вполне удовлетворительным после матч-турнира 1948 года и возрожденного Корчным на самом высоком уровне, вплоть до матчей на первенство мира, заставили пересмотреть оценку многих дебютных построений. Он придумал и ввел в турнирную практику парадоксальный выпад конем на четвертом ходу, положивший начало целому разветвлению в современной теории английского начала. Вариант защиты Грюнфельда, считающийся сегодня основным в этом дебюте и доставляющий черным массу неприятностей, впервые по-настоящему начал применять Корчной. Многие варианты староиндийской защиты, которую Виктор считает дебютом очень трудным за черных, а в глубине души даже сомнительным, немыслимы в современной теории игры без имени Корчного. В книге о защите Бенони Джон Нанн пишет, что в системе с 6.g3 результаты белых не особенно хороши, за исключением Сосонко, которому почти всегда сопутствует успех. Раскрою секрет: блистательная партия, выигранная Корчным у Таля в чемпионате Советского Союза в Ереване без малого сорок лет назад, произвела на меня такое впечатление, что я включил вариант в мой дебютный репертуар, и он служит мне верой и правдой на протяжении всех этих лет.

  Когда Корчной играет в шахматы, он забывает обо всем. Таль рассказывал мне, как перед сеансом одновременной игры в Гаване Виктора попросили: «С тобой будет играть Че Гевара. Игрок он довольно слабый, но шахматы любит страстно. Он был бы счастлив, если бы ему удалось добиться ничьей…» Корчной понимающе кивнул головой. Через несколько часов он вернулся в гостиницу. «И?..» — «Я прибил их всех, всех без исключения!» — «Ну, а Че Гевара? Че Гевара?» — «Прибил и Че Гевару — понятия не имеет о каталонском начале!» Я помогал Виктору на чемпионате Советского Союза 1970 года в Риге. Январь тогда выдался морозный, и в здании, где игрался турнир, лопнули канализационные трубы. Сначала это почувствовали зрители, начавшие потихоньку покидать турнирный зал, а вскоре и главный судья вынужден был объявить временный перерыв; участники, обмениваясь шутками, стали спускаться со сцены. Одинокая фигура Корчного осталась за шахматным столиком. «В чем дело? — поднимая голову, спросил он у судьи, остановившего часы в его партии. — Что-нибудь случилось?»

  Ему все хочется проверить и испытать. Если в защите Грюнфельда появляется свежая идея на пятом ходу, он одним из первых берет ее на вооружение, а в ответ на староиндийскую защиту он применяет теперь систему, дотоле не встречавшуюся в его практике. В дебютном репертуаре Корчного появляются варианты, которые стали разрабатываться в самое последнее время. Он любит повторять слова Левенфиша: «Если шахматисту хочется сыграть новый дебют — это значит, что он еще растет». Но ему интересен не только дебют. Те, кто анализировал вместе с ним, знают, что он с удовольствием исследует и комбинационный миттельшпиль, и скучный эндшпиль, или ищет спасения в позиции, какую вряд ли кто другой взялся бы защищать. Виктор продолжает до сих пор много и интенсивно работать над шахматами. Несколько лет назад на занятиях со сборной командой Швейцарии Корчной при анализе обоюдоострой позиции пропустил комбинационный удар. Маэстро расстроился: «Надо будет теперь хотя бы по полчаса в день дополнительно заниматься тактикой», — сообщил он своим опешившим слушателям.

  Еще в зрелые годы, когда запас энергии был в избытке, знал, что во время турнира она вся должна быть отдана шахматам. Экскурсии в выходные дни, приемы, встречи, суета — все должно быть отменено. «Что делать? Ничего не делать. Сидеть дома, отдыхать, думать о партии…», — сказал как-то еще в начале семидесятых. Он следит за своей физической формой. Зимой он ходит на лыжах. Много лет назад, еще в свой ленинградский период жизни, он, будучи за рулем, ударил на Васильевском острове машину ГАИ. «С тех пор я перестал водить машину и вынужден был ходить пешком. Я и сейчас много хожу пешком…», — говорит Корчной. Сейчас он не курит, но так было не всегда. Заядлый курильщик, с юношеских лет не расстающийся с сигаретой, он неоднократно бросал курить. Иногда он делал это — непостижимое для курильщика! — во время турнира, после проигранной партии, добровольно надевая на себя вериги: подвергая наказанию плоть, он закалял дух.

  Пять лет назад я играл с ним в Каннах, в турнире, где представители старшего поколения встречались с сильнейшими юношами Франции. За десять дней до начала соревнования Виктор, катаясь на лыжах, сломал ногу. Он с трудом поднимался на сцену Дворца фестивалей, где игрался турнир, засовывал костыль подальше под стул, находил удобное положение для закованной в гипс ноги и принимался за дело. Юниоры не сдали экзамен маэстро: на всю компанию в турнире из десяти партий он отпустил только пол-очка. После того, как партия заканчивалась, он часами анализировал ее с молодыми, уходя из турнирного зала одним из последних. Петра, его жена, сидела по обыкновению неподалеку, читая или решая очередной кроссворд. Со стороны сцены, где стоял его столик, доносилось характерное пофыркивание и смех, и, получше вглядываясь, можно было разглядеть в прославленном мэтре Витю Корчного времен четвертьфинала первенства СССР где-нибудь в Свердловске, когда он сам был в возрасте своих соперников. Десятью днями позже на шахматном празднике в Гронингене он давал сеанс одновременной игры. Хотя гипс уже был снят и костыль заменила палка, похожая на перевернутую лыжную, ходить ему было еще трудно. Я закончил свое выступление и наблюдал со стороны за его перемещениями вдоль столиков. В некоторых партиях борьба была еще в разгаре, и организаторы многозначительно поглядывали на часы: приближалось время закрытия. «Попробуйте предложить ничью», — посоветовал я одному из участников сеанса, имевшему вполне пристойную позицию. «Да я предлагал уже, так он ничего не ответил». — «Рискните еще раз, он мог и не услышать», — «Ничья? — переспросил приковылявший к столику Корчной, — dank u wel! (большое спасибо — голл.)», со стуком жертвуя слона…

  Юбилей Корчного совпадает с другой годовщиной: 100 лет назад в Амстердаме родился человек, без которого Голландия на шахматной карте мира располагалась бы, вероятно, рядом с Австрией и Данией. Имя этого человека — Макс Эйве. В этом году у Эйве и Корчного одна общая памятная дата. 5 июля 1976 года — четверть века тому назад — сразу же после открытия турнира ИБМ в Амстердаме Эйве, который был тогда президентом ФИДЕ, и Корчной, игравший в турнире, беседовали друг с другом. Виктор уже тогда хорошо говорил по-английски, но попросил меня исполнять роль переводчика. Я переводил бесстрастно, хотя и сознавал всю важность момента. Эйве понял все с полуслова. «Разумеется, Виктор, — говорил он, — у вас остаются все права в кандидатских матчах, вы не должны беспокоиться, мы вам поможем» и т.д. Не берусь утверждать, что разговор этот определил решение Корчного — он уже давно шел к нему, — но в том, что дружелюбный, ободряющий тон Эйве придал Корчному уверенности, сомнений нет. На следующий день я уехал на межзональный турнир в Швейцарию. Мы несколько раз говорили по телефону. «Вы все не у тех выигрываете, ну, при чем здесь Смейкал, зато проигрываете…», — заметил Корчной как-то, имея в виду мои проигрыши Геллеру и Петросяну, отношения с которыми, особенно с последним, были у него военными. Именно поэтому один результат девятого тура доставил ему особую радость. В этот день колумбийский мастер Оскар Кастро выиграл у Петросяна. «Передайте Кастро сто долларов и скажите, что это — «reward», запомните это слово: «reward»! И смеялся характерно: «Кастро прибил Петросяна! Кхх…» Когда вечером я вручил «reward» Кастро, тот долго не мог ничего понять, но купюру в конце концов взял… Утро 26 июля 1976 года. Биль. Журнальный киоск. И вдруг зарябило в глазах от аршинных заголовков на первых страницах газет: еще один, который выбрал свободу!

  Понятие свободы означало для Корчного в первую очередь возможность играть в шахматы, не подчиняясь законам несуществующего теперь государства, требовавшим от всех граждан беспрекословного повиновения. Он не был диссидентом в прямом смысле этого слова в Советском Союзе; опасность угрожала его шахматной жизни и творчеству. Государство, взявшее в заложники его семью, заставило его стать диссидентом. Место шахмат в мировой культуре менее значительно, конечно, чем литературы, музыки или балета. Однако, если имена Солженицына и Ростроповича, Барышникова и Бродского в стране, вытолкнувшей их, можно было не упоминать, не издавать книг, полностью замалчивать концерты и спектакли, с Корчным было много труднее. Регулярно встречаясь за шахматной доской с представителями Советского Союза, играя матчи на мировое первенство, он вызывал глухую ярость у власти, постоянно напоминая о себе миллионам своих бывших сограждан. В газетных статьях, радио и телепередачах имя его чаще всего было скрыто за безликим «соперник», «претендент», а в официальных статьях — «изменник» или «предатель». Но именно поэтому ненапечатанное и произносимое только шепотом, оно гремело внутри страны громче всяких фанфар. Он сделал шахматы тогда делом государственной важности, и о ходе матчей на первенство мира руководителям Советского Союза докладывали по прямому проводу, как сообщались сводки с полей военных сражений. О судьбе его и о событиях его главного матча был сделан мюзикл, шедший в переполненных залах лучших театров Лондона и Нью-Йорка. Бойкот соревнований, в которые приглашался Корчной, хотя и не был объявлен официально советской шахматной федерацией, был достаточно эффективен. Подсчитано, что за семь лет он «потерял» десятки крупных международных турниров. Более двадцати лет назад в Амстердаме, где помещался тогда офис ФИДЕ, состоялась пресс-конференция. «Никакого бойкота Корчного — нет! Советские шахматисты, очень хорошо знающие Корчного лично, сами отказываются играть с ним». Для нелегкого доказательства этой теоремы в Амстердам прибыл Виктор Давыдович Батуринский, в то время начальник отдела шахмат при Спорткомитете СССР. «Даже если принять ваши утверждения, как вы можете объяснить тот факт, что заявленные на турнир в Лонг-Пайн Романишин и Цешковский отказались от поездки, узнав, что там играет Корчной? — спрашивали его. — Они ведь представители нового поколения и почти незнакомы с Корчным?» — «Это верно, — соглашался Батуринский, — они должны были ехать на турнир и пришли к нам в федерацию посоветоваться. В общем-то этот турнир не может быть рекомендован, — сказали мы, — а так, решайте сами…» Последний вопрос задал Ханс Рее: «50 лет назад в Советской России Алехина называли монархистом и белогвардейцем. Теперь в Москве играется турнир его памяти. Сейчас в Советском Союзе Корчной — изменник и предатель. Не думаете ли вы, что через двадцать лет у вас будет проводиться турнир его имени?» Что-то похожее на улыбку появилось на лице Батуринского, он достал сигару, зажег ее и, выпустив колечко дыма, произнес: «Я не знаю, что будет через двадцать лет. Меня, во всяком случае, через двадцать лет не будет…» В будущее действительно трудно заглянуть: Виктор Давыдович Батуринский готовится встретить 87-летие, а в Санкт-Петербурге прошли торжества, посвященные юбилею выдающегося гроссмейстера.

  «Мне не нужно сейчас никуда отбираться, не нужно ни за что бороться. Я — любитель», — говорит Корчной. Если слову «любитель» придать его первоначальный смысл, то и тогда оно слишком бледно отражало бы отношение к шахматам Виктора Корчного. Шахматы для него — все. На его долю выпала удача, достающаяся очень немногим: не только заниматься делом, которое удается лучше всего, но и безгранично любить это дело. Любить? Скорее — это пылкая страсть, одержимость, жизнь сама, которая стала бы без шахмат не просто бессодержательной — бессмысленной. За свой более чем полувековой путь в шахматах Виктор Корчной переиграл со всеми чемпионами мира, начиная с Ботвинника. Со всеми сильнейшими игроками настоящего и прошлого, иногда и очень далекого прошлого. То, что кажется невозможным для других, отступает перед его фантазией и любовью к игре, расширяя границы реального мира до запредельного, не укладывающегося в общепринятые размеры. Так, совсем недавно он выиграл черными затяжную партию (французская защита, партия опубликована) у одного из сильнейших шахматистов начала двадцатого века — Гезы Мароци. В этом случае, правда, пришлось прибегнуть к помощи медиума: знаменитый венгерский гроссмейстер посылал свои ходы из потустороннего мира. «Конечно, никогда нельзя быть уверенным до конца, что партия действительно играна духом Мароци, но весь ход борьбы — не вполне уверенная трактовка дебюта, зато хорошая игра в окончании — свидетельствует об этом», — утверждает победитель. К своему юбилею Корчной сделал подарок всем любителям шахмат. Книга, вышедшая сразу на двух языках, английском и немецком, включает в себя сто заново прокомментированных Корчным собственных партий: пятьдесят, игранных белыми фигурами, и пятьдесят — черными. Книга эта фактически — прекрасный учебник шахмат, рисующий без ретуши портрет одного из самых замечательных мастеров игры. «Над каждой партией я работал в среднем три дня. А ведь еше вдохновение нужно, так что считайте…», — говорит автор. В комментариях к одной из своих партий Корчной пишет, что надеется: читатель, переигрывая ее, получит удовольствие от полнокровной, далекой от рутины борьбы. Это то, что более всего дорого для него в игре: творчество и единоборство, борьба идей за шахматной доской. Как и почти все шахматисты старшего поколения, Корчной пользуется компьютером только как базой данных, крайне редко прибегая к его совету: «Я компьютер не особенно жалую, главным образом за его безответственность. Что это значит? Я жертвую ему, например, фигуру за атаку... Он: у черных выиграно. Уже через пару ходов оценивает позицию как равную, потом я делаю сильный ход — он: у белых выиграно, потом опять у черных… Безответственность какая-то!»

  Когда я несколько лет назад стал жаловаться на отсутствие мотивации, усталость, все более накапливающуюся к концу турнира, он лишь обронил коротко: «Пятьдесят — это не возраст…» Не только из его поколения, но и из последующего не осталось никого, кто боролся бы на равных с молодыми, напористыми, наигранными профессионалами. Одни навсегда оставили игру, другие выступают время от времени в турнирах ветеранов. Игра в шахматы в пожилом возрасте напоминает жестокий обычай древности, когда рабам на галерах обрубали большой палец: грести еще можно, а вот бросать копье уже нет… Только Корчной продолжает бороться так, как делал это всю жизнь: отдавая всего себя. Любители, понаслышке знакомые с огромным напряжением, непременно присутствующим в партиях больших мастеров в современных шахматах, приводят его в качестве примера: «Посмотрите, вот Корчной ведь еще играет». Они не понимают, что дело здесь не только в мастерстве и таланте: его искусству, искусству полной отдачи шахматам всего себя без остатка, так же невозможно обучиться, как невозможно взрослому человеку вырасти хотя бы на один сантиметр.

  Его уже давно не удивляет, что он старейший участник турнира, в большинстве случаев значительно «отрывается» от второго по возрасту участника. На Олимпиаде в Стамбуле ему сказали, что в какой-то команде играет его одногодок. «Но я выяснил, что он родился 17 апреля, так что я все равно здесь самый старый», — смеялся Корчной. Он и не чувствует возраста, известно ведь, что старость — не столь одряхление тела, сколь равнодушие души. Было странно слышать от него в том же Стамбуле, что он слишком много занимался шахматами в последнее время и переутомился. Казалось, он отменил само понятие усталости. Несколько лет назад на турнире в Вейк-ан-Зее Корчной, готовясь к партии против Яна Тиммана, обронил: «Я заметил, что Ян сильно сдает к последнему часу игры. Так что я решил замотать его, поддерживая напряжение до конца». После закончившегося недавно матча в Донецке говорил: «Ошибается в эндшпиле семнадцатилетний Пономарев, а все потому, что устает сильно к концу партии. С чего бы это?…» Он по-прежнему очень эмоционально переживает происходящее на доске, а к поражениям относится еще более остро, чем раньше. Бывает, не поздравляет соперника с победой или обрушивается на него из-за отсутствия ответа (зачастую не расслышанного) на предложение ничьей. Случается, его значительно более молодые коллеги выслушивают после партии в сердцах высказанные тирады, в которых дается не только оценкa позиций, возникших в ходе борьбы; нередко им сообщается, что Корчной думает об их игре вообще, а порой и о них самих. Они знают на собственном опыте о колоссальных психических и эмоциональных перегрузках, сопутствующих профессиональным шахматам сегодня, но только теоретически и умозрительно могут представить себе, как влияют эти перегрузки на шахматиста его возраста. Турнир в Вейк-ан-Зее в прошлом году складывался тяжело для Корчного. «Почему, почему я сыграл h6, почему не подготовил длинную рокировку, почему взял на g2?!» — казнил он себя после того, как сдался Ананду на 18-м ходу. «Нет, мне уже трудно играть такой длинный турнир». Но, выиграв в 13-м туре затяжную партию у Пикета, был снова полон энергии: «Такое чувство, что турнир и короткий даже…» Характеристики игроков, как и мысли Корчного о шахматах, всегда меткие, неожиданные. Советовал однажды Иосифу Дорфману, жаловавшемуся на то, что не выиграл у противника, значительно уступавшего ему по силе: «Уж очень вы сильно на него давили, тому ничего не оставалось, как делать вынужденные ходы. А вы должны были дать ему самому немного походить, глядишь, он что-нибудь бы и придумал…» Заметил в Каннах, наблюдая за игрой молодого Фрессине в сильном цейтноте: «Посмотрите, посмотрите, он уже двигает пешки. Это болезнь всех выучившихся стратегов — и моя в том числе — в цейтноте начинать играть пешками. Вы видите, как уже ухудшилась его позиция…»

  Возраст игрока не играет для него никакой роли, потому что в шахматах, так же как в литературе или в музыке, исполнителей отличают не по годам. Поэтому, разбирая партию с двенадцатилетним Теймуром Раджабовым, он разговаривает с ним как со взрослым: «Вы считаетесь с тем, что в конце предложенного вами варианта король черных остается без защиты? А что, если я коня пожертвую?», не обращая внимания на блестящие глаза и дрожащий подбородок своего соперника.

  В один из горьких дней 1940 года Уинстон Черчилль заявил деморализованным министрам французского кабинета: «Whatever you may do, we shall fight on for ever, and ever, and ever». Корчной не раз повторял, что он покинул Советский Союз, чтобы играть в шахматы. В этом он видит свое предназначение, свою судьбу. И как бы ни менялись правила проведения соревнований, какие бы новые звезды ни всходили на шахматном небосводе, Виктор Корчной will fight on for ever, and ever, and ever…

  Амстердам, март 2001

Другие интервью

Chess Banner Network